Еще одной причиной наслаждаться участием в игре стала реакция Оливии на мою форму. Я захожу в комнату через книжный шкаф, и ее глаза скользят по мне; черно-белая рубашка обтягивает мои бицепсы, а внушительная выпуклость достаточно заметна в моих узких штанах.
Оливия молча поворачивается, и длинная, до щиколоток, летняя розовая юбка развевается. Девушка закрывает дверь с громким щелчком, и я не сомневаюсь, что мне сейчас повезет.
Она подходит ко мне и опускается на колени. Смеется, вытаскивая мою рубашку из штанов, и дергает за пряжку ремня. Сапоги для верховой езды становятся проблемой, поэтому она просто оставляет их и начинает обрабатывать мой член умелыми, восхитительными губами и языком, заставляя меня так сильно кончить в ее рот, что я даже вижу звезды. Возможно, божий свет.
Да, мне действительно повезло.
Зрители и пресса снуют по полю и на трибунах. Сегодня не просто играет принц, здесь и сама королева.
Шелковистая кожа Оливии выглядывает из-под белого топа, создавая мне трудности, но я заставляю себя держать дистанцию, пока мы добираемся до места, где она будет сидеть с Франни. Саймон тоже играет. По пути к трибунам Оливия смеется, сверкая своим телефоном, чтобы показать сообщение от Марти – его ответ на фото одной из лошадей, которое она послала. «Как будто смотришься в зеркало» сказано в нем, а красным кружком обведен конский член.
Когда она занимает свое место, я надеваю шлем. А затем снимаю тиковый браслет отца со своего запястья и передаю ей.
– Сохранишь его для меня?
Поначалу она смущается, отчего ее щечки очаровательно розовеют.
– Я буду охранять его ценой своей жизни.
И надевает его на свое запястье.
– Хорошей игры, – желает Оливия. А затем тише: – В действительности я хочу поцеловать тебя прямо сейчас, на удачу. Но знаю, что не могу, поэтому просто это говорю.
Я подмигиваю.
– Я получил свой поцелуй наудачу в твоей комнате. От еще одного я бы ослеп.
И бреду в сторону конюшен под звук ее смеха за своей спиной.
Несмотря на сгущающиеся черные тучи и запах дождя, мы отыграли две игры. Моя команда выигрывает, так что у меня хорошее настроение. Потный и грязный, я веду свою лошадь в конюшню. Я чищу ее сам в стойле, воркуя с ней о том, какая она хорошая девочка, потому что человек или животное, каждая женщина рада комплиментам.
Закончив, я выхожу из стойла и иду к главному входу. Там встречаюсь лицом к лицу с Ганнибалом Ланкастером. И стону про себя. Мы учились вместе в школе, и он не убийца-людоед, как его тезка, а только подлый отвратительный мерзавец. Его родители и вся его семья – хорошие люди. И могущественные союзники Короны.
Забавно: столько хороших яблок в корзине этой семьи и одно гнилое – Ланкастер.
Они совершенно не знают, какой Ганнибал урод и что мне приходится держать себя в руках время от времени, чтобы не набить ему морду.
Он делает поклон, а затем спрашивает:
– Как ты, Пембрук?
– Хорошо, Ланкастер. Хороший матч.
Он фыркает.
– Наш четвертый был бесполезным идиотом. Я собираюсь убедиться, что он никогда не будет играть в нашем клубе. – Я уже готов уйти от него, но это не так просто. – Кстати, хотел спросить тебя о сувенире, который ты прихватил с собой домой из Штатов.
– Сувенире? – спрашиваю я.
– Девушка. Она прелестна.
У недоумков, вроде Ланкастера, есть все, чего они хотят. Все. Поэтому, когда они находят что-то, что трудно заполучить (или что уже принадлежит кому-то другому), то хотят получить это еще сильнее. И не отступятся.
Я выучил очень давно, что в мире море лохов, которые жаждут мое только потому, что это принадлежит мне. И что самый эффективный способ держать подальше их грязные руки – это притвориться, что меня это не интересует.
Извращение – да, но таков уж мир. Этот мир.
– Прелестна, – подтверждаю я. – Ну, это не должно тебя удивлять. У меня всегда был изысканный вкус.
– Но я удивлен. Обычно ты не приводишь потаскушек домой, чтобы познакомить с бабушкой.
Я замечаю клюшку для поло в углу и представляю, как впечатываю ее в его яйца.
– Не думай об этом, Ланкастер, не вреди себе. Я просто обнаружил, что удобно иметь всегда готовую к сексу киску дома. А эти американки становятся безумны, когда дело заходит о королевских вещах. – Я пожимаю плечами, пока желудок скручивает от тошноты. Если я не избавлюсь от него в ближайшее время, то блевану.
Ланкастер смеется.
– Я хочу попробовать американскую киску. Одолжишь? Ты ведь не против?
Или, твою мать, я убью его. Я сжимаю кулаки и прижимаю их к бедрам. Я стараюсь не придавать значения словам, которые выходят из моего рта.
– Конечно не против, но только после того, как я закончу. Тебе ясно, Ганнибал? Если я до этого поймаю тебя рядом с ней, то прибью твой член к стене.
Все-таки я сказал немного того, что думаю на самом деле.
– Боже, что за средневековье? – Он поднимает руки. – Я помню, что ты не любишь делиться. Дай мне знать, когда тебе надоест эта сучка. А пока буду держать руки при себе.
– Передавай привет своим родителям, – бросаю ему я и ухожу.
– Конечно, Николас, – кричит он мне вдогонку.
Спустя мгновение тучи сгущаются, грохочет гром и начинает лить дождь, словно ангелы на небесах плачут.
– Что значит, ты не знаешь, где она?
Молодой охранник, опустив глаза, стоит передо мной в столовой «Гатри-Хауса».
– Она пошла в туалет, сэр. Ее не было долгое время, потому я пошел проверить и… она пропала.
Я давал интервью после матча по поло. Оливия, должно быть, шла сюда, чтобы встретится со мной. Но не дошла.
Пока я тратил время, отвечая на тупые вопросы, разговаривал с людьми, которых ненавидел, Оливия… потерялась? Ее похитили? В голове мелькает тысяча мыслей, одна хуже другой.
Пробегаю рукой по волосам.
– Убирайся.
Уинстон занимается этим. Он найдет ее, он это умеет, он – лучший.
Но продолжаю ходить из угла в угол, потому что хочу помогать ее искать.
– Все будет в порядке, Ник. – Саймон садится на диван рядом с Франни. – Она вернется. Она, скорее всего, просто заблудилась.
Снаружи гремит гром, окна ходят ходуном.
А после звонит телефон. Фергус отвечает и поворачивается ко мне. На его лице мелькает нечто, похожее на улыбку.
– Мисс Хэммонд просто ушла к южным воротам, Ваша Светлость. Сейчас ее приведут.
Все мое тело расслабляется от облегчения. Пока я не вижу ее промокшую, в глазах – боль. Я пересекаю комнату и прижимаю ее к себе.
– Что-то болит? Боже, что случилось?
– Мне нужно было подумать, – резко отвечает Оливия. – Я решила, что всем будет лучше, если я уйду.
Мои руки крепко сжимают ее в объятиях, желая как следует встряхнуть.
– Ты не можешь гулять по городу без охраны, Оливия.
Она смотрит на меня строго.
– Нет, я могу. Ты не можешь, но я могу.
– Я чуть с ума не сошел!
Ее голос бесцветный.
– Почему?
– Почему?
– Да, почему? Я ведь просто американская киска, от которой ты еще не устал. – Стыд обрушивается на меня, словно кувалда, выбивая воздух из моих легких, перекрывая мой ответ. – Просто шлюшка, которой попользуется твой друг, но только после того, как я тебе надоем, потому что ты не делишься.
– Оливия, я не думал…
– Ты не думал, что я услышу? Ну, я услышала. – Она скидывает мои руки и отходит, ее глаза полны боли и гнева. – Как ты мог говорить такие вещи?
– Я говорил это не всерьез.
– Мне плевать, всерьез или нет, ты их сказал! Так ты разговариваешь обо мне со своими друзьями, Николас? – она указывает на Саймона.
Мне наплевать, что у нас зрители. Я подхожу к ней и почти кричу:
– Ланкастер не мой друг.
– А было похоже, что друг.
– Нет! Это просто… просто так выглядело.
Оливия качает головой в попытке сдержать слезы.
– Я еду домой. Я думала, что могу сделать это, но… Я больше этого не хочу.
– Стой! – кричу я, когда она разворачивается.
– Пошел ты! – бросает она.
Я хватаю ее за руку. И она размахивается. И дает мне такую сильную пощечину, что моя голова поворачивается в сторону и щека начинает пульсировать.
– Не трогай меня, черт возьми! – Оливия гневно смотрит на меня; ноги на ширине плеч, пальцы сжаты, а глаза бегают, как у красивого, дикого, загнанного в угол животного, которого ранили.
– Позволь объяснить.
– Я ухожу! – кричит она.
Мое лицо становится каменным, жестким из-за злости, что она даже не хочет выслушать правду.
– Позволь заметить, любимая, машина принадлежит мне, дом – мне, да вся, черт возьми, страна – моя! Ты никуда не пойдешь, потому что, стоит мне сказать, тебя притащат обратно.
Она поднимает свой подбородок и отводит плечи назад.
– Тогда я пойду в аэропорт пешком.
– Это очень далеко, ты не сможешь дойти.
– Посмотрим!
Франни встает между нами и говорит спокойным голосом, как у воспитательницы:
– Дети, дети… хватит.
Она берет Оливию за руки и поворачивает спиной ко мне.
– Оливия, Николас прав – снаружи ужасно; далеко в такую погоду не уйдешь. И ты плохо выглядишь, ты не можешь вот так уйти!
Она поворачивается к Фергусу.
– Фергус, наполните ванну и принесите бутылку «Курвуазье» в комнату Оливии.
Франни убирает волосы Оливии назад, как грустному маленькому ребенку.
– Прими горячую ванну, выпив отличного коньяка, а если утром ты все еще захочешь уехать, я сама тебя отвезу. – Ее темные глаза многозначительно смотрят на меня. – У меня есть собственная машина.
Оливия вздрагивает и глубоко вдыхает, будто находится на грани отчаяния… И этот звук рвет мою душу.
– Иди, – говорит ей Франни. – Я поднимусь через минуту.
Когда Оливия покидает комнату, я следую за ней, но Франни встает у меня на пути.
– О нет, ты останешься здесь.