Я не добавила, что лучше будет не только для меня, но и для Машеньки с Федей, которые не закончат жизнь раньше времени и в муках.
Я определенно чувствовала, что просмотр видеозаписей с той камеры гоупро, которая венчала в полете мою во всех смыслах буйную голову, заставит восстать и Дракулу, и Джека-потрошителя, и студента Раскольникова с боевым топором, так что в смертельной опасности рядом со мной окажутся все от мала до велика, не исключая старушек. А баба Катя, пустившая на постой пару гнусных личностей, в чем виновата?
Я ушла к себе. В комнате было тихо – Денис отправился гулять с Барклаем. Я прилегла отдохнуть, но вспомнила про клад под кроватью и полезла его проверять. Пляжной сумки с сокровищем на месте не было. Встревоженная, я встала и побрела к соседям – Зяме и Алке.
Они в одежде и обуви лежали на своем двуспальном диване, и вид у них был такой обессиленный и обескровленный, словно все эти разговоры про вампиров имели под собой реальные основания, и в кроватке, красиво занавешенной от комаров тюлем, дрых не просто младенец, а новое воплощение легендарного владыки Трансильвании!
Опасливо покосившись на детскую кроватку – складки тюля шевелились, надеюсь, от сквозняка, – я потрясла Зяму за плечо, и он слабо застонал, открывая глаза. Трошкина, похожая на марионетку с обрезанными веревочками, даже не шелохнулась.
– Где деньги, Зин? – в мамулином стиле – цитатой – конспиративно поинтересовалась я.
– В кошельке? – предположил братец, явно не понимая, чего я от него хочу.
– В кошелке! – напомнила я. – Моя пляжная сумка из-под кровати исчезла!
– А-а-а, ты об этом. – По тону чувствовалось, что «это» Зяму сейчас совершенно не волнует. – Мы с Алкой ее перепрятали. Дай поспать, а?
– Куда вы ее перепрятали?
– Туда…
Не конкретизируя, Зяма плотно смежил веки и снова замер, как неживой. Чур меня, не буду обзаводиться младенцем, пока не заработаю на круглосуточную няню…
Часа через два – я уже благополучно отчалила в объятия Морфея – пробудившийся Зяма вспомнил, что не дал мне внятного ответа на сакраментальный вопрос про деньги, и явился исправить это упущение. В ночной тиши, нарушаемой только легким майорским храпом, он подкрался к нашему ложу, мстительно потряс меня за плечо и нашептал, сонной, мне в ухо:
– Идем, покажу, где они.
– Кто? – Спросонья я тупила.
Братцу это явно импонировало:
– Кони в пальто.
– Какие еще кони?
– Привередливые.
– Ты издеваешься? – сердитым шепотом предположила я.
Зяма энергично кивнул. Глаза его смеялись, но морда была серьезная-пресерьезная. Чисто конь в пальто! Ва-ажный.
Я встала, привычно доукомплектовала минималистичный спальный наряд просторной футболкой Дениса, сунула ноги в шлепанцы и вышла вниз за братцем во двор.
Там, размеренно встряхивая крупный сверток, стояла Трошкина. Деловитость и выверенность ее движений наводили на мысль о каком-то технологическом процессе вроде промывания золотоносной руды, но вместо сита с самородками она держала в руках спеленутого младенеца.
– Только не говорите, что спрятали клад в подгузнике, – попросила я.
– До этого мы не додумались, – с сожалением ответил Зяма.
– Но мы нашли другое хорошее место. Идем покажем. – Трошкина, потряхивая потомка, пошла к калитке.
– Надеюсь, все помнят, что вступление в концессию новых членов никак не меняет наши доли? – спросила я, намекая на незапланированное участие в секретной операции младенца.
– Ты тоже не одна, – парировал Зяма.
Я оглянулась: со двора за нами увязался Барклай.
– Пес уже доказал, что полезен!
– Кто спорит? Может, и младенец на что-то сгодится, – сговорчиво покивал братец.
Минут пять я напряженно думала, какого рода пользу теоретически можно извлечь из младенца? В голову лезли одни только ужасы из мамулиных романов. Я даже забеспокоилась, когда Трошкина опустила куль с ребенком на здоровенный пень под стеной ежевики – как на друидский алтарь возложила!
– Ты это зачем?
– А, и в самом деле, что это я? Подержи-ка. – Подружка сунула младенца мне. – Просто тут нужно в четыре руки…
Тихо шипя, Алка с Зямой подобрали свисающие до земли колючие плети, позволив мне увидеть аккуратный усеченный конус из взрыхленной земли.
– Кротовая нора, и что? – не поняла я.
– И все, – расплылся в довольной улыбке братец. – Подумаешь, кротовая нора, кому она интересна, правда?
– Разве что Дюймовочке, – согласилась я. И тут до меня дошло: – Это не крот? Это вы тут порылись?
– Ну правда же отличная захоронка? – Зяма откровенно напрашивался на комплимент.
– Катерина Максимовна сказала, что кротовина – одна из самых распространенных форм биогенного рельефа, – важно сообщила Трошкина.
– Блин! Вы и бабулю в это втянули?! Она-то уж точно потребует свою долю! – расстроилась я.
– Не беспокойся, про клад бабуля ничего не знает, – успокоил меня Зяма. – Я просто сказал ей, что, кажется, видел на нашем участке крота, и она по собственной инициативе прочитала мне целую лекцию о жизни этих животных. Ты, кстати, знала, что земля из кротовины очень полезна для горшечных растений?
– А, теперь я поняла. Упоминание цветов в горшках проассоциировалось у тебя с монетами из горшка, так и родилась эта гениальная идея. – Я кивнула на муляж кротовины. – Что ж, захоронка не банальная. Есть, конечно, определенная угроза со стороны любителей шуб – ты, кстати, знаешь, что кротовый мех весьма ценится? Но в этих жарких широтах меховые изделия практически не носят, так что охотников на кротов, наверное, можно не принимать во внимание.
Алка и Зяма встревоженно переглянулись.
– Пожалуй, я сбегаю домой за лопаткой, и мы подыщем нашему кладу местечко получше, – решил братец и без промедления убежал.
За ним умчался пес, полагающий, что он участвует в веселой подвижной игре.
Мы с подружкой остались вдвоем. Пардон – втроем, я не посчитала ребенка, а зря: кулек затрясся, обещая следующий акт с ремаркой «те же и громко вопящий младенец». Трошкина тут же возобновила волнообразные движения материнских рук, шепотом предложив мне:
– Давай пройдемся? На ходу Кимка лучше спит.
Мы бесцельно пошли в ночь.
Под ногами с неясным намеком похрустывали мелкие камешки, таинственно шуршала трава, обильно присыпанная изумрудными огнями светлячков. На небе теснились, подрагивая и то и дело скрещивая острые звонкие лучи, бесчисленные звезды. Крутой склон горы, уходящий в правый верхний угол картины, был густо-черным и морщинистым, как хмурый лоб Отелло. И там, где у мавра находился бы глаз, отчетливо виделось свечение.
Мы с Трошкиной (и младенцем), не сговариваясь, двинулись на огонек. Отчасти машинально – неверный свет гипнотизировал, отчасти из практических соображений – необходимость затоптать оставленное кем-то нерадивым и легкомысленным кострище была очевидна. Трава на склоне высохла так, что звенела под ветром, одна искра – и пожар охватит полгоры в считаные минуты!
– Ну что за люди! – сердитым шепотом, чтобы не потревожить ребенка, возмущалась на ходу Алка. – Ни понимания своей ответственности, ни знания правил пожарной безопасности! Ну пожарил ты на лоне природы шашлык – загаси угли…
– Может, у них костер не для шашлыка был, а сугубо для романтики, – зачем-то возразила я. – Может, их не лоно природы интересует, а свои собственные интимные зоны…
– То есть мы потревожим их в разгаре страсти? – Трошкина остановилась, не желая беспокоить неведомых «их».
Она очень тактичная и деликатная, не то что я.
– Если от их разгара наш дом может превратиться в пепел, я считаю, мы вправе принять превентивные меры! – Я потянула подружку вперед.
– Какие именно?
– Решим по ситуации.
– Можем подкрасться поближе и покричать: «Волки! Волки!» – предложила Алка.
– Подкрасться можем, – согласилась я, как раз подкрадываясь. – Но почему волки?
– Рядом лес, а волков все боятся.
– Во-первых, у нас тут не волки, а шакалы. Во-вторых, налоговую тоже все боятся, и что? Мы же не будем кричать: «Налоговая инспекция! Всем лечь на землю и предъявить декларации!»
– Тем более, что они, наверное, уже легли и как раз предъявляют, – хмыкнула Алка, и мы подобрались поближе.
Костер все еще не был у нас в прямой видимости, его загораживали кусты, подсвеченные сзади и выглядящие в такой подаче на редкость красиво: темная масса спутанных ветвей и листьев в сияющем ореоле. Мы с подружкой осторожно обогнули зеленый массив, и я моргнула, а Алка тихо ахнула:
– Жуть какая!
Конечно, кроткая Трошкина оценить открывшееся нам зрелище по достоинству не могла. Тут нужна была публика другого рода – идеально подошла бы мамуля, основательно закаленная литературными ужастиками.
За кустами, сыгравшими роль театральной кулисы, нам открылась залитая потусторонним синеватым светом сцена – довольно обширное полукруглое углубление в глинистой стене крутого склона. В этой норе горел огонь, бурлило какое-то варево в котелке, в клубах дыма и пара двигалась темная фигура, очертания которой мне не понравились. Длинное, в пол, одеяние, поднятый воротник…
– Это не тот ли тип, который вчера сидел в засаде с ножом? – Я потянула Алку назад, и мы присели на корточки за кустами.
– Боже, твоя версия еще хуже моей! – расстроилась подружка.
– А твоя какая?
– Первая – черт из ада.
– У него рогов нет.
– Безрогий черт из ада!
– Ну какой ад, Алка, что ты, в самом деле! Видно же – у чувака там то ли примус раскочегарен, то ли плитка на газовом баллоне. Вторую версию давай.
– Вторая – это бомж, про которого говорил Зяма. У него еще роскошная войлочная шляпа в стиле ретро.
– А, колоритный старикан, с которым мамуля обменялась молчаливым приветствием? – Тут я подумала, что прав папуля, внимательно приглядывающий за легкомысленной супругой, какое-то подозрительное знакомство свела наша родительница!
– И ты права, посмотри, мне не кажется? Похоже, он все делает одной рукой, причем левой, – зашептала остроглазая Трошкина.