Никита приблизился к нему, приложил пальцы к шее. Покачал головой.
— Бедный монстр, — посочувствовал покойнику. — Пыхтел, пыхтел — и сдох. Теперь твоя очередь, Олигарх Олигархович.
Тихая, беззлобная смерть чудовища потрясла Желудева. Он провел с Бенуилом всего два счастливых дня, но почувствовал, как будто в нем самом потух какой-то огонек. Пробурчал безразлично:
— Хочешь стрелять, так стреляй. Чего ждешь?
— Не так все просто. — Никита вернулся на стул. — Пуля слишком легкое наказание за твои злодеяния. Даже вроде поощрения. Так не выйдет. Этот монстр по сравнению с тобой — душа невинная.
— Зачем же пришел? — Желудев потянулся к ночному столику за сигаретой. Минутная слабость прошла, он снова готов был бороться и торговаться, что, в сущности, одно и то же.
Никита заговорил проникновенно:
— Конечно, ты ответишь за отца Аниты и за нее саму, и за миллионы несчастных, которых ограбил, обездолил и погубил, но приговор приведут в исполнение другие, не я. У меня дельце приватное. Я пришел, чтобы ты убедился — никакая охрана тебя не спасет. Даже если вдруг повезет и твои янычары меня одолеют, тебя накажет Лева Кобра. Все предусмотрено, Стас. С этой секунды ты всегда на мушке. Оставь нас с Аней в покое, не ищи больше. Одно лишнее движение — и Кобра придет за тобой. О смерти будешь его умолять, как о великом благе. Утроба преисподняя, которая тебя ждет, покажется солнечной полянкой по сравнению с земным адом. Ты ведь понимаешь, я не преувеличиваю.
Станислав Ильич спросил устало:
— Кто ты на самом деле, везунчик? Человек или дьявол?
— Какая разница. Я тот, с кем тебе не совладать. А ты мой должник.
— Что я задолжал?
— Свою поганую, вонючую жизнь. Потешься, повеселись напоследок, но помни — расплата неизбежна.
— Похоже, я начинаю понимать, почему принцесса выбрала тебя.
— Значит, не такой тупой, как кажешься… Не слышу ответа, Олигарх Олигархович. Отвяжешься от нас или нет?
— Не знаю, — честно сказал Желудев. — Надо подумать.
Гибким движением Никита переместился к кровати и справа костяшками пальцев нанес страшный удар в ухо, разбил барабанную перепонку. Желудев взвился до потолка и рухнул обратно.
— Извини, не хотел этого делать, — повинился Никита. — Но уж больно туго соображаешь. В следующий раз, если не угомонишься, вырву глаза. Подумай хорошенько. Баксы придется на ощупь считать.
После этого он вернулся к окну, раздвинул раму пошире, дотянулся до веревки, болтавшейся снаружи. Несколько мгновений помаячил за стеклом ломаной тенью и взмыл к небесам. Станислав Ильич внимательно проследил за его действиями, но от боли и черного отчаяния, нахлынувшего на мозг, как смола, у него не было сил пошевелить даже пальцем.
ЭПИЛОГ
Мика сделал несколько карандашных набросков и показал Алисе. Девушка перебрала их один за другим, внимательно разглядывая. Удивленно заметила:
— Ты и вправду художник, Мишель? Это, конечно, не я, но очень похоже.
— Мне не нужно, чтобы была ты. Ты будешь вон там, — ткнул пальцем в сторону полутораметровой гранитной глыбы, прислоненной к стене мастерской. — Но может, и там ты себя не узнаешь, потому что это будет моя мечта о тебе.
С прелестной улыбкой девушка наклонилась и поцеловала его в губы, но, когда Мика попытался обнять ее, выскользнула и отскочила.
— Нельзя, миленький, ты еще слишком слаб для этого.
— Ночью ты об этом не вспоминала, — возразил Валенок.
— Ночью это не имеет значения…
Они вернулись в Ялту пять дней назад и за все это время ни разу не расставались друг с другом больше чем на десять минут. В общей сложности Алиса прогуливала занятия уже около месяца, каждое утро начинала собираться в Москву, а к обеду как-то так выходило само собой, что отъезд откладывался. Они попали в замечательную пору, на полуслове затеялась ранняя весна. Воздух благоухал черемухой, которая еще не расцвела, а по ночам в парках простуженными голосами пробовали свои певческие силы соловьи. Влюбленным казалось, что они в раю.
В дверь деликатно постучали, и в мастерской появился Коломеец со своей женой. В руке у Галины были походные алюминиевые судки.
— Алиска, накрывай на стол, — провозгласила Галина. — Обед приехал.
Коломеец, как обычно, выглядел надутым. Мике пожал руку, Алисе вежливо поклонился. Спросил у нее:
— Как он сегодня?
— Температуры не было, — доложила Алиса. — И почти не потел.
— Жрать очень хочу, — добавил Валенок самодовольно.
Уселись за стол. Галина подогрела на газу в кастрюле жирный украинский борщ, который мгновенно перебил все другие запахи. На второе были телячьи котлеты с жареной картошкой. Алиса приготовила салат и обильно полила его постным маслом. За едой, утолив первый аппетит, вернулись к главной теме: как Алисе быть с высшим образованием.
— Я бы еще вчера уехала, — пожаловалась девушка, стрельнув бедовым глазом на Мику. — Но как его оставишь, если он на ладан дышит. Вдобавок у него творческие идеи. Хочет меня в камне воплотить. Говорит, только это восстановит его силы.
— Ерунда, — возразил Валенок. — У меня уже больше ста рисунков. Она сама не хочет уезжать. Из-за сытной кормежки.
— А сколько тебе надо времени для статуи? — поинтересовался Коломеец.
— Не так уж много. Года в два уложусь.
— Почему так долго?
— Это недолго. Это быстро.
Коломеец повернулся к Алисе:
— Может, тебе творческий отпуск взять? Действительно, уедешь, а он тут будет день и ночь реветь.
Алиса ответила ему благодарной улыбкой, уж она-то, женщина, понимала, чего ему стоила эта фраза.
— Да никуда ты, девонька, не уедешь, — вдруг вмешалась Галина. — Забудь и думать. Влипла ты, бедняжечка.
— А как же диплом? — растерялась Алиса.
— Главный диплом у бабы здесь, — смеясь, Галина погладила свой заметно округлившийся живот.
— В принципе, в Ялте тоже есть где учиться уму-разуму, — осторожно заметил Валенок. После его слов наступило молчание, ни для кого не обременительное. Галина разложила по тарелкам котлеты с картошкой. Валенок разлил по стаканам вино из пузатой плетеной бутыли.
— Хорошо сидим, — вздохнул Коломеец. — Но все же кого-то не хватает.
— Еще бы. — Мика насупился. — Никиты с его принцессой. Где-то они теперь?
— Кто такой этот ваш Никита? — встрепенулась Алиса. — Все время о нем вспоминаете.
— Обыкновенный русский воин, — исчерпывающе ответил Валенок. — Сиротинка Божия, как и я.
— Ничего, скоро явятся, — авторитетно заметила Галина. — Сердцем чую. Они уже в пути.
…Бедное православное кладбище на окраине Варшавы, за чертой города. Металлические невысокие оградки, покосившиеся кресты. Неброские надгробия из недорогих материалов, редко из гранита. Тропинки — грязь непролазная. Но место хорошее, располагающее к вечному сну — вдали от дорожного шума, на краю сосновой рощицы, будто переселившейся сюда откуда-нибудь из Тверской губернии.
Они стояли возле свежего могильного холмика, осевшего по краям от первых весенних дождей, с воткнутой в изголовье металлической табличкой, на которой небрежно, черной красной были выведены имя и даты жизни покойного: «Граф Иван Федорович Нестеров. 1941 — 2001 гг.». Анита положила на могилу букет пунцовых роз: отец их любил. Теплый ветерок трепал ее русые волосы, но она не плакала, хотя держалась из последних сил. Лимонные глаза влажно блестели. Никита достал из кейса три стопки и косушку. Одну наполнил и поставил в ногах у графа, накрыв краюхой черного хлеба. Все как положено. Молча помянули человека, который так и не вернулся в Россию: она сама до него дотянулась. От водки принцесса мгновенно размякла.
— Представляешь, Ник, папа мог прожить еще пятьдесят лет.
— Радоваться надо, что есть могила. У многих и того нет.
Анита судорожно сжала его ладонь.
— Он был для меня всем, я это только теперь поняла. Музыка, любовь, мечты — все имело смысл, пока он жил. Наверное, понадобится время, чтобы привыкнуть к этому. Потерпишь?
Никита обнял ее и поцеловал в лоб.
— Я очень боялся ему не понравиться…
…Они прилетели в Варшаву три дня назад, поселились в отеле. В первый же день Никита, оставив принцессу в номере, смотался в Зомбки и, стараясь не светиться, обиняком разузнал подробности, связанные с прошлогодним преступлением. Подробности печальные: графа хоронили восемь или десять человек. Ближайшие соседи. Кто-то, правда, заказал молебен, но речей на кладбище не произносили. Зарыли и разошлись по домам. Спасибо и на этом добрым людям.
Наблюдения за домом не заметил, но это ничего не значило. Он предупредил Аниту, что им еще долго придется соблюдать меры предосторожности, но не уточнил, до какой поры. Этого и не требовалось. С того дня, как Никита вернулся в Стокгольм, у Аниты появилась манера безропотно соглашаться со всем, что он говорил, немного его удручавшая. Все-таки чувствовалось что-то болезненное в том, как принцесса покорно кивает и поддакивает.
Попрощавшись с графом, отправились разыскивать смотрителя, что не заняло много времени. За кладбищенской оградой розовел одноэтажный, нарядный, словно кукольный, кирпичный домик, возле которого копошился с граблями луноликий старичок с озорной белой прядкой на непокрытой голове. Познакомились. Степан Степанович Росляков, главный здешний управленец. Анита назвалась своим настоящим именем, но старик и сам догадался, кто они такие: видел, возле какой могилы стояли.
— Примите мои соболезнования, пани, — произнес по-русски, но с тем неподражаемым акцентом, который напоминает о прошлых веках. — Ваш батюшка был исключительной личностью. Огромная утрата для всех нас.
— Вы его знали?
— Не имел чести быть представленным лично, но являюсь горячим поклонником исторических изысканий графа. Он один из тех, кто был близок к разгадке извечной трагедии нашей несчастной родины.
— Спасибо, — поблагодарила Анита.
— В чем же заключается эта трагедия? — поинтересовался Никита.