9.
Однако впоследствии пастор не смог устоять перед напором журналистов и обнародовал некоторые важные подробности той информации, которую собирался сохранить в тайне. Он недвусмысленно дал понять, что «детей Ганнесс удушили хлороформом» еще до пожара, что Ганнесс жива и «на руинах фермы на самом деле нашли труп совсем другой женщины». Когда священнослужителю задали вопрос о причастности к преступлениям Ганнесс самого Рэя, Шелл поразил слушателей утверждением: «В убийстве Хельгелейна, к которому обвиняемый, конечно же, испытывал жгучую ревность, Лэмфер участия не принимал». На второй вопрос – что именно об этом убийстве рассказал заключенный – преподобный отвечать не стал. Он торжественно заявил, что рассматривает признания Рэя как исповедь, «а тайна исповеди священна»10.
Когда Рэй умер, Шелл, долго и недвусмысленно намекавший, что знает секреты осужденного, под неослабевающим давлением прессы решился нарушить молчание. Правда, как и раньше, 10 января, он уверял репортеров, что «обязанность пастора выслушивать исповедь, направлять преступника на путь истинный и побуждать выступить с признанием на суде». По словам Шелла, «священнослужитель, нарушивший тайну исповеди, потеряет авторитет, и люди, которым это необходимо, впоследствии не смогут ему открыться».
Снова и снова бывший пастор давал понять, что тяготится обязанностью хранить секреты осужденного: «Я заплатил бы пятьсот долларов, только бы не слышать историй, которые он рассказал»11.
Правда, 13 января 1910 года, через три дня после этого заявления, внимание читателей «Сент-Луис пост-диспэтч» привлек броский заголовок: «Признание умирающего Лэмфера проливает свет на тайну Ганнесс».
В этой защищенной авторским правом публикации (кстати, ни одним словом не упомянувшей о признании восьмимесячной давности) утверждалось, что Рэй Лэмфер, предвидя близкую смерть и желая облегчить душу, раскрыл тайну Белль Ганнесс и ее преступлений одному человеку. Сотрудник редакции «Сент-Луис пост-диспэтч», как говорилось в статье, на территории шести штатов разыскивал этот надежнейший и «по веским причинам» пожелавший остаться неназванным источник. Между строк проступал весьма прозрачный намек, что Лэмфер доверился «пастору Э. Шеллу, известному своей несгибаемостью и честностью, которая ни у кого не вызывает сомнений».
По словам автора, корреспондент проверил каждую обнародованную деталь: и то, что человек действительно встречался с Лэмфером, и что встреча состоялась именно в тех условиях, о которых рассказал источник, записавший это предсмертное признание. К сожалению, его единственный экземпляр оставался у Рэя и бесследно исчез. Хотя редакции не удалось найти этот документ, сведения, полученные от доверенного лица заключенного, безусловно, соответствуют действительности, и «нет причины сомневаться в том, что на газетные страницы впервые попали подлинные слова, слетевшие тогда с уст Лэмфера»12.
По контрасту с майской публикацией, где новых сведений почти не приводилось, январская изобиловала впечатляющими подробностями. Рэй еще только начал работать у Ганнесс, как по брачному объявлению на ферму приехал один норвежец. Как-то он лег спать и не проснулся. Перед самым рассветом, когда было еще совсем темно, Белль подняла работника, дала ему какой-то мешок и велела закопать его в яме, вырытой якобы для мусора. Лэмфер, уложив туда поклажу, засыпал ее землей.
Через месяц на ферму «то ли из Висконсина, то ли из Миннесоты со всеми своими сбережениями» прибыл еще один претендент. И вскоре у Лэмфера опять появилась ночная работа. Он уже в третий раз помогал избавиться от упакованного в мешковину тела и, поскольку получал за это неплохие деньги, которые тратил на «выпивку и азартные игры в кабаках Ла-Порта», Рэй делал это весьма охотно. Каждый раз, когда ожидался новый «гость», Белль посылала работника в город за хлороформом, им она и убивала своих спящих жертв. Если же их не брал химикат, хозяйка «острым топором отрубала им головы».
Наконец приехал Эндрю Хельгелейн.
Хозяйка поселила его в спальне Рэя. Дождавшись как-то днем, что Ганнесс и Хельгелейн уехали, Лэмфер пробрался в гостиную и проделал в полу малозаметное отверстие. Через него можно было видеть и слышать все, что происходит в комнате. Позже, когда Белль под надуманным предлогом на всю ночь отправила Лэмфера в Мичиган-Сити, Рэй заподозрил неладное.
Ослушавшись хозяйку, он тем же вечером вернулся и спрятался в подвале. Миссис Ганнесс сделала что-то такое, отчего Хельгелейну стало плохо. Лэмфер слышал, как гость в ужасе просил вызвать доктора, но Белль твердила, что скоро Эндрю станет легче. Тут отрава подействовала, и он свалился со стула. Через дырку в полу Рэй разглядел, как Белль нанесла удар, оборвавший жизнь Хельгелейна. После этого Лэмфер ушел, а следующим вечером женщина опять позвала его закопать обернутое мешковиной тело.
Когда Рэй потребовал увеличить плату, они разругались, и Ганнесс его прогнала. Лэмфер снова стал выпивать, горюя за стаканом виски о деньгах, которые ему причитались. Он считал, что у фермерши спрятано не меньше 1500 долларов, а убеждение, что ему недоплатили, крепло с каждым глотком алкоголя.
Ранним утром 28 апреля, прихватив «склянку с хлороформом, купленным на деньги Ганнесс», подвыпивший Лэмфер со своей спутницей «через кедровую рощу подобрался к дому на холме и в пьяном виде совершил то, на что, будучи трезвым, никогда бы не решился».
Собака прекрасно знала бывшего батрака и «не проронила ни звука». Лэмфер проник на хозяйскую половину. Он раньше видел, как Белль использовала хлороформ, и отравил ее вместе с детьми тем же самым способом. Сообщники со свечами в руках перевернули весь дом, однако нашли не больше семидесяти долларов. К тому времени начало светать, и преступники поспешили уйти. Лэмфер отправился на ферму, «где в тот день его ждала работа. Обернувшись, он увидел, что из охваченного огнем дома на холме поднимается столб дыма».
Рэй утверждал, что «не собирался поджигать дом» и не хотел никого убивать. Он же «не чудовище, чтобы обрекать на гибель в пламени пожара спящих детей. И смерти Ганнесс он тоже не желал». Огонь, скорее всего, занялся от оброненной свечки.
«Миссис Ганнесс нет в живых» – вот главное, что следовало из признаний Лэмфера.
Тело, извлеченное из развалин дома, принадлежало Белль Ганнесс. Находясь под действием хлороформа, она не смогла проснуться, когда через щели в спальню просочился дым, и поэтому задохнулась. Маленький мальчик, прильнувший к материнской груди, тоже умер во сне. Девочкам – Миртл и Люси – досталось меньше хлороформа. Разбуженные запахом гари, они в поисках спасения бросились в комнату Белль, где также погибли от удушья еще до того, как пламя охватило их хрупкие тела.
В статье рассказывалось и о другом, не менее впечатляющем открытии. Оказывается, проникнув на ферму, Рэй обнаружил в доме пятого человека – Дженни Олсон! Миссис Ганнесс «отправила ее учиться в Калифорнию, но девушка вернулась. Мать по каким-то причинам это скрывала и не выпускала Дженни из дому. Той ночью, найдя девушку спящей, Лэмфер и к ней применил хлороформ. Она умерла в своей постели, и пламя уничтожило хрупкое тело девушки без следа, так что на следующий день в обломках дома нашли не пять, а только четыре трупа».
Однако «нужно было еще объяснить», как в земле оказалось то женское тело, которое, по широко распространенному мнению, принадлежало Дженни Олсон13.
На предполагаемое признание Рэя Лэмфера газеты по всей стране – от «Нью-Йорк таймс» до «Лос-Анджелес геральд» – отреагировали одинаково. Как писал корреспондент «Цинциннати инкуайерер», никто «этим россказням не поверил». Адвокат Уорден и прокурор Смит тоже подняли на смех «вновь открывшиеся факты», а саму историю назвали «абсолютной выдумкой»14.
Несмотря на требование раскрыть источник информации, редактор «Сент-Луис пост-диспэтч», ссылаясь на установившуюся журналистскую практику, отказывался назвать имя человека, записавшего признание Лэмфера. «Общеизвестно, что газеты на условиях анонимности часто получают важные сведения, – утверждал Пулитцер, – и без разрешения своего источника никогда это условие не нарушают. Если доверенное лицо осужденного не даст на то разрешения – что, впрочем, маловероятно, – газета никогда не назовет его имени». Однако тут же редактор недвусмысленно заявил, что «мистер Шелл, согласись он нарушить молчание, мог бы подтвердить подлинность опубликованных сведений»15.
Шелл, атакованный репортерами в своем доме в Берлингтоне, штат Айова, 14 января повторил, что не предавал гласности ничьих признаний16, а уже на следующий день свои позиции сдал. Встретившись в университетском кабинете с корреспондентом «Чикаго трибюн», пастор продиктовал заявление, которое под заголовком «Доктор Шелл раскрывает секрет Лэмфера» днем позже появилось на первой полосе этого издания.
«Из-за неутихающего интереса к делу Ганнесс, вызванного противоречивыми публикациями, понимая, что основные детали этого дела уже известны публике, – начал пастор, – я решил нарушить обет молчания. Через “Чикаго трибюн” я намерен подробно рассказать о трех разговорах, которые состоялись между мной и Лэмфером в окружной тюрьме Ла-Порта, а также при каких обстоятельствах и что он мне тогда говорил».
Пастор вспоминал, как он впервые услышал о пожаре, случившемся в доме Ганнесс «в последний вторник апреля» 1908 года, описывал скорбные чувства, вызванные гибелью «троих учеников воскресной школы: способного пятилетнего мальчика и двух девочек, на вид лет семи и девяти. Я помню, как прошлой осенью они катались в маленькой повозке, запряженной пони, а мальчика несколько раз видел среди детей младшей группы. По предложению Рюпеля, директора воскресной школы, субботним утром мы провели в школе поминальную службу».
Через несколько дней Лэмфера задержали, и по его просьбе прокурор Смит пригласил пастора «прийти в тюрьму и выслушать заключенного».