на была сейчас, а там, где пыль и солнце смешивались воедино в разрушенном дворе замка.
Она не может обернуться и увидеть Сеньора, стоящего там среди своих сорняков и диких зарослей.
Она захлопнула маленький — в восьмую часть листа томик «Сна в летнюю ночь» и склонила голову на руку, не слушая мягких укоров кузины. Клара действительно очень хотела помочь, Ли знала это, и все же этот нажим, заставляющий ее вернуться к жизни, к внешнему миру, только делал Ли еще более несчастной и злой. У нее ничего не было, никого и ничего. Все предало ее… Даже ее месть, которая лишила ее Сильверинга и дала ей в награду только горечь. Ей становилось все хуже и хуже… еще больнее. Так долго страдать не из-за семьи, которую она потеряла, но из-за человека, который в любви знал только кокетство и похоть, который мог посмотреть сквозь нее так, как будто ее не существовало, а потом бессердечно пригласить ее танцевать.
Она так старалась закрыть от него свое сердце, и так ужасно проиграла.
Кто-то подошел и остановился на посыпанной гравием дорожке около нее, но ей не хотелось поднимать голову и открывать глаза. Она хотела ничего не чувствовать. Не думать, не терпеть, даже не существовать.
— Пожалуйста, Клара, — прошептала она, — Клара, пожалуйста, уйди.
Легкое шуршание шелка. Теплые руки взяли ее за щеки, не женское мягкое прикосновение, а сильные нежные пальцы, которые ласкали ее лицо, обдавая сильным ароматом лаванды. Она открыла глаза, и он был здесь перед ней, на коленях, живой, настоящий. И — Солнышко, — мягко произнес он и притянул поближе к себе, прислонил ее голову к своему плечу. На какой-то момент было все: утешение и уединение, и любовь, которую она так отчаянно хотела, такая любовь, какая была у нее всю жизнь, непоколебимая и охранительная. Она прижалась лицом к его камзолу, горло ее болело.
— А, ты так хорошо все делаешь, — шептала она, — шарлатан проклятый.
Он не говорил, не качал головой, не отрицал этого. Ли вскинула руки ему на плечи и выпрямилась, оттолкнувшись верх. Надушенная пудра с ее волос осыпала выцветший шелк камзола, смешалась с запахом лаванды от раздавленных стеблей в его руках. Он осторожно положил свой растрепанный букетик на мраморную скамью около нее.
— Я увидел их у порога, — сказал он, не поднимая глаз.
Потом потрогал пальцем один из раздавленных цветов и тихо спросил: — Ты пошлешь меня к черту?
Она смотрела на его склоненную голову. Он поднял лицо, посмотрел на нее серьезно, зеленые глаза и насмешливые брови были неподвижны, а сам он был несколько неуверен, как сатир, наблюдающий из чащи густого леса.
— Я думаю, что кузина не обратит внимания на то, что ты сорвал ее цветы, — ответила она, надменно делая вид, что не так поняла его.
Он медленно вздохнул и поднялся. Ли смотрела на металлические отражения пуговиц его камзола. Свои руки она сложила на коленях.
Слегка повернувшись в сторону, он провел по распустившемуся цветку розы костяшками пальцев.
— Ли, я… — он оторвал лепесток. — Я знаю, ты рассержена. Я очень сожалею, что не пришел раньше. Я очень сожалею.
— Вы очень ошибаетесь, — сказала она. — Я совсем не ждала, что вы придете.
Он оторвал еще один лепесток и, держа его между пальцами, разорвал пополам, сложил, еще разорвал.
— Не ждала?
Она подняла на него глаза.
— А почему я должна была ждать? Разорванные кусочки розового лепестка полетели на землю.
— Да, конечно, — тихо проговорил он тусклым голосом. — Почему ты должна была ждать?
Ли смотрела, как он оторвал еще два лепестка и свернул их в трубочку большим и указательным пальцем. Он продолжал рвать лепесток за лепестком.
— Я пришел, потому что хотел видеть тебя, — резко сказал он, хмуро рассматривая наполовину оборванную розу. — Я хочу разговаривать с тобой, — он оторвал еще лепесток. — Ты мне нужна.
Она сжала руки в коленях.
— Я нахожу ваш разговор неинтересным.
— Ли, — покаянно сказал он.
«Оставь меня в покое, — думала она. — Уходи. Не начинай этот фарс сначала. Пожалуйста, не надо». Он вертел в пальцах поникший цветок.
— Ты все еще сердишься?
— Я не сержусь. Я сделала то, к чему стремилась. Я только… хотела бы… чтобы мой дом не сгорел.
Он закрыл глаза.
— Я не должен был оставлять тебя там одну. Я не хотел этого. — Розовые лепестки осыпались дождем, оставив голый стебель. — Я был проклятым дураком.
— Ты был в опасности. Почему ты должен был оставаться?
Он повернул голову с легким хриплым смешком.
— Это похоже на кошмар. Ты говоришь все не то.
— Неужели. Я прошу у вас прощения.
— Ли… Я теперь прощен, — сказал он.
— Я знаю. Примите мои поздравления.
— Ли… — в его голосе звучало странное напряжение, рчти мольба.
Она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, а потом пустил глаза на розу.
— Не окажешь ли ты мне, — он крепко сжал стебель оборванного цветка, ломая его в руке, — э… честь… — он свернул зеленый стебель в кривой круг.
Беспокойные движения его пальцев привели к тому, что он укололся шипом. Он прижал укол подушечкой пальца и сжал кулак, медленно, загоняя в нее шип, как будто он вообще не чувствовал боли. — Не окажете ли вы мне честь… — начал он снова.
Ли подняла голову, наблюдая, как вонзается шип и как расползалось от него кровавое пятно. До нее медленно начинало доходить.
Она посмотрела ему в глаза. Лицо его застыло, оно было почти белым. Он сделал шаг назад и сказал:
— Могу ли я просить чести танцевать с вами ридотто у миссис Чайльд в следующий вторник?
Мистер Хорейс Уолпол стоял с Ли и миссис Пэттон в столовой Остера-парка, где их хозяйка устроила легкий ужин после арфового концерта.
— Все Перси и Сеймуры из Сайгона должны скончаться от зависти, как вы считаете? — мистер Уолпол суетливо помахал платком и оглянулся вокруг на стены и потолок, расписанный белым тонким узором по розовому и зеленому фону. — Еще один шедевр Эфма! Какой вкус! Какое изобилие! — он слегка наклонился к Кларе. — Какие расходы! — пробормотал он. — Решительно вакхические.
— Но где же те самые стулья? — спросила миссис Пэттон, оборачиваясь, — я хочу увидеть стулья в форме лиры Аполлона!
— Вдоль стены, кузина Клара, — заметила Ли, кивая на угол переполненной людьми комнаты. — Вон там один.
— Как модно! Пойдемте, мистер Уолпол, я хочу посидеть для пробы на одном из этих чудес.
— Обязательно посидите, дорогая. Но начинаются танцы — это очень смелое нововведение. Миссис Чайльд не хочет по старой моде просто садиться за ужин. Мы должны быть современными. Могу ли я просить вас прогуляться по галерее? Она, знаете ли, сто тридцать футов длиной.
— Это непреодолимая длина, — согласилась она, — но если мне захочется поупражняться, я лучше потренирую шею, разглядывая бенсовский потолок над лестницей. Возьмите с собой вместо меня леди Ли.
— С несказанным удовольствием, — он поклонился Ли, шаркнув ногой в балетном стиле на цыпочках. — Если она согласна.
Ли оперлась на протянутую руку. Она не собиралась принимать это предложение. Она сказала С.Т., что не придет. Но в последующие дни она продолжала думать об этом моменте в саду своей кузины, о том, как он держал сломанную розу, пока у него не показалась кровь. И в этот день утром она ошеломила Клару и немного саму себя, согласившись с ежедневным уже механическим предложением кузины, чтобы Ли приняла участие в каком-нибудь предстоящем светском развлечении. Она согласилась поехать из города в Уиндмилл-Лейн. Клара отзывалась с энтузиазмом и настояла, чтобы Ли появилась в одном из недавно заказанных ею платьев. Портниха миссис Пэттон в течение часа сделала некоторые измерения и переделки в фиолетовом шелковом платье, подшивая и поддерживая серебряное кружево, чтобы оно хорошо закрывало локти. Своими собственными руками Клара выбрала веер и аметистовое ожерелье, специально, чтобы оно сочеталось с цветочной гаммой вышивки на корсаже и привлекало внимание к декольте. Остаток дня прошел в принятии ванны, причесывании волос: их надушили, завили, начесали и украсили перьями. И все это время парикмахер горько сетовал по поводу слишком коротких волос Ли.
Она еще не видела С.Т. Его не было на концерте, когда зеленая дамская гостиная была полна гостей, сидевших напротив арфиста. С.Т. не стоял рядом с хозяевами, когда они приветствовали своих гостей. Не видно было его и среди игроков в карты, расположившихся в библиотеке. Она уже начала думать, что он покинул Огтерм, когда увидела, как он появился на галерее, войдя через дверь в середине этой длинной комнаты.
Мистер Уолпол как раз вел ее танцевать. Она только мельком увидела золотую фигуру Сеньора в бронзовом свете барката с блондами и, повернувшись, вступила в бойкий гавот. Она видела его иногда между фигурами. Он не отошел от двери, но стоял там, положив руку на эфес своей придворной шпаги, небрежно облокотившись на косяк.
Ее наполнила странная легкость, от которой кружилась голова. Она почувствовала, что улыбается. Ощутила удовольствие от танца, от этого вечера, от мистера Уолпола, от цвета шпалер. Он был здесь. Он не уехал. Когда танец кончился, она последовала за мистером Уолполом к стене недалеко от Сеньора. У нее не было выбора, она не могла заставить себя приблизиться к нему, даже если бы это было прилично. Как странно чувствовать себя отчужденной этикетом и эмоциями с человеком, с которым она лежала в постели, который касался ее обнаженной кожи, целовал и ласкал ее и шептал, что любит ее. С этим человеком она делила жизнь и смерть, вкус дыма и крови. Она хотела спросить его, где Немо, как поживает Мистраль, выучил ли он новые трюки. Она хотела рассказать ему, что Сирокко и Гнедой здоровы и за ними хорошо ухаживают в конюшне мистера Пэттона, и их каждый день выезжает мальчик, которого она сама выбрала.
Она хотела поговорить с ним обо всех этих вещах, делах, которые не пришли ей в голову там, в саду, обо всех этих вопросах, которые, казалось, пробивались через лед, сковавший ее душу, и который теперь трескался внутри воспоминаний о том, как он мучил розу.