4.
За долгую и плодотворную карьеру Уолтер Хайнс не раз участвовал в самых громких процессах. Среди них и суд над Адольфом Лютгертом (этот чикагский колбасник убил жену и растворил ее тело в одном из производственных чанов); и над Томасом Кримом – серийным отравителем, у подножия виселицы назвавшегося Джеком-потрошителем; привлекался Хайнс и к делу Беннета Хайда, отравившего миллионера Томаса Своупа5.
Запланированное на вторник выступление химика ни для кого не было секретом. Он прибыл в Ла-Порт из Вашингтона, где участвовал в заседании комитета по ревизии американской государственной фармакопеи, то есть реестра лекарственных средств. Газеты еще за несколько дней до приезда Хайнса сообщали: «профессор расскажет о ядах, обнаруженных в трупах с фермы»6.
Уорден и его помощник очень надеялись, что, выслушав знаменитого токсиколога, присяжные придут к выводу: Белль боялась, что ее преступления раскроются, и поэтому, убив детей, покончила жизнь самоубийством. Рэя же следует оправдать.
Во время допроса – он длился больше получаса – Хайнс сообщил, что 27 мая получил от коронера Мака несколько запечатанных сосудов. В одном были желудки Белль и двоих детей. Открыв емкость, профессор обнаружил высокую степень разложения тканей, из-за чего они «слиплись в общую массу с консистенцией густой грязи. В желудочных стенках сохранилось слишком мало волокон ткани, поэтому пришлось проводить исследование единственно возможным способом – анализировать все целиком». Хайнс, измельчив и перемешав зловонную слякоть до однородного состояния, взял треть материала для изучения7.
– В пробе обнаружилось очень много мышьяка и некоторое количество стрихнина, – сообщил эксперт. – Его хватило бы, чтобы убить троих человек.
Если не считать, что свидетель не мог определить, был ли яд в одном, двух или всех трех желудках, защита получила от эксперта-химика те показания, на которые рассчитывала.
Потом к перекрестному допросу приступил прокурор.
Он спросил, можно ли утверждать, что те трое, чьи желудки анализировал эксперт, умерли от отравления стрихнином. Хайнс ответил отрицательно и объяснил, что яд был найден в желудках, а обычно стрихнин током крови разносится по всем артериям. Правда, из-за плохой сохранности внутренних органов невозможно сделать заключение о причине смерти8.
Заметив, что через морг, где десять дней пролежали тела, прошло несколько сотен любопытных, прокурор Смит поинтересовался, можно ли было за это время впрыснуть стрихнин в желудки Белль и ее детей.
– Добавить яд после смерти сложности не составляет, – ответил эксперт9.
После химика место свидетеля занял владелец местной похоронной конторы Остин Катлер. Его вызвало обвинение. Как написал корреспондент «Чикаго игзэминер», «допрос гробовщика из Ла-Порта привнес в слушания элемент фарса». Защите Рэя Лэмфера, однако, было не до смеха.
Как только Катлер поклялся на Библии, прокурор спросил, не обрабатывались ли останки какими-либо отравляющими веществами.
– Послушайте, конечно, обрабатывались. Странно, что вы не задали этот вопрос раньше, – воскликнул гробовщик. – Я залил их двумя галлонами бальзамирующего формальдегидного раствора и насыпал сверху пятьдесят фунтов мышьяка.
Смит не смог сдержать улыбки:
– Вы сделали это до вскрытия, то есть до того, как желудки положили в сосуд для химического анализа?
– Ну, конечно, – ответил Катлер, всем своим видом демонстрируя усталость от подобных вопросов.
– Мистер Катлер, почему вы так долго об этом молчали?
– А меня никто не спрашивал, потому я про мышьяк и не рассказывал. Никто не предупредил меня в то утро, когда привезли тела. Не сказали, что можно, что нельзя. Велели только подготовить трупы к перевозке в Чикаго, где их похоронят. Никто же не знает, как мы обрабатываем тела, чтобы железная дорога приняла груз. А тела женщины и детей так сильно обгорели, что я их не бальзамировал, а просто насыпал побольше мышьяка.
С одной стороны, рассказав, как в трупы попал мышьяк, Катлер добавил очков стороне обвинения. Однако хозяин похоронной конторы не смог объяснить присутствие в тканях смертельной дозы стрихнина, чем немедленно воспользовался Уорден. Он опять вызвал Хайнса и спросил, используют ли стрихнин при бальзамировании тел.
– Стрихнин не обладает антисептическими или консервирующими свойствами, – ответил эксперт.
Последние слова профессора частично уменьшили вред от показаний гробовщика, однако они произвели такое сильное впечатление, что ежедневный отчет «Детройт фри пресс» из зала суда вышел под заголовком «Эксперт защиты льет воду на мельницу обвинения». Хайнс не смог подтвердить версию, что четыре человека, чьи останки нашли в сгоревшем доме, умерли от отравления, а не от удушья. Для адвокатов это была не просто неудача. Как написала газета, им нанесли сокрушительный удар10.
Глава 38Заключительные речи
В среду, 25 ноября – в преддверии Дня благодарения – «Аргус-бюллетень» поместил на первой полосе заметку пресвитерианского пастора Джона Дональдсона. Она называлась «За что мы возносим благодарность». Пастор вспомнил о пуританах Новой Англии, о «суровых и мужественных душах», положивших начало традиции, об Аврааме Линкольне, объявившем День благодарения национальным праздником. Дональдсон выразил признательность «гражданским, торговым и политическим» институтам Америки, ее честным «руководителям на всех выборных должностях» и «справедливому здравомыслящему» населению. Спустившись на местный уровень, преподобный возносил благодарность за «усовершенствования» в жизни Ла-Порта, за укрепление роли школ, «возведение новых фабрик и расширение торговли». Упомянул Дональдсон также, что вместо переулков вскоре проложат широкие улицы, что округ покроется сетью мощеных дорог, на пустырях зазеленеют деревья и кусты, а водоочистительная фабрика обеспечит жителям безопасную питьевую воду.
Но усерднее всего пастор благодарил Бога, что тот снял с благословенного Ла-Порта ужасное проклятие: «Вознесем же хвалу Господу, испепелившему обитель греха – ад земной для многих, ее порог переступивших». Дональдсон пророчил, что «придет день, когда дело Ганнесс канет в Лету, телеграфный кабель на дне Атлантики перестанет раскаляться от скандальных новостей» и Ла-Порт вернет себе прежнюю благословенную безвестность1.
На той же странице, где был напечатан текст Дональдсона, Гарри Дарлинг поместил ежедневный репортаж о судебных слушаниях. Как всегда, допрос последних свидетелей и предстоящее заключительное выступление адвоката он живописал в самых витиеватых выражениях:
Сегодня, 25 ноября, за жизнь Рэя Лэмфера развернулась настоящая баталия. Четыре дня ушло на выбор коллегии присяжных. Больше десяти дней суду потребовалось для рассмотрения доказательств. И все это время стороны трудились над созданием своих флотилий. Обвинение построило первоклассный мощный линкор. Защита, чтобы причинить ему серьезный вред и помешать вражеским маневрам, приняла другую тактику – задействовала много торпедных катеров и подводных лодок.
«На данный момент, – заключил Дарлинг, – большой корабль доказал прочность своей брони, ее способность противостоять бесчисленным ударам противника»2.
В тот день первым перед присяжными выступил помощник прокурора Мартин Сазерленд. Он, взывая к их здравому смыслу, принялся высмеивать защитников, утверждавших, что на ферме нашли не Белль Ганнесс, а тело другой женщины. Сазерленд опирался на показания Джо Максона, уверявшего, что кроме него тем вечером в доме находились только Белль и трое детей. Здравый смысл подсказывает, считал помощник прокурора, что «на следующее утро на развалинах дома нашли тела четырех его обитателей».
Упомянув о зубных протезах, Сазерленд подчеркнул, что суду предъявлены не вставные челюсти, которые легко вынуть, а мост, укрепленный на собственных зубах Белль.
– Защита предлагает вам поверить богатому воображению мистера Хатсона, даже под двойной вуалью разглядевшего черты лица миссис Ганнесс, – с явной издевкой продолжал Сазерленд. – В самом деле, что может быть правдоподобнее? Белль Ганнесс едет в Ла-Порт, нанимает экипаж и мчится туда, где совершила столько убийств! Господа присяжные! Прислушайтесь к здравому смыслу, и вы поймете: мы представили неопровержимые улики.
Перейдя к мотивам преступления, обвинитель саркастически живописал мстительное чувство, которое овладело добродушным с виду подсудимым. Лэмфер не мог простить бывшей любовнице измену с Хельгелейном. Кроме того, брошенный любовник стал свидетелем убийства дакотского фермера, и Белль сначала пообещала, а потом отказалась заплатить Лэмферу за молчание.
По словам Сазерленда, все улики, все показания свидетелей указывают на то, что у Лэмфера – пьяницы и беспечного гуляки, была с хозяйкой весьма удобная связь. Когда же Белль проявила интерес к Хельгелейну, Рэя, которому не улыбалось поменять уютную спальню миссис Ганнесс на жесткую лежанку Лиззи Смит, охватили подозрительность и ревность.
– В ночь на четырнадцатое января Хельгелейн пропал, – продолжал помощник прокурора, – с тех пор его никто больше не видел. А Лэмфер? Он ослушался хозяйку, на ночь в Мичиган-Сити не остался. Вернувшись на ферму, Рэй увидел нечто такое, что отвечало его желанию убрать с дороги соперника. Скорее всего, прямо над телом Хельгелейна был заключен некий договор. В чем он состоял, мы точно не знаем, однако вполне можно предположить, что женщина согласилась заплатить подсудимому за молчание. Как ясно из бумаг, за работу ему ничего не причиталось, а сам он на всех углах кричал, что Ганнесс, если не отдаст ему деньги, горько об этом пожалеет. Она же нарушила уговор, и Лэмфер, не получив «кровавых денег», утром двадцать восьмого апреля устроил поджог и тем самым обрек ее и детей на мучительную смерть в горящем доме, превратившемся в большую пылающую топку.