Подхожу к окну, упираясь пальцами в подоконник. Смотрю на пыльный асфальт, не зная, как сформулировать мысль. Зачем я сюда пришла? Чего хочу услышать?
– Ты давно видел Лешу?
– Недели две назад, – Виталик закидывает ногу на ногу, откидываясь на спинку дивана, – он заезжал, поздравлял Валю с днем рождения.
– У него какие-то проблемы?
– С чего ты взяла?
– Мы договаривались встретиться вчера, но он не пришел. Я была во дворце, и там мне сказали, что он подписал какой-то контракт, улетел. Просто взял и исчез, не предупредил…
– Это в его стиле. Разве ты еще не привыкла?
– Разве так бывает?
– Бывает по-всякому. Ему сделали выгодное предложение, он его принял. Может быть, решил, что отношения будут сейчас все портить. Мне казалось, вы расстались.
– Да, – киваю, – так и есть. Просто, – выдыхаю, – неважно. Спасибо.
– За что?
– За то, что поговорил. И еще, ты случайно не знаешь новый адрес его матери?
– Не думаю, что ты ее там застанешь. Леха отправил ее с сестрой на какой-то курорт.
– Давно?
– Перед тем как улетел сам.
– Не понимаю… Тебе не кажется все это странным?
– Нет, – Белов пожимает плечами, искренне недоумевая от моих предположений, – Леха импульсивный. Вот и весь ответ.
– Ты прав. А номер?
– Пока вроде тот же.
– Ясно. Ладно, мне пора, еще столько дел сегодня.
Быстро прощаюсь и выскальзываю в подъезд. Номер тот же, но меня, кажется, внесли в черный список. С чего бы?
Я так поглощена мыслями о случившемся… И все, что я хочу, это добраться до правды. А потом, ловлю себя на мысли, что Виталик врет. Он знает, что Лёша отправил родных на отдых, но то, что улетел сам и подписал контракт нет. Как так? Ведь все происходило в одно время. Значит, он лжёт.
Недолго думая, еду к родителям. Мне нужно поговорить с папой, он должен мне помочь и дать хоть какую-то кроху информации.
Поднимаюсь в кабинет, стучусь и толкаю дверь вперед.
– Привет, – улыбаюсь, медленно опускаясь в кресло.
– Привет, подожди минутку, – папа отводит телефонную трубку от уха, – важный разговор.
Я киваю и жду, пока он договорит. Каждая секунда в этот момент кажется мне вечностью. Меня штормит, я не могу найти себе места. Поймать спокойствие.
– Я закончил. У тебя ко мне какое-то дело? – папа сканирует меня взглядом. – Глаза так и бегают. Выкладывай.
– Да, я… Понимаешь, Леша уехал и ничего мне не сообщил. Такое впечатление, что он пропал. Был – и не стало… Это странно звучит, но…
– Он заходил ко мне, – папа прерывает мой бурный поток слов спокойным голосом.
– Что? – резко подаюсь вперед. – Когда?
– Пару дней назад.
– Что он сказал? – сглатываю, бегая взглядом по отцовскому лицу.
– Извинялся и просил, чтобы ты его не искала.
– Что? Что за бред?
– Это не бред. Его отец был преступником, и, как мы знаем, последствия подобной деятельности зачастую отражаются на самых близких людях.
– Что это значит?
– Только то, что ты слышишь. Все это опасно, и твой Алексей выбрал самый разумный выход из ситуации.
– Сбежать.
– Да. Он просил не говорить тебе и этого, но ты моя дочь и должна понимать, что происходит. Я предлагал ему помощь, но он отказался. Очень прошу тебя: никуда не лезь, для своей же безопасности.
– Иначе что? Запрешь меня дома?
– Если понадобится…
– Знаешь, а ведь ты бы мог помочь ему без его согласия, – сглатываю и поднимаюсь с кресла. Беру с папиного стола наше семейное фото и улыбаюсь сквозь слезы. – Ответь, ты бы не сделал это для меня, даже будь я тебе родной? Будь я твоей кровной дочерью?
Папа меняется в лице, но быстро берет эмоции под контроль, максимум, что выдает его волнение и, наверное, шок, – это кулак, с силой сжимающий телефон.
– Он не принял мою помощь, и я не вижу смысла настаивать. Я не хочу подвергать опасности тебя, маму и Никиту.
Я слышу громкий отцовский выдох, а после уже не такой твердый и уверенный вопрос:
– Ты давно об этом знаешь?
– Очень, – киваю, растирая по лицу слезы, – я не хотела так говорить. Слышишь? Не хотела. Я так не думаю. Прости меня, прости.
Меня начинает трясти, и я абсолютно ничего не соображаю. Лишь как мантру шепчу извинения, чувствую папины объятия. Он гладит меня по голове и что-то очень тихо говорит. Успокаивает.
А я, я просто рыдаю взахлеб. Кирсанов меня бросил, как и всегда, решил, что может справиться сам. Ненавижу его за это. Ненавижу.
– Почему ты ничего не говорила нам? О том, что знаешь?
– Я не могла. Я так вас люблю, тебя, маму, я не могла вас расстраивать.
В голове все смешивается. Мысли о родителях, Леше, обо всем. Мне так паршиво, слишком паршиво.
Глава 18
Теона
Всю следующую неделю я нахожусь в состоянии стресса. Мне больно, я рыдаю двадцать четыре на семь и абсолютно не знаю, что делать дальше. Погода словно считывает мое состояние. Вот уже который день за окном льют дожди, а ураганный ветер ломает ветви деревьев.
Я живу у родителей, ехать к себе сейчас не вариант, я чисто физически не могу быть одна. Одиночество меня убивает – делает слабее. А дома, дома становится немного легче. Мама приносит чай с травами, убаюкивает меня, как маленькую девочку, и ни о чем не спрашивает, ждет, что я дойду до этого сама. Расскажу все, что чувствую.
К субботе я потихоньку прихожу в себя, успокаиваюсь, окончательно внушая своим расшатанным нервам и сознанию, что так будет правильнее. Наши отношения всегда были обречены. Тогда почему же так больно? Этот вопрос стал для меня спутником, с ним я засыпаю, с ним же просыпаюсь.
Смотрю на свое отражение в зеркале, и эта картинка совсем не радует. Нужно замазать синяки, да и вообще немного взбодрить, освежить свой внешний вид. Холодный душ будет только на руку. И на голове не мешало бы сделать укладку. А еще платье – яркое, броское, такое, чтобы прохожие сворачивали шею.
– Теона… – мамин рот приоткрывается буквой «о», а глаза явно пестрят удивлением.
Я спускаюсь в гостиную, громко цокая каблуками, и крепко сжимаю ключи от машины в кулак.
– Я гулять. Вернусь поздно или останусь у себя, – улыбаюсь и целую родительницу в щеку. Хочу показать, что спокойна, холодна и хочу веселиться.
Веселиться я действительно хочу. Поэтому еду в магазин – набираю два пакета разнообразной еды и пару бутылок текилы, чтобы нагрянуть к Эммке. Она открывает мне сразу, как только я нажимаю кнопку звонка. Палит по камерам. В лифте ставлю пакеты из крафтовой бумаги на пол, не могу больше держать все это тяжеленное богатство в руках.
– Я к тебе с презентом, – всучаю Эмме бутылку текилы и скидываю туфли сразу, как только переступаю порог.
– Что за повод?
– Новая жизнь, – шагаю на кухню.
– Ого.
– Лешенька свалил. Кажется, теперь навсегда.
– И ты не собираешься найти его и выколотить всю дурь?
– Вот еще пару дней назад, – выковыриваю помидоры из подложки, обернутой полиэтиленом, – собиралась. А сегодня проснулась и поняла, что мне это совершенно не нужно. Ты с лимоном?
– Да, сейчас порежу.
Эмма достает нож, доску и делит желтый цитрус на дольки.
Спустя двадцать минут мы гнездимся в просторной гостиной. Подгибаю под себя ноги, усевшись на массивный мягкий диван цвета лаванды. Смотрю на него, и хочется приобрести в свою квартиру точно такой же.
– Ну, – Эмма поднимает стопочку, – за новую, счастливую жизнь.
– За нее, – слизываю соль с кожи на своей руке.
Мы чокаемся, выпивая алкоголь из длинных узких стопочек до дна. Горькая жидкость скатывается по горлу. Этот вкус хочется зажевать лимоном, что мы и делаем почти одновременно.
– Слушай, у меня на примете есть отличный парень. То, что тебе нужно.
– Мне? – прикладываю ладонь к груди и смотрю на подругу с явной усмешкой.
Вот только отличных парней мне сейчас и не хватало.
– Нет, серьезно. Тим красавчик. К тому же хваткий. Банкир.
– Я за него очень рада.
– Ну ясно.
– Что тебе ясно? – закидываю ногу на ногу, ощущая на себе пристальный взгляд Эммы. Она уже придумала свою историю моих отношений и как будто точно знает, что я сейчас чувствую. Всегда проще вещать о других с собственной колокольни. Чужая боль всегда кажется не такой уж и сильной.
– Ты все еще по нему страдаешь.
– И это нормально. Прошло от силы десять дней.
– Не спорю. Но знаю, что в такой ситуации нужно отвлечься. Может, съездим в клуб? Киснуть дома – такое себе занятие.
– Ну, терять уже нечего…
– Тогда с тебя макияж.
– Без проблем.
Хлопаю в ладоши и с энтузиазмом шагаю за Эммой. На сборы уходит максимум час, еще полчаса мы ждем такси и допиваем вторую бутылку текилы. В машину я падаю. Уже точно не сажусь. Впервые за эту неделю мне весело, а еще абсолютно плевать на происходящее. Мне нет никакого дела до собственных страданий и того, какой Кирсанов козел. Я оценила его жертвенность и упертую самостоятельность, но вспоминать о нем не желаю. Он поступил подло, хотя бы потому, что не сказал мне все в лицо, не поставил в известность. Передал через папу. Отказался от помощи, как всегда решив, что справится сам. Он в очередной раз выбрал свое эго. Вот и все. К сожалению, такие люди бывают. Им важно чувствовать себя сверхсамостоятельными. Приходить ко всему без единой капли помощи. Вот и карты ему в руки. Я переболела. Пережила этот отрезок своей жизни и вдоволь настрадалась.
– Эмм, я в туалет, –усиленно стараясь перекричать музыку.
Касаюсь ее плеча и шагаю к лестницам. Мне вниз, именно так говорит указатель. Туфли разъезжаются на скользком кафеле, и я едва успеваю ухватиться за край белой раковины. Упираюсь в нее ладонями и глубоко дышу. Меня мутит, пространство закручивается волчком, и все, что я сейчас хочу, – прилечь.
Открываю воду и тщательно намыливаю ладони. Растираю их под холодной водой и вытираю салфетками. Нет, мне точно пора домой. Прижимаюсь затылком к стене и прикрываю глаза.