ендациями, а штаты давали почувствовать свое мнение, предоставляя деньги или отказывая в них, система могла эффективно сдерживать авторитарные наклонности правителя. Но Филипп был склонен сводить свои консультации с советом к чистой формальности, а советы получать без свидетелей от своих приближенных. Уезжая, он дал Маргарите четкие указания обсуждать некоторые вопросы только с этими избранными министрами, которых обычно называли тайным советом, или consulta. Таким образом, финансы, правосудие, полиция и в первую очередь административные назначения и вопросы, касавшиеся конституции, были вырваны из рук знатных нидерландских дворян и полностью отданы подручным Филиппа.
С этого времени Государственный совет стал чисто формальным собранием, где просто сообщали как указания то, что решил этот малый совет. Так Филипп низвел нидерландских аристократов на уровень простых чиновников-исполнителей, и это был пролом в первой из стен, стоявших на пути наступавшей испанской монархии. Главными в малом совете были епископ Аррасский, позже ставший кардиналом Гранвелой, граф Берлеймон, не имевший там значения штатгальтер Намюра, подобострастный конъюнктурщик, и Виглиус ван Айтта, эффективный гражданский чиновник без творческих способностей. Все трое были людьми Филиппа.
Но разве знатнейшие люди Нидерландов могли смириться с таким положением без борьбы? Кроме принца Оранского, были и другие, готовые протестовать, – пылкий Эгмонт, опытный министр и знаменитый воин, одержавший славную победу при Сен-Кантене; Хорн, адмирал Нидерландов и штатгальтер провинции Гелдерланд и города Зютфен; Хорн был старше Эгмонта, служил всегда добросовестно, имел длинный послужной список и достаточно высокое мнение о своих достоинствах; младший брат Хорна, импульсивный Монтиньи; ворчливый Берген, вспыльчивый маленький Хогстратен, заносчивый Мансфельд. Все это были люди знатные, более богатые, чем любой кастильский гранд, и считавшие, что их семьи служили в Нидерландах предшественникам Филиппа еще в те дни, когда Испании не существовало.
Многие из них были соединены со своим государем еще одной, и более священной, связью, которую он, отнимая у них положенное им влияние, видимо, упустил из виду или, по меньшей мере, посчитал слабой. Этой связью был орден Золотого руна. Хитрый герцог Филипп Добрый основал этот орден якобы для того, чтобы освободить христианский мир от турок. Эта цель никогда не была достигнута, ее даже не пытались достичь, но остальные правила ордена продолжали действовать. Согласно этим правилам, рыцари имели привилегию быть созванными на собрание в любом случае, когда правитель Нидерландов, их председатель, нуждался в совете, давали торжественную клятву высказываться в этих случаях откровенно, и это право на откровенность тоже было их привилегией. На капитуле ордена Золотого руна государю Нидерландов могли сказать слова, которые очень неприятно слушать, но имевшие величайшую ценность для формирования политики этой страны. Но Карл Пятый в последние годы своего правления принял в орден нескольких иностранцев, преподнося членство в нем как почетный дар за выдающиеся заслуги своим союзникам, хотя орден никогда не предназначался для этой цели. Филипп Второй продолжил следовать этому новому обычаю. Однако, председательствуя на первом для него капитуле через несколько недель после отречения своего отца, он дал членство в ордене тем, кому оно полагалось, – нидерландским аристократам, которых отец рекомендовал ему в качестве министров, а именно принцу Оранскому, графу Эгмонту, графу Хорну, герцогу Арсхоту и графу Берлеймону. Но Филипп, в отличие от отца, никогда не понимал, что знак Золотого руна – нечто большее, чем украшение или награда. Хотя в последующие несколько лет рыцари со все большим негодованием применяли свое право на критику, король не смог ни оценить их советы, ни осознать, что они имеют право эти советы предлагать.
5
Прошло всего несколько недель после отъезда Филиппа, и внимания Вильгельма потребовали семейные дела. В октябре 1559 года его отец, граф Нассау, умер, оставив своего второго сына Иоганна наследником своих земель, а многих других своих детей – еще несовершеннолетними. Вильгельм не мог сразу же поспешить к своей матери, которая тяжело переживала смерть своего мужа, и поддержать ее в горе. Но в это время у нее нашелся эффективный и симпатичный помощник – молодой граф Шварцбург, бывший ученик дилленбургской школы, который, как только стал совершеннолетним, начал добиваться руки сестры Вильгельма Екатерины. Теперь он в качестве будущего зятя осушал слезы овдовевшей Юлианы и руководил ее большой и молодой семьей в эти тяжелые переломные дни. Вильгельм, которого официальные обязанности удерживали в Нидерландах, был растроган его вниманием к своей матери и почувствовал облегчение. Так возникла дружеская связь между ним и будущим мужем его сестры, которая выдержала удары времени.
Лишь через несколько месяцев он нашел возможность побывать в Дилленбурге. К этому времени его следующий по рождению брат Иоганн уже прочно обосновался на месте отца, и обычный порядок жизни в замке и школе был восстановлен. Даже причина побыть с родными была радостная: Екатерина выходила замуж за Гюнтера фон Шварцбурга, и Вильгельм получил от своей матери просьбу приобрести в Брюсселе подходящее кольцо, которым невеста смогла бы обменяться с женихом. В Дилленбурге такие кольца нельзя было достать. Свадебное настроение словно пропитывало собой воздух: среди гостей, приглашенных на брачную церемонию, была принцесса Анна Саксонская, приехавшая по просьбе и с определенной целью. За это время Вильгельм продолжал искать себе жену, но по-прежнему не имел успеха. Пленительная вдова малолетнего короля Франции, который умер, проведя на троне один год, осталась глуха к его уклончивым намекам. Мария, королева Шотландская и вдовствующая королева Франции, уплыла на корабле в свое собственное королевство, не обученная и не подготовленная в свои восемнадцать лет к тому, чтобы носить самую опасную корону в Западной Европе. Не судьба была ей стать принцессой Оранской, а Вильгельму не судьба была стать королем Шотландии.
Разочарованный, но не сломленный неудачей: он ведь действительно целил слишком высоко для себя – Вильгельм без шума начал делать предварительные намеки курфюрсту Саксонскому относительно его племянницы Анны. Решили, что будет лучше, если он и она хотя бы увидят друг друга, и потому Анну пригласили на свадьбу в семье Нассау. Одна из фрейлин Анны писала ее тетке, курфюрстине Саксонской: «Молодую госпожу никогда нельзя будет убедить сделать что-то, к чему она не имеет склонности». В Саксонии знали, что, если Анне придет в голову отвергнуть жениха, будет бесполезно продолжать переговоры. Как же надеялись при дворе курфюрста, что Анна согласится, она ведь была девицей с характером. Там вздохнули с облегчением, когда узнали, что элегантный принц Оранский, как только она его внимательно рассмотрела, воспламенил и ее тщеславие, и ее желания. А Вильгельм был более или менее готов ради политического союза принять в жены любую небезобразную девушку. Анне было пятнадцать лет, она была толстой неуклюжей блондинкой с ярким цветом лица и немного искривленным позвоночником. Сойдет!
Пока не угасло первое впечатление, Вильгельм послал своего брата Людвига в Дрезден для сватовства и вскоре приехал туда сам. Теперь ему уже несколько раз разрешили встретиться с Анной, и та была от него в восторге. Если бы это зависело только от нее, он мог бы сразу увезти ее с собой, но ее опекунов беспокоили политические и общественные подробности брака. Анна была видной невестой – единственная дочь великого курфюрста Морица Саксонского, племянница правящего государя, внучка и подопечная того самого ландграфа Филиппа Гессенского, чье твердое решение жениться на двух женщинах сразу стало толчком к Реформации в половине Германии. Кроме того, с точки зрения испанского короля, она была очень опасной женой для принца Оранского, потому что это привело бы его к большим контактам с силами немецкого организованного протестантизма. Поэтому Вильгельм должен был действовать осторожно, чтобы примирить Филиппа с этим браком.
С такими мыслями он вернулся в Нидерланды. Когда он отъехал от Дрездена на один день пути, его догнали в Лейпциге целых три любовных письма от Анны. Все они были написаны в течение нескольких часов после его отъезда. Он был занят другими делами – узнавал мнения и предсказания о европейском религиозном кризисе и о политике Филиппа, а потому не нашел времени, чтобы ответить на горячую страсть Анны. Его брат Людвиг, который теперь был его постоянным спутником, сочинил для него подходящий галантный ответ, который Вильгельм, не воспринимавший свою невесту всерьез, переписал и отправил ей.
6
Вернувшись в Брюссель, он сообщил регентше Маргарите часть того, что услышал в Германии. И сказал ей, что все правители верят, что Филипп планирует вооруженное нападение на нидерландских лютеран и намерен получить для этого помощь от французов. Все они в это верят и этого боятся. Вероятно, в его докладе была немалая доля правды, потому что слухи о планах Филиппа действительно существовали. Но Вильгельм вполне осознанно извлекал максимум пользы из того, что услышал, считая крайне важным предупредить Филиппа, что о планах, которые тот замышляет, знают уже не только в Нидерландах, но и в других странах. Вильгельм надеялся, что если короля не сможет остановить ничто, то, возможно, остановит боязнь поссориться с немецкими правителями.
Следующим шагом было заставить Филиппа сдержать слово, которое тот дал Генеральным штатам летом 1559 года, когда они предоставили ему субсидию. Тогда король согласился вывести все испанские войска, но прошло больше года, а он еще ничего не сделал для этого. Вильгельм твердо решил заставить королевскую руку двигаться быстрее. Он и помогавший ему Эгмонт вместе пригрозили, что подадут в отставку из-за того, что связь с испанской армией разрушает доверие к ним народа, отчего они не могут выполнять свои обязанности как штатгальтеры. После этих слов даже Гранвела посоветовал Филиппу сдаться, и в январе 1561 года войска ушли в Испанию. Филипп согласился спокойно, но это было зловещее спокойствие: король был достаточно умен и понимал, что может украсть победу у нидерландцев, рассеяв их самые худшие подозрения, а когда придет время, он без большого труда пошлет к ним новую армию.