– Все вон! Уходите! Время сиесты. Мы закрываемся на вторую половину дня. Эй, Марти, помоги, ладно?
Логан и я бросаемся из кухни. Элли держит дверь открытой и всех выгоняет, несмотря на протесты, а Марти направляет людей, как современный пастух.
– Деньги здесь бесполезны, – отказывает он парню, который предлагает несколько банкнот. – Приходите завтра.
– Что вы делаете? – спрашиваю я сквозь царящую какофонию.
Элли поднимает вверх палец, пока последний клиент не уходит. Закрывает дверь и опускает темно-зеленую табличку над окном.
– Скоро пресс-конференция. – Она подлетает к телевизору на стойке и включает его. – Я подумала, что ты захочешь уединения на время просмотра.
Мой желудок словно падал к ногам на протяжении последних нескольких месяцев, но сейчас он провалился в чертов Китай.
– Я не буду смотреть пресс-конференцию.
– Конечно, будешь, негативщица. – Она тянет меня за руку. – В отличие от тебя, я все еще надеюсь, что Его Сексуальность вытащит свою тупую голову из своей прекрасной задницы.
– Даже если он это сделает, плевать. Мы должны были провести вместе только одно лето. Все было обречено с самого начала.
Марти подходит ко мне сзади и сжимает плечи.
– Даже если это окажется правдой, по крайней мере, так ваши отношения будут завершенными.
Я ненавижу это слово. Завершение. Оно означает, что страхи – правдивы. Конец есть конец. Что все действительно закончено. Но это не утешает.
– Я не хочу смотреть.
Я не искала имя Николаса в интернете и не смотрела ни на одно его фото. Это было бы подобно нахождению у горячей печи со свежим ожогом – слишком больно.
Моя сестра складывает руки на груди.
– Лгунья.
Хорошо, она права. Дело в том, я не хочу хотеть смотреть. Не хочу скучать по нему. Не хочу нуждаться в нем. Не хочу тратить каждый момент каждого дня на попытки не плакать, потому что не представляю будущее без него.
Но… мы не всегда получаем то, что хотим. Большую часть времени этого не происходит. Как говорила моя мама, когда мы были маленькими? Ты получаешь то, что получаешь, но не расстраивайся. Поэтому я сажусь в кресло и впиваюсь ногтями в ладони, пока Элли переключает новостной канал, где будут транслировать пресс-конференцию, и увеличивает громкость.
Мне нужно точно знать, что между мной и Николасом все кончено.
Я не единственная, кто заплатил за это. Несмотря на то, как все это закончилось, я знаю Николаса и каждый дюйм его души. Я знаю, что его чувства ко мне были настоящими – каждое прикосновение, каждая улыбка.
Я представляла, как он будет сожалеть, когда узнает, что я не предавала его. И верю, что если бы он мог что-то изменить, то изменил бы. Уверена, что он хочет этого так сильно, как не хотел ничего в своей жизни.
Но мы не можем изменить того, кем являемся – ни королева, ни принц, ни девушка из Нью-Йорка.
Как он сказал мне однажды… королевская власть – это навсегда.
Оператор фокусирует камеру на пустом подиуме, где королевский герб выгравирован на блестящем дереве. Я не узнаю богато украшенный задний фон: два окна с тяжелой цветочной драпировкой, между которыми висит портрет родителей Николаса. Это не «Гатри-Хаус», скорее всего, это одна из комнат дворца или еще одной недвижимости, о которой он мне рассказывал, но не имел возможности показать.
За камерой слышится болтовня, вспышки фотокамер, а затем Николас поднимается по подиуму. Воздух покидает мои легкие болезненным махом, а комок в горле мешает сделать вдох.
Боже, какой же он красивый.
Но выглядит Николас ужасно.
Синий костюм прекрасно на нем сидит… эти широкие плечи, сильные руки, горячая, великолепная грудь. Но щеки впали, а под глазами круги.
Он выглядит… грустным.
И это опустошает меня. Потому что, несмотря на то, как это все закончилось, он заслуживает быть счастливым. Я очень сильно этого для него хочу.
Генри садится в кресло справа от Николаса, опустив голову на руку, опираясь локтем на стол. Он тоже выглядит уставшим. Там и Саймон на одном из стульев, и я вспоминаю о Франни.
Она, наверное, прозвала меня Сбежавшей Сучкой.
– Народ Весско, – начинает Николас, доставая стопку белых карточек из кармана, – мы через многое прошли вместе, вы и я. Вы отмечали день моего рождения вместе с моей семьей, – уголок его губ нервно поднимается, – говорят, что некоторые вечеринки были довольно шумные. Вы видели, как я делал первые шаги, как проходил мой первый день в школе, поездку на моем первом коне. Кстати, его звали Король.
Николас прочищает горло и опускает глаза, отчего его темные волосы спадают на лоб.
– Вы скорбели вместе с Генри и мной, когда мы потеряли родителей. Наша боль стала вашей. Вы учили нас, утешали нас, держали в своих объятиях, будто мы были вашими детьми, что действительно так. Вы видели, как я окончил университет, проходил военную службу. Я стремился сделать все, чтобы вы мной гордились. Чтобы стать мужчиной, лидером и принцем, которого вы заслуживаете.
На мгновение он смотрит на карточки в своих руках, и тяжело сглатывает.
– Мама о многом мечтала, как и все матери для своих детей. Она хотела, чтобы наша жизнь была наполнена смыслом, достижениями… и любовью. Любовь моих родителей была настоящим чудом, вы все видели это. Они были предназначены друг для друга. И вы, как и моя бабушка, Ее Величество Королева, ждали не особо терпеливо, – Николас дарит скромную улыбку, и в толпе слышится эхо хихиканья, – что я найду такую любовь.
Кажется, что его сейчас стошнит. Он сжимает челюсть, будто пытается удержать слова. Затем он смотрит в камеру и хмурит брови.
– Сегодня дни ваших ожиданий подойдут к концу. Я расскажу вам о монархии, о моем будущем с женщиной, на которой женюсь.
Я прикусываю щеку изнутри. Я не могу это сделать… Боже, с чего я взяла, что смогу это посмотреть?
– Она хотела бы быть здесь со мной сегодня, но… обстоятельства… сложились так, что это невозможно. – Он проводит рукой по своим темным волосам, потирает затылок, таращась на карточки в руках.
– Итак, я объявляю, что я… что я… – Он запинается, а я теряю возможность дышать.
Он не двигается несколько секунд, не говоря ни слова.
А после… смеется. Резкий и горький звук раздается, пока он сжимает свой нос и качает головой.
– Я – лошадиная задница.
Элли подпрыгивает со своего кресла.
– Я знала! Это же как в Джерри Магуайере! Он – Джерри Магуайер, а ты – его вторая половина!
Потом он продолжает.
– У меня появилось то, что было у моих родителей, – яростно говорит Николас, хватаясь за край трибуны. – Я держал это в своих руках. Любовь женщины, которая не родилась в королевской семье, но которая благородней, чем кто-либо, кого я знал. Знакомство с ней… многое изменило. А любовь к ней… вернула меня к жизни.
По толпе раскатывается волна шепотков, и Николас хмурится.
– Но я предал ее. Я усомнился в ее любви и честности. И мне жаль… – Он смотрит в камеру; зеленые глаза светятся, будто бы он смотрит прямо на меня. – Мне так чертовски жаль.
Через мгновение он поднимает глаза к толпе. Его голос становится резче, категоричнее с каждым словом.
– Но я больше не предам ее. Я не откажусь от мечты моей матери, я больше не буду игнорировать плач моей души. – Он качает головой. – Ни ради страны, ни ради короны.
Он делает паузу и скользит языком по своим губам.
– Сегодня я должен был назвать вам имя женщины, которая однажды станет королевой. Но я не могу этого сделать. Потому что я облажался, – хмыкает он. – По-королевски.
Затем он наклоняется вперед.
– Вот что я скажу вам сегодня: я женюсь на Оливии Хэммонд или вообще никогда не женюсь.
И толпа сходит с ума.
Матерь божья.
– Матерь божья! – кричит Элли.
А Марти задыхается.
– Ты будешь королевой, Лив! Как Бьенсе! – он машет руками перед своими глазами. – Я могу заплакать.
Только… я не буду. Я не могу.
– Он не может этого сделать. – Я поворачиваюсь к Логану. – Он может это сделать?
Логан тревожно сжимает губы. Затем переводит взгляд на меня и качает головой.
Один из репортеров поднимается; его затылок появляется в углу экрана. Он выкрикивает сквозь весь этот шум свой вопрос:
– Принц Николас! Закон гласит, что наследный принц может жениться на женщине благородного происхождения или на простолюдинке, но гражданке Весско. Оливия Хэммонд таковой не является.
Я смотрю на телевизор, парализованная сотней эмоций.
Толпа стихает в ожидании ответа Николаса.
– Нет, не является, – мягко отвечает он, смотря вниз.
Затем он расправляет свои плечи и поднимает голову.
– Что ж, сегодня я, Николас Артур Фредерик Эдвард, отрекаюсь от всех прав на трон Весско. С этого момента мой брат, Его Королевское Высочество Генри Джон Эдгар Томас, становится принцем Пембрук.
Толпа ревет, как бразильские футбольные болельщики после гола.
Генри просыпается и поднимает свою голову. Моргает.
– Подождите. Что?
Николас похлопывает его по плечу и широко улыбается.
– Это теперь твое, Генри. Ты справишься, я знаю.
Николас поднимает свои руки вверх.
– Больше никаких вопросов, мне нужно многое сделать. Спасибо за ваше время. – Он поворачивается, чтобы уйти, но затем передумывает и возвращается на подиум. – И еще. – Николас смотрит в камеру, и мне кажется, что он словно прикасается к моей коже. – Ты просила предупредить тебя, Оливия. Я иду за тобой, любимая.
И этот сукин подмигивает.
Он исчезает с экрана, поток репортеров следует за ним.
В кофейне царит тишина, за исключением обалдевшего ведущего новостей. Марти выходит наружу, набирает номер телефона своего нового парня и обсуждает с ним лучший романтический жест всех времен. Элли валяется на полу. Думаю, она где-то между «Артуром» и «Эдгаром» потеряла сознание. Я медленно поворачиваюсь к Логану.
– Это только что произошло?