— Попалась.
Губы Мун дрожат, глаза наполняются слезами, но она продолжает двигаться вдоль стены. Сколько раз от Вездерука так, бочком, пытались ускользнуть хорошенькие девушки, но впервые ему достаётся принцесса.
«Это опаснее, чем планировалось вначале, — он растопыривает руки и старается сделать ухмылку дружелюбной улыбкой. — Лучше бы Арн её усыпил… Треснуть её по голове?»
Опасность ситуации, опасность этой внезапно возвысившейся рабыни подхлёстывает возбуждение Вездерука, он хочет её сильнее, чем в дни, когда она была лёгкой добычей.
— Ну же, — ухмыляется он. — Тебе понравится, всем вам это нравится, все вы только и думаете, как лечь под мужчину. Так вот он я, отбрось ложную скромность.
Мун медленно продвигается по стенке, сама белее надетого на ней платья.
«Строит из себя недотрогу», — кривится Вездерук, его лихорадит от возбуждения, от осознания, что нужно поторопиться, если он хочет получить Мун.
Рывком он преодолевает разделяющие их несколько шагов, притискивает Мун к стене и дышит ей в ухо, лихорадочно подтягивая подол:
— Ну же, давай, раздвинь ноги, — он распаляется от её попыток вывернуться. — Ну же…
Хлёсткий удар ладонью обжигает его щёку, в следующую секунду Мун набирает в лёгкие воздуха и вскрикивает на одной ноте.
— Заткнись. — Вездерук зажимает её рот ладонью, заглядывает в полные слёз жёлтые глаза и продолжает тискать, задирать подол. — Ну же, ты же хочешь этого, ты же…
Удар в ухо отшвыривает его в сторону. Побагровевший, лохматый Марсес бешено таращит на него глаза:
— Как ты смел?! К-как, как ты… — он бессильно взмахивает мощными ладонями и задвигает оторопевшую Мун за себя. — Она принцесса! Принцесса, слышишь ты, ублюдок!
Вездерук тяжело дышит, пытаясь унять гнев, своё место он знает, но после подлого удара сдерживаться сложнее. Щёку жжёт, ухо просто ломит, Вездерука трясёт от захлестнувшей его ненависти, взгляд блеклых глаз стекленеет. Мун пятится, пока не натыкается на стену.
Марсес машет стиснутыми кулаками, поджимает губы.
— Это принцесса, ублюдок, как ты мог её тронуть. — Он замахивается ногой.
Вездерук перекатывается ему под ноги. Охнув, Марсес падает и громко ударяется затылком об пол. Скалясь, Вездерук вскакивает на него и начинает бить по лицу, по подставленным рукам. Глядя, как мелькают кулаки, Мун всхлипывает и начинает оседать на пол. Но удерживается, с усилием переводит взгляд на дверь. Тело плохо её слушается, словно в мышцах осталась парализующая магия.
С перекошенным яростью лицом Вездерук вскакивает и пинает Марсеса, рыча:
— Ублюдок, — пинает и пинает. — Маменькин сынок. — Пинки становятся судорожными. — Принцесса, пф! Сучка! Очередная течная сучка, которая только и ждёт, когда ей вставят.
По его лицу стекают капли пота. Мун бросается к выходу, но, услышав надломленный стон Марсеса, останавливается. Секунду медлит. Подскочив к столу, хватает стул и наотмашь бьёт Вездерука.
Охнув, тот отскакивает от Марсеса и оборачивается: по щекам Мун текут слёзы, но она выглядит почти страшно в своей решимости бороться до конца. Затылок Вездерука невыносимо жжёт, он касается его нервно дрожащими пальцами и растерянно смотрит на оставшуюся на них кровь.
Взгляд Вездерука становится безумным, губы трясутся:
— Убью, тварь, — он наступает на Мун, занося кулак со сбитыми в кровь костяшками. — Убью…
Мун пятится, выставив перед собой стул.
— Уйди, — голос плохо её слушается. — Уйди, иначе…
— Что иначе? — ухмыляется Вездерук. — Будешь кричать?
Он шагает к Мун.
Глава 19. Заговорщики
Кажется, я сейчас упаду в обморок от ужаса. Вдруг взгляд Вездерука мутнеет, руки безвольно обвисают, и он мешком падает на пол. Несколько мгновений в ужасе смотрю на него и не могу поверить, что мне повезло.
Повезло ли?
— Принцесса, — ледяным тоном произносит Борн. — Вам лучше вернуться в камеру. Больше вам не причинят вреда.
Меня бросает в дрожь.
Его взгляд, его манера говорить, мощная фигура и, особенно, притащенный за шкирку окровавленный парень, вызывают такой безотчётный страх, что я, не смея даже сглотнуть, опускаю стул на пол, зачем-то расправляю подол и направляюсь к двери в подвал.
— Принцесса, простите, что вам пришлось всё это пережить. — Борн отпускает избитого до полусмерти парня. — Иногда так трудно найди достойных исполнителей даже среди знати. Простите нас.
Склоняется в глубоком поклоне, но меня не обманывает эта любезность: если не пойду в камеру, он заставит силой.
Иду. На тёмной лестнице силы оставляют меня, ноги подгибаются. Борн мягко подхватывает меня и поднимает на руки.
— Простите, это вынужденная мера, — он несёт меня вниз. — Всё это нужно, чтобы избавиться от узурпатора. Вы же хотите спасти свой народ от этого дикаря.
В моём измученном сердце вспыхивает гнев: Император — не дикарь, он… он…
— Когда он умрёт, вы займёте подобающее вам место, вы вернёте трон.
— Почему вы думаете, что Император умрёт?
Жуткая улыбка искажает лицо Борна, и мне хочется спрыгнуть с его рук и бежать прочь. Но Борн крепче прижимает к себе:
— Твои родители позаботились об этом.
Я чуть не задыхаюсь от негодования:
— Мои родители?
Они только вчера были обычными работягами, как они умудрились ввязаться в заговор против Императора? Что они могут ему сделать? Заметив моё недоумение, Борн снисходительно поясняет:
— Твои настоящие родители.
— Но они мертвы.
— Иногда и с того света можно достать врага. — Он вступает в освещённую масляной лампой камеру и бережно опускает меня на кровать, встаёт на колени и сжимает мои похолодевшие руки. Я не смею отвести взгляд от его пронзительных глаз. — Принцесса, ты молода и ещё многого не понимаешь. — На этот раз его улыбка становится мягче. — И ты ничего не понимаешь в магии.
— В магии? — шепчу я, будто зачарованная.
— О да, наше желтоглазое сокровище, — его жёсткие пальцы поглаживают мои запястья. — Твои родители были магами. Не такими, как я, их способности были… скажем так, не настолько явными, но в то же время потрясающими. Какой бы их дар ты ни унаследовала, это делает тебя удивительной не только благородством происхождения.
— Дар? — Горло спирает. — У меня нет никакого дара, я просто…
— Ты не «просто», нет, — в его взгляде появляется что-то похожее на восхищение. — Ты чудо, ты наше сокровище, наша возможность сбросить оковы Империи. Унаследовала ли ты от отца силу управлять духами или от матери силу проклятий, ты приведёшь нас к победе выбором своего сердца.
Он говорил приятнейшие слова, наверное, внутри всё должно трепетать от радости, но внутри поселился холодный страх.
— Не понимаю, — едва шевелю губами, и Борн вдруг касается их указательным пальцем.
Я отшатываюсь, и его взгляд становится ледяным:
— Не бойся меня. Моя семья служила твоей слишком много поколений, чтобы я причинил тебе вред. Предки не простят.
От его холодной улыбки бросает в дрожь, и всё же я нахожу в себе силы напомнить:
— Но вы держите меня взаперти.
— Ради твоей безопасности: Император всё королевство перевернёт, чтобы найти тебя и затащить в свою семью.
— Но зачем? — Внезапно осознаю, что вопрос и ответ на него пугает меня сильнее, чем Борн.
— Чтобы жить, — улыбается Борн, и его сильные руки скользят к моим плечам. Помедлив, он садится рядом. — Ты хотя бы понимаешь, какая ты красивая?
Я совершенно не понимаю, что он подразумевает, говоря о моих родителях и Императоре, но мне тошно от мысли, что Императора может не стать, что эти заговорщики что-то сделают с ним. Может, они собираются выманить его из столицы и напасть? Император однажды поехал за мной чуть ли не один, не надеются ли они, что он снова ринется за мной? Тогда пусть он сидит в Викаре! Внутренности замораживает ужас, я страшно сожалею, что взывала к Императору, пытаясь направить сюда.
Пусть держится подальше отсюда, пусть живёт…
— Мун… — Борн накрывает моё колено ладонью, я смотрю на ссадины на его костяшках и почти не дышу. — Ты боишься меня?
Киваю.
— Не надо. — Оставив в покое колено, он проводит по моим волосам, перебирает их. — Цвет золота… подходящий для такой драгоценности.
По коже ползут мурашки. Неужели я так красива, что им всем неймётся меня трогать? К щекам приливает кровь, сердце стучит часто-часто, и я стискиваю кулаки,
— Скажи, Мун, — шепчет Борн, склоняясь к моему плечу. — Ты любишь мужа?
В первый момент из-за тошнотворной неприязни я даже не понимаю вопроса, потом торопливо отзываюсь:
— Конечно люблю!
Смех Борна сухой и тоже какой-то неприятный. Нет, он красивый мужчина, но у меня вызывает только отторжение.
— Маленькая лгунишка. — Борн наклоняется, явно примеряясь к моим губам.
Я отклоняюсь, но он кладёт руку мне на затылок и тянет к себе.
— Кажется, меня сейчас стошнит, — бормочу я и, пользуясь его замешательством, наклоняюсь к коленям. — Простите, мне… — Тяжело, прерывисто дышу. Кажется, меня действительно сейчас стошнит. — Я п-переволновалась.
Сколько раз я слышала это от дочерей Октазии, когда они не хотели что-нибудь делать.
— Бывает. — Борн гладит меня по спине. — Принести попить?
Судорожно киваю. Да, редкий мужчина желает смотреть, как девушка выворачивает желудок. На моё счастье.
— Ты точно будешь в порядке? — Борн садится передо мной на корточки.
— Нужно отдохнуть… И подышать свежим воздухом.
— Последнего не предложу, но пить — обязательно.
Поцеловав меня в макушку, он выходит из камеры. Я выдыхаю свободнее, но тут же сжимаюсь в ожидании его возвращения.
Он ведь вернётся.
И держать здесь они меня планируют до смерти Императора.
Император…
Закрыв лицо руками, я будто наяву вижу его красивое, мужественное лицо, его удивительные глаза. Неужели нам не суждено более свидеться?
На лестнице раздаются шаги.