Вот какое предупреждение прозвучало сегодня из уст свидетеля Джо Максона. Скорее всего, он открыл нам тайну того, как именно миссис Ганнесс совершала убийства. Сначала она, угостив жертву апельсином с губительной начинкой, усыпляла несчастного, а потом, орудуя острым ножом или колбасорезкой, безнаказанно довершала свои черные дела. Если бы Белль была мужчиной, то вместо фруктов, скорее всего, в ход пошли бы отравленные сигары9.
В среду, после перерыва, вызвали одного из самых важных свидетелей обвинения – шерифа Альберта Смутцера. Он никогда не отрицал, что Ганнесс умерла и причиной ее смерти стал устроенный Лэмфером пожар. Шериф – разделенные пробором темные вьющиеся волосы, бабочка в горошек – держался спокойно и очень уверенно. Румяное лицо Смутцера озаряла улыбка10. Прокурор рассчитывал, что шериф – его допрос продлился и утром в четверг – предоставит неопровержимые улики против подсудимого.
Сначала Смит попросил Смутцера рассказать, что он знает о вражде между Рэем и Белль.
– В середине февраля, – начал шериф, – миссис Ганнесс написала мне письмо. Она жаловалась, что Лэмфер самыми разными способами ее преследует: то заглядывает ночью в окна, то бродит вокруг дома и тому подобное.
– И что вы ответили?
– Написал, что арестую его, если не прекратит преследование.
– А каков был ее ответ?
– Через некоторое время я получил еще одно письмо. Лэмфер не унимался, и она боялась, что он причинит ей вред.
– Что вы предприняли после второго письма миссис Ганнесс?
Смутцер немедленно позвонил в питейное заведение, куда частенько захаживал Рэй, и приказал хозяину кабачка передать Лэмферу, чтобы тот пришел к шерифу.
Через час Рэй явился в тюрьму, и Смутцер, пригрозив арестом, велел Лэмферу «держаться от миссис Ганнесс подальше». Тот запротестовал, объяснил, что приходил за своими инструментами, которые оставил на ферме. На это шериф посоветовал Рэю «послать за ними констебля».
– И как он отреагировал на ваш совет? – спросил Смит.
– Повернулся и молча пошел прочь, а потом вдруг остановился, посмотрел на меня странным взглядом и сказал: «Если я расскажу про эту женщину все, что знаю, ей не поздоровится».
По словам Смутцера, Рэй сообщил ему, что «Белль якшается с неким Хельгелейном из Южной Дакоты, хозяином игрового дома в Абердине. Там убили человека, у которого было при себе десять тысяч долларов. Хельгелейн с этими деньгами смылся и теперь живет у нее на ферме». Смутцер направил в Абердин запрос и получил ответ, что «Хельгелейна, добропорядочного и успешного фермера из окрестностей Мэнсфилда, власти никогда ни за какое преступление не разыскивали».
Возвращаясь к ссоре Лэмфера и Ганнесс, Смит спросил шерифа:
– Что же заставило вас арестовать Лэмфера?
– Она потребовала его задержать. Пришла ко мне вместе с Максоном. Тот держал в руке толстую железную палку длиной в полтора фута и сказал, что ее обронил Лэмфер, шнырявший ночью около дома. Я тогда решил – впрочем, я и сейчас так думаю, – что Лэмфер хотел этой железякой убить миссис Ганнесс.
Последнее замечание Смутцера привело адвоката Уордена в ярость.
– Протестую! – крикнул он, вскочив на ноги. – Предупредите свидетеля! Это запрещенный прием! Нельзя высказывать предположения или суждения. Только факты! Ему прекрасно известно, что делать выводы – прерогатива членов суда!»
Судья признал протест защиты обоснованным. Правда, как всегда бывает в таких случаях, слова шерифа уже были услышаны, и, когда после малопродуктивного перекрестного допроса улыбающийся Смутцер покидал свидетельское место, создалось впечатление, что прокурор достиг своей цели, или, как выразился Гарри Дарлинг, «нанес решающий удар».
После Смутцера допрашивали Лероя Марра, заместителя шерифа, который задерживал Лэмфера на ферме Витбрука. Марр еще не успел объявить, зачем приехал, а Рэй уже поинтересовался, удалось ли Белль и ее детям выбраться из горящего дома. Когда Марр спросил, откуда Лэмфер знает про пожар, обвиняемый ответил, что «шел мимо и видел дым, он выбивался из окон и из-под крыши». На вопрос, почему Рэй никого не позвал на помощь, он отделался отговоркой – мол, его «это больше не касается». Марр прибавил еще одну подробность, которая, учитывая состав публики – одни белые лица, – представила и без того сомнительную личность подсудимого совсем в невыгодном свете. По словам заместителя шерифа, он привез Рэя в тюрьму, к прокурору Смиту. В ходе допроса Лэмфер признался, что провел ночь у Черной Лиззи, и умолял Смита «не вносить этого в протокол»11.
Следующий свидетель – еще один заместитель шерифа, Уильям Энтисс, нанес защите особенно чувствительный удар: «Лэмфер не просто настаивал, что видел, как она – то есть Ганнесс – убивала Хельгелейна. Рэй еще прибавил, что, если бы не забота о престарелой матери, он вполне “мог бы поджечь этот дом”».
Показания юристов, словно залпы тяжелой артиллерии, поддержали позицию обвинения. Уорден задал Энтиссу несколько вопросов и быстро отпустил свидетеля. В это время часы на башне пробили десять утра12.
Глава 34Экспромт
Уирт Уорден считал, что допрос свидетелей обвинения продлится до конца дня, так что заключительное выступление Смита застигло адвоката врасплох. Он предложил перенести слушания на утро понедельника, но судья Рихтер запрос отклонил, и Уордену ничего не оставалось, как произнести вступительную речь.
Его экспромт, по восхищенному отклику Гарри Дарлинга, оказался «образцом адвокатского красноречия». Говорил Уорден медленно, доходчиво, и слушатели внимали каждому его слову. Некоторые члены жюри присяжных подались вперед, навстречу оратору, «словно иголки под действием магнита». Когда Уорден закончил, в зале стояла мертвая тишина. Женские лица светились особенным светом. Адвокат «так мастерски построил защиту, что, если ему удастся повторить свой успех при допросе свидетелей, Рэй Лэмфер сможет избежать петли»1.
Громко и четко, пункт за пунктом, Уорден изложил главные положения, которые могли бы доказать невиновность его клиента: Белль Ганнесс жива, она сама подожгла свой дом и, инсценируя свою смерть, подложила труп другого человека.
– Двадцать восьмого апреля миссис Ганнесс не сгорела, – начал адвокат. – Мы представим доказательства, что найденный на пожарище труп женщины не может быть телом миссис Ганнесс.
Наш свидетель, местный гробовщик, очень хорошо знал миссис Ганнесс. Его показания подтвердят: женский труп не может быть ее телом.
Мы вызовем свидетеля, который девятого июля видел ее в сопровождении мужчины средних лет, проезжавшей в повозке мимо своей фермы, – продолжал Уорден. – В тот же день две дочери этого свидетеля тоже видели миссис Ганнесс.
Мы докажем, что у нее были мотивы поджечь свой дом. С двадцать седьмого апреля она жила в постоянном страхе, что Асле Хельгелейн, брат одной из ее жертв, с минуты на минуту нагрянет к ней на ферму и, начав поиски брата, может обнаружить там его тело.
У нас есть доказательства, что накануне пожара миссис Ганнесс отправилась в магазин Минича и купила намного больше керосина, чем обычно.
Мы покажем, что днем двадцать седьмого апреля перед входом в Первый национальный банк она, разговаривая с одним мужчиной, сказала: «Ты должен сделать это сегодня ночью». В ту ночь дом действительно сгорел дотла, похоронив под руинами жизни трех детей хозяйки.
У нас есть доказательства, что в последнюю субботу перед пожаром она выехала из дома с одной менее крупной попутчицей, чем сама Ганнесс. С тех пор эту женщину никто не видел, если, конечно, не считать тела, найденного после пожара.
Мы докажем, что зубные протезы, которые обнаружили в сгоревшем доме, не могли выдержать такое пламя и не растрескаться. Следовательно, или их должны были подбросить позже, или температура при горении не была столь высокой, как здесь утверждалось. Если верно последнее, то женский череп не мог сгореть без следа. Мы сумеем показать, что мост работы доктора Нортона можно было снять несколькими различными способами.
Свидетельства местных врачей убедят всех, что причина смерти детей не огонь, а отравление стрихнином. На их телах есть все признаки такого отравления, а признаки смерти от удушья отсутствуют. Мы докажем, что Рэй Лэмфер не имел возможности прибыть на ферму и осуществить отравление.
Могла ли миссис Ганнесс отравить детей, похоронить вместе с ними женское тело, выбросить свой зубной протез и скрыться? Если да, то мой подзащитный невиновен.
Все эти доказательства, – заключил Уорден, – убедят судей: Рэй Лэмфер стал жертвой навета. Он обвинен несправедливо2.
«Этим утром защита нажала на спусковой крючок револьвера, – написал Дарлинг, воодушевленный речью Уордена, – и через много лет, когда суд над Лэмфером станет историей, эхо этого выстрела все еще будет звучать в совещательной комнате судьи Рихтера». Но за «громким выстрелом» адвоката последовала осечка. Джон Болл, свидетель защиты, был «первым белым ребенком, рожденным в округе Ла-Порт»3. Старожил зарабатывал на жизнь ремеслом каменщика, погонщика скота, шахтера, служил в кавалерии. Он открыл первое в Ла-Порте похоронное бюро, которое, уходя на покой, продал Катлеру. А после пожара в доме Ганнесс, когда надо было извлекать из-под развалин первые найденные тела, Катлер позвал на помощь своего семидесятичетырехлетнего предшественника.
Во вступительном слове Уорден пообещал присяжным, что самым убедительным свидетельством в пользу того, что найденное женское тело не могло принадлежать Белль Ганнесс, станут показания Болла. Однако главный вопрос Уордена – «Позволяет ли ваш опыт гробовщика и знакомство с миссис Ганнесс заключить, что труп сгоревшей женщины принадлежал Белль?» – был опротестован прокурором как «подводящий к определенному ответу». Смит утверждал, что неправильно вынуждать простого свидетеля выражать юридическое мнение. Судья протест поддержал, на этом допрос Болла был окончен