Мун возвращается к нему. Вместе с сестрой они сопровождают поднятую на платформу кровать. Мун поправляет одеяло, касается плеча Сигвальда, улыбается ему.
Чувствую себя лишним, для меня это совершенно не свойственно. И даже Фероуза нет, чтобы отвлечь разговором. Подумав немного, беру под руку сестру Мун Фриду. Та ощутимо вздрагивает и смотрит на меня затравленным зверем.
— Как жизнь в столице? — вежливо интересуюсь я.
У Фриды дрожат губы, она выдавливает:
— Спасибо, хорошо, ваше… величество.
Так и хочется сказать, что я не кусаю девушек, если они об этом не просят, но предчувствую, что перепугаю эту трепетную лань ещё больше. Чуть наклоняюсь, вызывая у неё приступ бледности, негромко поясняю:
— Я просто интересуюсь жизнью семьи своей невестки, тебе нечего опасаться.
Фрида судорожно кивает. Вздыхаю: похоже, разговора не получится.
Грустно это как-то, раньше я вызывал у молоденьких простолюдинок более тёплые чувства.
В молчании мы поднимаемся в гору и минуем ворота.
Двери во дворце достаточно широкие, чтобы в них пролезла кровать. На ступенях уже стоят приспособы для плавного поднятия постели, но я неожиданно разворачиваюсь:
— Сигвальд, ты, наверное, устал сидеть взаперти. Может, желаешь провести немного времени в саду?
Сигвальд расплывается в улыбке:
— Это было бы чудесно, просто сил нет сидеть в четырёх стенах.
Улыбаюсь в ответ и наконец отпускаю Фриду. Она выдыхает с облегчением. М-да… что же обо мне такое говорят, что я её настолько пугаю?
***
Всю неделю с Сигвальдом мы провели в разговорах о поэзии восточных земель и Викара, и теперь он меня не смущал. Отчасти потому, что травма лишила его возможности прижимать меня к постели, неожиданно целовать.
Но сейчас, рядом с Императором, я снова ощущаю сногсшибательное смущение. Лишь усилием воли остаюсь сидеть на кровати Сигвальда.
Над нами шелестят кроны больших деревьев. Слишком больших, чтобы вырасти здесь со времени постройки дворца, и я спрашиваю:
— Почему деревья в саду такие большие?
Император сидит напротив нас в плетёном кресле. Ажурная тень листвы и солнечные лучики бегают по нему, свет золотом вспыхивает в глазах, обращённых на Фриду, и в груди у меня как-то неприятно. «Это потому, что Император славится любовью к женщинам, — поясняю себе это мрачное чувство. — Как бы он Фриду не соблазнил».
Она так смущена, так усиленно прячет взгляд, что закрадывается подозрение, не предложил ли он ей что-нибудь неприличное, пока они шли сюда? Обязательно надо расспросить сестру!
Но прежде надо выдержать это странное общение с Императором. Тот взмахивает рукой:
— Эти деревья пересадили из садов некоторых знатных господ старого Викара.
Поспешно отвожу от него взгляд. Уголки губ Сигвальда опускаются, он потирает вышивку на покрывале:
— Из садов тех, кто не принял власти отца.
И я понимаю, что он вспоминает о предателе-деде. На нас тяжёлым пологом опускается молчание. Порывисто накрываю руку Сигвальда ладонью, ловлю его унылый взгляд, ободряюще улыбаюсь. И тут же наваливается смущение, я не знаю, куда себя деть под взглядом Императора. Отдёргиваю руку.
Слуги наконец приносят фрукты, сладости, соки и травяные отвары, ставят на столик. Мне приходится пересесть с кровати на плетёное кресло.
Император садиться рядом, напротив Сигвальда. Кресло Фриды ставят напротив моего. Жалобно поднимаю на неё взгляд: она глядит в серебряное чеканное блюдо.
— Угощайтесь. — Император проводит рукой над столом. — Или вы желаете ещё что-нибудь?
Этот голос — как же он не похож на мягкую речь Сигвальда, который даже боевые сцены поэм умудряется читать едва ли не нежно.
— Всё в порядке. — Отрываю гроздь медового винограда.
— Спасибо, — чуть ли не шепчет Фрида.
Император жестом отсылает слуг и наливает себе из серебряного чайника отвар. Краем глаза замечаю движение чего-то белого, поворачиваю голову: в пятнадцати метрах от нас под деревьями крадётся белая кошка с тёмными полосами на хвосте. Морда у неё овальная, необычно сильно раздаётся в стороны. Кошка прижимает большие уши и смотрит вверх. Я невольно прослеживаю её взгляд, хотя и понимаю, что увижу лишь птичку.
Но вместо птицы на дереве сидит мальчишка лет семи, в тёмной одежде. Он очень высоко, метра четыре над землёй. Наши взгляды встречаются, и его лицо испуганно вытягивается. Нога мальчишки соскальзывает с толстой ветви, он накренятся… Крик разрывает мою грудь, время замедляется, я вижу, как детские пальчики цепляются за ветки, срываются. Мальчик камнем падает вниз.
И падает в руки Императора. Запоздало кричит.
— Ну тихо-тихо! — приказывает Император. — Всё хорошо.
Он поворачивается ко мне. Его плетёное кресло лежит на боку. Фрида растерянно хлопает ресницами, и только Сигвальд не кажется слишком удивлённым скоростью реакции отца.
Всхлипнув, мальчишка разражается рыданиями, подвывает. И Император, этот почти всемогущий воин, теряется.
— Тихо-тихо, — менее уверенно просит он.
— Меня батя убьёт, — воет мальчишка.
— Не убьёт. — Император хочет отпустить его на землю, но тут на дорожку выбегает усатый стражник и, опустившись на колено, тараторит:
— Простите его, ваше величество. Жена моя умерла, не с кем было оставить, я его в караульной запер, а он… Простите, больше не повторится.
Мальчишка взвывает громче.
— Ничего страшного, — грустно улыбается Император. — Я не возражаю, если он будет иногда гулять в саду или наведываться к кухаркам. Только пусть на деревья не залезает.
— Не будет, — клянётся стражник.
Император ставит мальчика на землю и легонько подталкивает. Тот, шмыгая носом, осторожно идёт к отцу.
— И не надо его наказывать. — Император оправляет рукав. — Он и так достаточно испугался.
Стражник кивает, и мальчишка бросается к нему, повисает на шее. Император провожает семью задумчивым взглядом. Всё же он добрый. И ценит жизнь. Зря говорят, что он кровожадное чудовище. Сколько же гадостей о нём говорят, а на самом деле он… милый. Непонятный, полный силы, порой опасный, но есть в нём что-то до крайности располагающее. И смущающее тоже…
Император проходит пятнадцать метров, отделяющих его от нашего стола, поднимает кресло и садится. Фрида смотрит на него круглыми от ужаса глазами. Император едва заметно ей улыбается.
А я снова смотрю на дерево. Как Император оказался там столь быстро? Это невозможно…
Изумлённо его оглядываю, но Император наливает себе и принцу травяной отвар, будто нарочно избегая на меня смотреть.
И странной кошки нет, будто её и не было.
Желание Императора пообщаться разбивается о сковывающую нас неловкость. Попив травяного отвара, он ссылается на дела и уходит. Мы с Фридой против воли выдыхаем.
Если Сигвальд и замечает наше состояние, то никак этого не обозначает. Он снова заговаривает о поэзии, о любовной лирике.
«О любви он лучше декламирует», — невольно думаю я, ведь голос и внешность Сигвальда созданы, чтобы говорить о любви.
С полуулыбкой слушаю переливы сладких слов. В саду щебечут птицы. Так спокойно, что на какое-то время забываю о заговорах, о страхе Фриды перед Императором и даже о том, что он оказался под деревом невозможно быстро, хотя, наверное, он просто увидел мальчика раньше и пошёл к дереву, просто я этого не заметила.
Один на один с Фридой мы оказываемся только вечером, когда я провожаю её в приготовленные ей покои напротив наших с Сигвальдом.
Отпустив служанок, усаживаю Фриду на полную подушечек софу, сажусь в кресло напротив и прямо спрашиваю:
— Император делал тебе непристойные предложения?
В ожидании её ответа сердце пропускает удар. Тёмные глаза Фриды широко раскрываются, она мотает головой:
— Нет, конечно, нет.
— Тогда почему ты его так боишься? Почему дрожишь?
Она ещё сильнее округляет глаза и испуганно шепчет:
— Это же сам Император. Он… он… такой страшный, аж мороз по коже.
— Страшный? — Отодвигаюсь от неё. — Разве? Он вроде…
Не договариваю «красивый». Фрида хлопает ресницами, наклоняется ко мне и шепчет:
— А ты не боишься, что он и тебя убьёт, как короля с королевой?
Мотаю головой.
— А я бы боялась, — шепчет Фрида и сжимает мои пальцы. — Особенно теперь.
— Почему?
— Мне кажется… — Воровато оглядевшись, Фрида приникает к моему уху и жарко шепчет. — Я думаю, Император владеет даром магии.
— Что?!
Фрида зажимает мой рот ладонью и снова шепчет:
— Когда он рванул к мальчику, он на несколько мгновений почти растворился в воздухе, а потом оказался под деревом. Обычные люди так не могут.
Сердце холодеет: если Фрида права, то Император скрывает свой дар, и что он сделает с ней если поймёт, что она видела его тайные способности?
— Ты будешь молчать? — Вглядываюсь в её глаза.
— Конечно. Я же не дура.
Крепко накрепко обнимаю её и громко произношу:
— Как хорошо, что ты здесь.
Мы ещё немного болтаем о нарядах, тканях восточных провинций, и я покидаю комнаты Фриды.
Застываю в коридоре между двумя постами стражников, приставленных к спальням моего мужа и сестры.
Император догадался, что она видела его силу? И если да, что сделает?
Я должна защитить сестру, но если он всё же не понял? Не сделаю ли просьбами хуже?
Постояв в нерешительности, я всё же направляюсь в покои Императора. Они так близко, что я не успеваю передумать, прежде чем стучу в золочёные двери и слышу глухое:
— Войдите.
Стражники раскрывают створки, и я шагаю в переполненную запахами благовоний комнату. Сотни свечей стоят на столиках, стекая в полукружья подсвечников ароматным воском. Несмотря на буйство огня, в комнате будто темно, всё в тревожном багрянце.
Император сидит на софе напротив двери. Сидит в одних шароварах, облокотившись на широко расставленные колени. Перед ним стол с огромным золотым кубком и кувшинами. Потемневшие глаза Императора странно мерцают.