А когда Уильям в ярости подбежал к воротам, чтобы освободить коров, повернувшись к дочери, Белль сказала:
– Принеси револьвер!
Через минуту девочка вернулась с оружием.
– Не подходи к воротам, – взяв соседа на мушку, сказала вдова.
«И ему пришлось заплатить доллар! – рассказывала Дора. – Вот какой она была соседкой!»
Похожий конфликт из-за скотины привел к разрыву с Николсонами, хотя раньше они с Ганнесс были лучшими друзьями. Как рассказывал Альберт Николсон, ее свиньи на ферме «поедали кукурузу». Устав выпроваживать чужих животных, Сван загнал их в свой свинарник, запряг повозку и отправился писать жалобу констеблю. За возвращение свиней Белль присудили заплатить штраф в одиннадцать долларов, «по доллару со свиньи за причиненный ущерб».
На следующей неделе, в понедельник, мать Альберта в городе встретила Белль. И, хотя свидетельство Николсона, данное коронеру, способствовало тому, что Белль не предъявили обвинений в убийстве Питера Ганнесса, сосед – в глазах «помешанной на деньгах» женщины – нанес ей смертельную обиду. Красная от злости, Белль накинулась на жену Николсона: «Все эти годы мистер Николсон только пытается вытянуть мои деньги. Теперь он их получил. Я больше не хочу иметь с вами никаких дел!»
С тех пор Белль и Николсоны перестали бывать друг у друга и больше никогда не разговаривали4.
После смерти Питера вдова продолжала делать всю мужскую работу. Она сеяла и собирала урожай, косила и ворошила сено, доила коров. Надев котиковую шапку, мужское кожаное пальто и старые башмаки Питера, она сама отправлялась на сельскохозяйственные ярмарки. В то время как «другие жены фермеров оставались дома, миссис Ганнесс, шлепая по грязи, разглядывала выставленную там технику». На распродаже скота она обычно покупала огромную свинью, сама тащила ее и, словно мешок с бельем, легко забрасывала в телегу. Когда приходило время забивать животное на мясо, она все делала сама: закалывала свинью, спускала кровь, опаливала, потрошила, сохраняя голову для зельца5.
Как и другие фермеры, она получала дополнительный доход, продавая часть продуктов в городе. Одна уроженка Ла-Порта, Мэйбл Карпентер, вспоминала эпизод из детства, когда, подъехав к их дому на старой повозке, Белль Ганнесс соскочила с сиденья, «подхватила огромный мешок картошки, взвалила его на плечо и потащила прямо в дом»6.
Перечень имущества на ферме Ганнесс обычно включал «свиноматок, хряка, телочек и телят, быка, кур, лошадей, жеребенка и шотландского пони. У нее были телеги и культиватор, сеялка и борона, плуг, седла и упряжи, пилы, лестницы, тачки, бричка, повозка для пони, мотки проволоки, ушаты и ведра всех сортов и размеров»7. Даже такой могучей и умелой женщине, как Белль, было трудно управиться со всем хозяйством. К зиме 1904 года у нее возникла острая нужда в мужчине, но не только для хозяйства.
В феврале того же года тридцатилетний иммигрант Олаф Линдбой, три года назад прибывший из Норвегии в Чикаго, прочел объявление в газете «Скандинавен». Предлагалась работа на ферме в Индиане. Прихватив все пожитки и накопленные 600 долларов, он отправился в Индиану, где его наняла хозяйка фермы, вдова Белль Ганнесс.
Вскоре соседи начали замечать: миссис Ганнесс, похоже, очень довольна своими отношениями с Олафом – настолько необычными, что одна газета назвала «работника женихом хозяйки»8. Сам Линдбой этого не отрицал. В письме, отправленном отцу в Норвегию всего через два месяца после переезда, он воспевал «исключительное местоположение» фермы и упомянул, «что, возможно, скоро женится». С другими иммигрантами, включая Свана Николсона, Олаф был еще откровеннее. Как свидетельствовал позже Сван, миссис Ганнесс «так хорошо относилась к Олафу, что он стал подумывать о женитьбе и уже видел себя хозяином фермы»9.
Вскоре после того дня, как ушло письмо Олафа, Ганнесс обратилась к одному из соседей, Крису Кристофферсону, «за помощью, потому что Линдбой бросил работу и уехал». Когда Крис пришел на ферму, Белль пахала землю под кукурузу. Он поинтересовался, куда пропал Олаф, она ответила, что тот отправился на Всемирную выставку в Сент-Луис и «собирается купить там участок земли». Но Сван Николсон услышал другую историю: якобы его друг Олаф вернулся «на родину посмотреть коронацию нового норвежского короля». А когда отец Олафа, много месяцев не получавший от него ни строчки, сам написал сыну, Белль ответила, что «он уехал на Запад и, насколько она знает, собирался купить где-то там землю»10.
На самом деле Олаф все еще был на ферме. Прошло четыре года, прежде чем удалось найти Олафа Линдбоя – или, вернее, то, что от него осталось.
На второй неделе апреля 1905 года, ровно через месяц после исчезновения Олафа, в дом Ганнесс, где в это время находился сосед Кристофферсон, из города прибыл неизвестный. Он представился как Генри Гурхольт и объяснил, что «приехал работать у миссис Ганнесс». При нем был огромный чемодан, и Кристофферсон помог отнести его наверх, в бывшую комнату Олафа. Она приезжему очень понравилась, за что он выразил благодарность своей новой хозяйке.
– Конечно, – ответила миссис Ганнесс, – я всегда стараюсь, чтобы мой работник жил в чистой и красивой комнате.
Гурхольту на новом месте все нравилось. Через неделю, сочиняя письмо матери, Генри описал ферму как «самое прекрасное место во всей округе» с красивым – на тринадцать комнат – домом, окруженным «чудесной зеленой рощей». Далее он сообщал, что «к нему относятся, как к члену семьи»11.
Несколько недель после появления нового работника Крис Кристофферсон часто видел его в компании миссис Ганнесс. Но однажды в августе 1905 года, во время сбора урожая, она вдруг появилась в доме Криса и, объяснив, что Гурхольт неожиданно уехал, попросила помочь ей убрать овес.
– Он уехал, когда должен был жать овес? – поразился сосед.
– Сказал, что заболел и работать не может, – сказала Белль и добавила, что Генри уехал в Чикаго, взял только «сумку с некоторыми вещами», оставив чемодан и всю одежду, даже теплое меховое пальто.
Той зимой, как позже рассказывал Крис, пальто, «которое оставил Гурхольт, носила Ганнесс». Кристофферсону показалось странным, что человек уехал в Чикаго без пальто. Сосед поинтересовался, «не просил ли Гурхольт его прислать».
Но Белль ответила, что «не получала от бывшего работника никаких известий»12.
Глава 5Пропажа
В конце лета 1905 года, вскоре после исчезновения Гурхольта, несколько норвежских газет по всему Среднему Западу – в Миннеаполисе, Айове, Иллинойсе – стали из номера в номер публиковать зашифрованное объявление. В переводе оно выглядело так:
Владелица богатой, хорошо оборудованной фермы, расположенной в красивом месте, ищет честного и надежного мужчину в качестве помощника и партнера. С собой нужно иметь небольшую сумму наличных. Сохранение тайны гарантируется1.
Заинтересованным лицам предлагалось написать в редакцию газеты на имя «Б.Г.».
Сколько откликов пришло на объявление, неизвестно, но почтальон Д. Дж. Хантер, доставлявший корреспонденцию на ферму Ганнесс, сообщал позже, что каждое утро она получала «от одного до четырех» писем, а иногда даже «восемь или десять»2. В числе первых откликнулся норвежский иммигрант Джордж Берри. Он приехал из Тасколы, Иллинойс, и привез с собой 1500 долларов наличными. По грубым подсчетам, сейчас эта сумма равняется 40 000 долларов. Джордж сообщил знакомым, что переезжает в Ла-Порт «на работу и, возможно, там женится»3. Несколькими днями раньше один из подписчиков «Декора-постен», Кристиан Хильквен из Висконсина, продал за 2000 долларов свою ферму и, распорядившись, чтобы газету ему доставляли по новому адресу в Ла-Порте, распрощался с друзьями4.
Сообщив начальнику, что «женится на богатой вдове», Эмиль Телль, холостяк из Осейджа, штат Канзас, оставил работу на мебельной фабрике и с 2000 долларов в кармане отправился в Ла-Порт5. Продав ферму сыновьям и сообщив им, что «едет в Ла-Порт жениться», отправился в Индиану и пятидесятилетний вдовец Оле Будсберг (Иола, штат Висконсин)6. В декабре 1905 года из Миннесоты прибыл сорокалетний холостяк Джон Моу. Этот подписчик «Скандинавен» взял в местном банке 1000 долларов, объяснив кассиру, что «едет в Индиану, в Ла-Порт, и там ему очень понадобятся деньги»7.
Дальше – больше.
Как рассказывал Эмиль Грининг – «красивый и умный» девятнадцатилетний батрак, – «к миссис Ганнесс все время приходили мужчины, и почти все с чемоданами. Каждую неделю в доме появлялся новый жилец. Белль представляла их как кузенов из Канзаса, Южной Дакоты, Висконсина или Чикаго. Детей к этим родственникам хозяйка не подпускала, а держала их постоянно при себе – в спальне или в гостиной».
Никто из кузенов не останавливался надолго, хотя, чтобы кто-нибудь покидал ферму, Грининг не видел. И – странное дело – каждый оставлял свой чемодан. В итоге, вспоминал молодой человек, в доме их оказалось «не меньше пятнадцати, а одна комната была полностью забита мужской одеждой. Миссис Ганнесс сказала, что это вещи кузенов, и она не знает, вернутся ли они за ними позже»8.
Летом 1906 года, в перерыве между визитами «кузенов», Белль наняла местного польского иммигранта Уильяма Брогиски выкопать в загоне для свиней две ямы. Размер она указала очень точно: шесть футов в длину, три фута в ширину и четыре в глубину.
– Для мусора, – объяснила хозяйка.
Через неделю, вернувшись на ферму, Уильям заметил, что ямы все еще пусты. Позже он говорил, что «никогда не видел, чем и когда эти ямы заполняли».
Прошло еще несколько лет, прежде чем Брогиски и другие соседи открыли их истинное предназначение9.
К осени 1906 года Дженни – шестнадцатилетняя приемная дочь миссис Ганнесс, уже стала красавицей. С фотографии тех лет приветливо смотрит светловолосая девушка. У нее пухлые губы, нежная кожа – типичный портрет молоденькой молочницы. Поэтому совсем неудивительно, что она нравилась мужчинам.