Дверь за ними наконец захлопывается, и я вздыхаю с облегчением. Боже упаси от таких родственников и, тем более, наследников. Свят-свят и чур меня. Бедная Анфиса.
Я успокаивающе глажу тойчика и шепчу ему всякие нежности на ухо, а он продолжается таращиться на входную дверь и периодически порыкивать.
— Рыцарь ты мой, пойдем-ка спать, а то я завтра просто не встану. А тебя еще, кстати, надо будет выгулять перед тем, как в колледж идти. Иначе ты тут до моего возвращения натворишь делов.
Глава 11
Но сон, перебитый взбесившими меня посетителями, не идет.
Я кручусь на разложенном в гостиной диване, постоянно задевая норовящего подлезть под мое одеяло Принца. Он недовольно подтяфкивает, а я все гоняю в голове невеселые мысли и воспоминания о нашей последней совместной вылазке несколько недель назад.
— Куда мы едем, Анфиса? — спрашиваю я, садясь на переднее пассажирское сидение. Гавриловна обожает свой полноприводный джип, в любую погоду намытый и надраенный, салон которого хранит аромат ее любимого парфюма, и с удовольствием выгуливает себя и его, когда ей позволяет самочувствие.
Женщина поправляет зеркало заднего обзора и заодно оглядывает себя.
— Детка, хочу тебя отвезти в одно интересное место. Бьюсь об заклад, ты офигеешь.
— Анфиса, я уже ничему с тобой не удивляюсь. Ты нашла какую-то новую ресторацию, что пришлась по душе твоему взыскательному вкусу? — улыбаюсь я “подружке”, что аккуратно выруливает со стоянки. — Ого! Кантри? — все-таки тут же, противореча собственным словам, удивляюсь я, слыша звучащую из динамиков музыку. — Ты серьезно? А как же твой любимый джаз?
— Ой, насмотрелась этот дурацкий сериал, что ты посоветовала, ну, который про Дикий Запад (отсылка к сериалу “Мир Дикого Запада”, — прим. Автора), и что-то вдруг восхотелось экзотики. Так что да, сегодня на сцене Мариинки дают исключительно американский кантри.
— Вынуждена тебя разочаровать, — весело ухмыляюсь я, узнав голос солиста. — Конкретно эту песню исполняют немцы. Конкретные такие немцы, “Рамштайн”, (отсылка к песне “My country”, действительно в стиле кантри, которую исполняет эта группа, — прим. Автора) слышала о таких?
— Это которые “Ду Хаст” что ли? — искренне удивляется Анфиса, ловко встраиваясь на своем хромированном монстре в поток машин.
— Они самые. Но знаешь, тебе в этой машине кантри идет больше, чем джаз. Очень органично выглядишь и звучишь. Не хватает только дробовика на переднем сидении и запыленного стетсона на заднем.
Анфиса радостно хихикает, одновременно сигналя какому-то ловкачу, подрезавшему ее прямо перед светофором. Водитель, молодой угрюмый парень, сперва было вскидывается с гневным выражением на лице, но, узрев и осознав возраст управляющей транспортным средством дамы, лишь складывает руки в извиняющемся жесте.
— Горячий какой, — качает головой Анфиса и пропускает джигита, который не забывает включить аварийку на пару секунд в качестве водительского “спасибо-братан” сигнала. — А куда спешить-то? Особенно за рулем? На том свете принимают круглосуточно и без очередей. Лучше на этом задержаться, насладиться каждой секундой, каждым мгновением. Мда…
— Так куда мы едем? — удивленно приподнимаю я брови, наблюдая за проплывающим за окошком знаком с перечеркнутым названием города. — Ты решила выехать подышать свежим воздухом?
— Хочу тебе показать свое последнее роскошное приобретение, — предвкушающе улыбается Анфиса и сворачивает к… городскому кладбищу.
Она коротко сигналит возле ворот, и шустрый мужичонка неопределенного возраста поднимает шлагбаум и лихо берет под козырек.
— Анфиса Гавриловна, душа моя. Рад, бесконечно рад видеть вас в добром здравии, — к выходящей из машины женщине подходит еще один мужчина с красным обветренным лицом в добротной спецовке и испачканных явно цементной смесью рабочих ботинках.
— Валерочка, мальчик мой, ну ты опять обгорел на солнце. Ты почему не пользуешься тем кремушком, что я для тебя сделала? Неужели закончился?
— Никак нет, просто собирался впопыхах, вот и… — смущенно оправдывается “мальчик” лет пятидесяти.
— Валерочка, надо пользоваться обязательно. Ну смотри, какое личико обветренное, шелушиться будет, пигментация может пойти раньше времени. Оно тебе надо? Такой красивый парень ты у меня, и не бережешь себя. Ну да ладно. Валерочка, я тебе представляла своего Евгешу, а теперь вот еще одну свою подругу покажу, чтобы ты узнал в лицо, когда… Ну, ты понял. Это Лизонька, очень хорошая девочка, запомни ее, пожалуйста.
— Приятно познакомиться, — кивает мне мужчина и прячет руки за спину. — Простите, руки грязные.
— Лизонька, это Валерий Максимович, мой очень хороший давний знакомый и по совместительству директор нашего кладбища. Валерочка, все готово?
— Так точно, Анфиса Гавриловна. Все как вы просили. Красный гранит, черная мраморная табличка, портрет. Все закрыто, временно тротуарной плиточкой заложено. Скамейка тоже готова, кованая, дубовые доски, морилкой прошлись ребята дважды. Но не просохли еще как следует. Стоит у меня в подсобке. Вы не волнуйтесь, никуда не денется.
— Да что ж мне волноваться, голубчик. Я знаю, что у тебя все как в аптеке, — светло улыбается мужчине Анфиса и берет меня под руку. — Ну что, Лизонька, пойдем, я покажу тебе свою последнюю квартирку.
У меня чуть не подкашиваются ноги от такого предложения, и я лишь недоуменно перевожу взгляд с Гавриловны на печально вздыхающего мужчину.
— Ну что вы так скисли, молодежь? Это неизбежно и случится с каждым из нас рано или поздно. Только вот почему-то многие отмахиваются от этой мысли или эгоистично взваливают хлопоты на плечи родных и близких. А у меня ситуация другая. Так что волей неволей приходится самой позаботиться. Пойдем, Лизок. Тебе понравится.
— Да, место чудесное, — согласно кивает головой Валерий Максимович. — И вид на море, и часовня совсем рядом, и от ворот всего ничего, остановка городской маршрутки прямо возле ворот.
— Ну вот и я о том же. Мало ли, приедет кто-то из моих знакомых к своим на поминальный день, а тут и я, совсем рядышком. Авось и ко мне заглянут. Вспомнят добрым словом.
— Анфиса, — я с трудом разлепляю непослушные губы. — Я даже не знаю, что сказать.
— Поздравь меня с шикарными инвестициями, детка, — беспечно взмахивает модной сумочкой Анфиса. — Ну, то есть наверняка мои наследники так не подумают, ибо такое изумительное место, да на старом кладбище, стоит как раз что та квартирка в новостройке. Как ты понимаешь, если оставить это на их усмотрение, то максимум, на что я смогу рассчитывать, это бесплатная ямка у черта на куличках, верно, Валерочка?
— Это да, — кивает директор. — Сейчас уже даже в девятнадцатом, самом последнем секторе мест почти не осталось. Бесплатных везут на новое кладбище.
— А я на новом не хочу. Оттуда море не видно. А здесь, только посмотри, — обводит она рукой действительно замечательный вид на горы, море и город.
Мы подходим к месту будущего упокоения моей Анфисы, директор кладбища продолжает что-то вполголоса уточнять, объяснять, машет руками, стучит пальцем по памятнику из красного с тонкими светлыми прожилками камня, украшенному лишь выбитой на нем розой и всего двумя короткими строчками: “Достойно жила. Достойно ушла”, а я ни черта не вижу от закипающих на глазах слез.
Мы садимся в машину, и я кусаю губы, чтобы не расклеиться окончательно.
— Ну что, Лизок? Офигела?
— Не то слово, — выдавливаю я из себя.
Женщина похлопывает меня по сжатой в кулак руке и успокаивает.
— Ребенок, не расстраивайся. Давай будем надеяться, что впереди у нас еще много совместных прогулок по более веселым местам. А это… Это я показала тебе, чтобы ты знала, что и об этом я уже позаботилась. Ты же знакома с Евгением Борисовичем?
— Это ветеринар твоего Принца?
— Да. Наш семейный доктор, можно сказать, — подмигивает Анфиса. — Он согласился быть моим официальным душеприказчиком. Мы с ним подписали все необходимые документы у нотариуса. Так что все оригиналы документов на этот участок хранятся у него. Вместе со всеми моими письменными обращениями каждому из наследников. И деньги на похороны я ему тоже оставила. Но на всякий случай я все покажу тебе. Чисто для подстраховки. А сейчас мы поедем в ресторанчик, где вы должны будете провести поминальный обед. Выше нос, детка. Поверь, кормят там восхитительно. Все как я люблю…
Я отворачиваю мокрое от слез лицо от пытающегося меня вылизать Принца и глажу его шелковую шерстку.
— Высочество Твое, ты знаешь, что твоя хозяйка офигенская женщина? — шепчу я ему. — Просто капец какая нереальная.
Тойчик согласно вздыхает и сворачивает подрагивающее тельце клубочком на подушке.
Я в курсе, что единственным кровным родственником Анфисы является ее двоюродный племянник. Тот самый, от визита которого вместе с его дурной женой я до сих пор не могу отойти. И от самой Анфисы знаю, что именно ему она завещала свою квартиру и машину. Все верно. А кому еще? Только на душе гадко и противно от того, что эти жадные людишки будут сидеть на ее стульях, брать в руки ее любимые книги, ходить обутыми по ее любимому ковру нежно-сиреневого цвета и наверняка ругаться с Евгением Борисовичем, милейшим дяденькой, из-за распоряжений Анфисы похоронить ее так, как того хочет она — стильно и дорого. Так же, как она привыкла жить.
Вот так, в обнимку с любимцем Гавриловны я все-таки задремываю.
Но не надолго.
Будит меня все тот же пес.
— Черт! Черт! Черт! Принц! Да что же это…
Я подрываюсь, в ужасе обозревая в неверном утреннем свете некрасивые, дурно пахнущие пятна по всему покрывалу.
Собакен скулит и виновато прижимает уши. Но совладать с собственным организмом не в силах.
— Сейчас, сейчас, дай мне несколько минут, я только умоюсь.
Я рысью несусь в ванную, по дороге задевая плечом углы в чужой квартире. За три минуты быстро привожу себя в очень относительный порядок и так же бегом возвращаюсь в комнату, где корчится от боли пес.