Ткань тонка, но я не могу разглядеть выражение лица принца Сигвальда. Он тоже шутит, смеётся, смотрит в мою сторону и время от времени поднимает кубки за моё здоровье. Сигвальд хорош, его звонкий голос полон предвкушения, но я не могу воспринимать его мужем, я в это не верю. Может, во время первой брачной ночи всё изменится… Снова краснею.
Наконец слово берёт Император, от звука его мощного голоса сердце замирает, а по телу проходит дрожь.
***
Ночь расправила крылья над белым дворцом, но празднование продолжается в свете цветных огней. Гости прибывают, и слуги с завидным упорством вытаскивают угощения и вино.
С балкона третьего этажа двор и люди, прилегающие части сада видны, как на ладони. Я, скучающий хозяин, смотрю на веселье гостей и работу обитателей дворца — всё просто идеально, особенно если учесть, в сколь краткий срок организовали свадьбу.
Семья Мун держится в стороне. Вспоминаю своё первое появление при дворе: я был куда искушённее их, самоувереннее, но тоже чувствовал себя неловко.
Среди гостей начинается движение, ропот, музыка меняется. Встав, опираюсь на перила и выглядываю вниз: Сигвальд уводит Мун во дворец. Она кажется маленькой, хрупкой и будто пытается убежать от развязных напутствий. Уверен, под покрывалом она краснеет. Сигвальд по-хозяйски держит её за талию, но мне кажется, что как-то не так: недостаточно крепко, недостаточно страстно. Не нравится, как он кивает в ответ на пожелания.
Они скрываются под крышей портика, и я присаживаюсь на выдвинутую к перилам софу. Мысленно отсчитываю время: они должны пройти холл, уже должны подняться по лестнице, по коридору. Войти в их общую спальню.
Зажмурившись, откидываюсь на подушки. Непривычный ужас охватывает меня, разливается по мышцам, колет кончики пальцев. Я не чувствую знак проклятья на своей спине, но я знаю, что он там, знаю, что у меня только месяц. Если повезёт, печать уменьшится к утру, а если нет?
Стиснув зубы, заставляю себя остаться на софе: я подробно переговорил с Сигвальдом перед тем, как уехать с Мун в её временный дом, и он обещал прочитать раздел о девственницах в трактате любви, который я ему передал. И совершенно точно мне не стоит сейчас ошиваться под их дверью или подглядывать, чтобы убедиться, что всё идёт гладко.
Я должен доверять Сигвальду.
Он уже мужчина.
Это его жена.
— Устал? — спрашивает Фероуз на нашем родном языке.
Улыбаюсь, вспоминая дом, запах раскалённого песка и свежесть оазисов, пёстрые одежды и многоголосые базары.
— Надоел шум. И гости. — Открыв глаза, махаю в сторону двора. — Здешние жители не умеют просто веселиться: каждые пять минут кому-нибудь непременно надо о чём-нибудь попросить. Праздник проводится, чтобы почтить богов, обозначить переход молодых в новую жизнь и повеселиться, а они считают, что для того, чтобы выпросить земли, снижения налогов или пристроить родственника в тёплое местечко.
Фероуз пристально смотрит на меня. Сажусь и жестом предлагаю устроиться рядом. Он опускается в изножье и обращает задумчивый взгляд на небо:
— Я так рад, что мы нашли её. Не представляю мир без тебя.
— Ещё рано радоваться.
— О, ты вроде был уверен в Сигвальде.
— Он мальчишка, — хочу провести по волосам, но пальцы натыкаются на треклятую корону. — Я всё ему объяснил, но вдруг… он сделает что-нибудь не так?
— Она не первая его женщина, — усмехается Фероуз. — Справится.
— Почему создатели проклятья не ограничились просто заключением брака?
— Скажи спасибо, что они не замкнули в условие рождение совместного потомства: тогда бы мы точно не успели.
— Всё это так глупо.
— Ну почему? Загоряне народ воинственный, не исключено, что они вырезали бы друг друга, если бы проклятия не вынуждали их скреплять узы взаимным чувством. Это надёжнее брака и надёжнее общих детей, это позволяет сохранить баланс… и просто приятно.
— Когда это растёт не на твоей спине.
— Ну разумеется… Зато теперь у твоих врагов нет причин именовать тебя узурпатором, совсем не имеющим прав на это королевство.
— Хотя бы у Сигвальда таких проблем не будет. Ему это весьма пригодиться, — вздыхаю. — Но он вряд ли удержит южные земли.
— Возможно, мальчик перестанет витать в облаках. — В голосе Фероуза нет уверенности, и я его понимаю.
Внизу прокатывается волна смеха, перегибаюсь через перила: паяцы разыгрывают сценки. Вновь разворачиваюсь к Фероузу и замечаю, что он едва сдерживает зевок. Совсем старик, не осталось ни одного чёрного, как смоль, волоса.
— Даже не верится, что мой сын женится, — как никогда чувствую свои года. — Сколько раз думал, что не увижу, как мои дети вступят во взрослую жизнь, сколько раз считал, что ни один мой ребёнок не доживёт до такого возраста, и вот… как-то странно.
— Слишком грустные мысли для свадьбы, дорогой друг, — наклонившись, Фероуз хлопает меня по плечу. — Ладно мне, но тебе ещё рано жаловаться на возраст.
— Я не жалуюсь, просто не верится. Кажется, только вчера моим домом была пустыня, а сейчас я правитель центра мира. Могли ли мы предположить такое тридцать лет назад?
— Уж кто-кто, а я всегда верил, что тебя ждёт блестящее будущее. — Фероуз стискивает пальцы на моём плече. Оттолкнувшись, поднимается. — Пожалуй, я просплюсь хорошенько, завтра нам утрясать с казначеем последствия внезапных расходов… Восемнадцать мер золота! Будь Сигвальд моим сыном, я бы выпорол его за расточительность.
— Я был близок к этому. Зато её семья теперь имеет средства на комфортное проживание в столице и соответствующее новому статусу содержание дома.
Улыбаясь, провожаю взглядом Фероуза, ворчащего о расточительных юнцах. Но когда он скрывается за дверями, становится невыносимо грустно. Откидываюсь на подушки и закрываю глаза. На веках, точно в театре теней, бесконечное представление с Мун в главной роли: она испуганная, смущённая, недоумевающая, растерянная, прячущаяся за мной от толпы, обнимающая сестру, скрытая вуалью, уходящая с Сигвальдом на брачное ложе…
***
Возле нашей спальни две ванные комнаты. Пока Сигвальд купается в одной, в другой меня омывают служанки, вновь натирают маслами и накидывают лёгкую тунику. Уходя, они игриво улыбаются. Им радостно. Мне — страшно.
Минуты ожидания невообразимо растягиваются, медлить уже неприлично. Отпив немного воды из серебряного кувшина, я, потупив взор, выхожу к мужу в озарённую свечами спальню. Язычки огней тревожно дрожат.
Обычно между помолвкой и браком проходит хотя бы неделя, и разум отказывается признать, что я уже жена.
Не смея поднять взгляд, переступаю с ноги на ногу.
— Не бойся. — Сигвальд подходит. От его прикосновения я вздрагиваю. — Не бойся.
— Всё так внезапно, — сипло шепчу я. — Только вчера увидела вас — а сегодня уже… — судорожно вздыхаю. — Простите, я…
Сигвальд переплетает свои пальцы с моими:
— Для меня этот тоже очень неожиданно. И я… это так странно. Внезапно. Я тебя понимаю. И постараюсь, чтобы ты не пожалела о браке со мной.
Наконец нахожу силы посмотреть на него. У Сигвальда глаза отца — цвет и форма, но не выражение. Их взгляд мягок, полон тревоги. Они яркие, но не горят незримым пламенем. Тонкая туника позволяет увидеть крепкие мышцы Сигвальда, я чувствую силу его пальцев, но сомневаюсь, что он, как отец, способен скакнуть в гущу бандитов и с молниеносной быстротой рубить головы.
Воспоминание о стычке у тракта заставляет сердце биться быстрее.
— Уверена, у вас всё получится, принц, — приободряю я.
— Называй меня просто Сигвальд. Или Сиг — друзья зовут меня так.
— Лучше Сигвальд. Мне… надо свыкнуться. Уверена, что позже…
— Да. Конечно, — он улыбается немного нервно.
Мне становится легче: Сигвальд, в отличие от Императора, не подавляет одним своим видом, взглядом, голосом. Рядом с ним я… не чувствую себя слабой женщиной. Я даже расправляю плечи.
Медленно, будто боясь вспугнуть, Сигвальд обнимает меня за талию, прижимает к себе и касается губ поцелуем. Его язык осторожно пытается вовлечь меня в какую-то игру, и я вспоминаю порабощающий поцелуй Императора, от которого всё внутри переворачивалось.
Переворачивается сейчас, когда я думаю о нём.
Я должна думать о Сигвальде. Обнимаю его за плечи, зарываюсь пальцами в мягкие кудри — и сбиваюсь с ритма поцелуя. Сигвальд останавливается, позволяя мне отдышаться. Вопросительно смотрит. Тёплая зелень его глаз увлекает меня в воспоминания об Императоре.
Нет, так не должно быть: зажмуриваюсь и тянусь к Сигвальду, он целует, неторопливо стягивая с меня тунику, скользя нежными пальцами вдоль позвоночника. Щекотно, вздрагиваю, фыркаю смешком ему в губы.
— Щекотно, — поясняю в ответ на недоумённый взгляд и опускаю ресницы, чтобы не думать об Императоре.
Сейчас, когда руки Сигвальда скользят по моему телу и не вызывают ничего, кроме чувства тревоги, мне убийственно отчётливо кажется, что я вышла не за того мужчину.
Но, может, я обманываю себя? Может, поцелуи и прикосновения Сигвальда тоже пустят по моей коже огонь, собирающийся внизу живота приятной тяжестью? Надеюсь на это.
Он бережно подхватывает меня на руки и несёт к огромной кровати. Простыни холодят кожу, ползут мурашки. Сигвальд стягивает тунику со своего гибкого сильного тела. Его плоть не вызывает животного ужаса, не кажется такой огромной — возможно потому, что я ожидаю это увидеть.
Сигвальд позволяет мне внимательно осмотреть себя, я сажусь и прикасаюсь к багряной головке. По его телу пробегает дрожь, улыбка трогает пухлые губы. Он резко падает на меня, вскидываю колени — и он вскрикивает, скатывается на бок, сжимается, прикрывая пах. С ужасом и непониманием смотрю на его покрасневшее лицо, слёзы.
— Б-больно?
— Д-даа, — выдавливает он и сжимается калачиком.
— Прости, — прижимаю ладони к губам. — Ты так резко кинулся, я… я… не знаю… Не хотела делать больно, просто…
— Л-ладно.
— Тебе помочь? Позвать кого-нибудь? Лекаря?