Сирит рычит от боли, когда я поднимаю меч в воздух, кровь шипит на лезвии.
Солдаты вокруг нас замолкают, наблюдая, как их король, их враг превращается в ничто. Момент застыл во времени.
Хаос превратился в тишину.
Я ухмыляюсь. Никто не испытывал чувства преданности к Сириту. Его боялись, и теперь, когда он стоит на коленях, ни один человек не придет ему на помощь.
– Это за моего отца, – говорю я, пока души продолжают слетать с его губ. – За Асдена Лайдерика. И за…
Мой голос дрожит, и я проглатываю горе.
– И за Мику, – заканчиваю я. – За всех, кто погиб из-за тебя.
Съежившийся Сирит глядит на меня в немом испуге. Его глаза уже не черные, а голубые.
Он не бессмертный монстр, воюющий со временем. Он не проклятие мира и не хранитель рода Селестры.
Он простой смертный.
Я поднимаю отцовский меч выше.
– Ты не можешь, – выдавливает старик.
– Могу.
Я резко обрушиваю меч на его шею, вкладывая в удар каждую каплю горя. Я разрубаю кожу и кости, разрезая короля надвое.
Голова Сирита падает на землю, и меч отца с глухим стуком приземляется возле моих ног. Дыхание приходит в норму.
Месть, к которой я стремился годами, свершилась.
Теперь душа моего отца обретет покой. Как и Мика.
Я поворачиваюсь к Селестре. Мне хочется вздохнуть с облегчением, которое я сдерживал годами. Тяжесть отцовской смерти упала с плеч.
Но она не улыбается.
Ее лицо искажается от ужаса, и только через мгновение я понимаю, почему.
Души, покинувшие короля, не устремились в мирную загробную жизнь. Вместо этого они роятся вокруг его тела, словно не знают, куда дальше держать свой путь. Заключенные, не знающие, что такое свобода.
Они продолжают вылетать из открытого рта Сирита, пронзая его окровавленную шею, а затем и останки сердца, которые лежат в нескольких дюймах от его отрубленной головы.
– Что они делают? – кричу я.
Мой голос привлекает внимание душ. Под светом Красной Луны они нацелились на меня.
Я бледнею, когда серые струйки душ вылетают из трупа короля и направляются ко мне. Их так много, что серая дымка напоминает море.
Оно затягивает меня в свою пучину.
Магия Селестры. Магия ее прапрабабушки.
«Иди к нам , – манят меня. – Насыться. Обрети бессмертие».
Души кружатся вокруг меня вихрем смерти и хаоса.
– Нокс! – зовет Селестра, когда вихрь превращается в стрелу.
И она пронзает мое сердце.
Глава 48Селестра
Я с ужасом наблюдаю, как темнеют глаза Нокса.
Души пронзают его сердце, как кинжалы, и с каждым новым ударом Нокс болезненно выдыхает.
Нет, не болезненно. Он испытывает ненасытный голод.
Глубокий карий цвет его глаз сменяется безжалостным черным. Пустота, которая стирает все мягкое и нежное, что было раньше.
Сделка, которую Изольда заключила с Сиритом, нашла в нем новый дом. Мальчик, который выкрал меня из башни, превращается в жестокого короля.
Магия Изольды губительна. Это зло и хаос, так непохожие на наследие Асклепины. Так непохожие на магию, которую Эльдара подарила мне перед тем, как уйти в загробную жизнь.
– Не позволяй им, – просит Нокс. – Не позволяй им превратить меня в него.
Я слышу скрытый смысл его слов.
Убей меня, пока души не поглотили мой разум.
Убей меня, пока я не превратился в Сирита.
– Нет! – кричу я.
– Селестра, – произносит Нокс.
Мое имя на его губах – это лучший и худший звук, который я когда-либо слышала.
– Я не желаю превращаться в него, – умоляет он. – Прошу.
Я стискиваю зубы. Даже после смерти Сирит и темная магия, которой он себя окутал, по-прежнему стремятся уничтожить все, что я люблю.
Не допущу, чтобы это случилось.
Не допущу, чтобы заклинание моей прапрабабушки создало новых монстров.
Когда-то она была всемогущей. Но она мертва.
Я последний потомок Сомниатис и не позволю кровавому наследию продолжать свое существование.
Обхватываю ладонь Нокса, он хмурится и качает головой.
– Что ты…
– Мы будем вместе. Всегда, – говорю я. – Помнишь скелет?
Нокс на мгновение выглядит сбитым с толку, но затем на его лице вспыхивает искра понимания. Он кивает.
Я крепко держусь за магию богини, а колени Нокса угрожают подогнуться. Он бьется в конвульсиях, души пронзают его тело.
«Пора избавиться от ошибок прошлого», – обращаюсь я к Асклепине.
А затем дергаю за каждую нить внутри Нокса. Нити, которые я когда-то чувствовала в короле. Я тяну и тяну, пока не чувствую, как они рвутся.
– Я взываю к вам, – шепчу я и вытягиваю души, повторяя слова матери. Ее последний урок. – Во имя Асклепины я освобождаю вас.
Души содрогаются и вылетают из сердца Нокса, когда чары Изольды наконец разрушаются.
Я не обращаю внимания на солдат, столпившихся вокруг. Древнее заклинание разрушено. Не смотрю на обезглавленного короля у своих ног.
Я лишь гляжу на Нокса и на силу, которая бурлит внутри него, когда магия Асклепины соединяется с моей собственной.
Доброе волшебство наконец-то снова вернулось на Шесть Островов.
Души вырываются из сердца Нокса. Каждая украденная жизнь возвращается в мир, чтобы обрести покой. Они увидят своих богов и богинь и вознесутся к загробной жизни, о которой так мечтали.
Я замечаю, как меняется Бескрайнее море, превращаясь из черного в кристально-голубое. Его воды сияют в свете луны.
В голове возникает видение. Шесть Островов открыты для всего мира. Для королевств с ледяными горами и золотыми принцами, о которых рассказывала Эльдара. Для сирен и других волшебных существ, таких же прекрасных, как птица Ламперес, которую держал в плену Сирит.
Красота Шести Островов больше не пленена злобным королем и его безумными мечтами.
С каждой душой, обретшей покой, я загадываю желание. Мое обещание Шести Островам. Я вдохну жизнь и магию обратно в мир.
Я отпускаю вас.
Я призываю вас к свободе.
Я сжимаю руку Нокса, когда из него вытекает последняя потерянная душа.
Он падает в мои объятия. И отныне наши сердца будут биться в унисон.
Глава 49Нокс
Медленно и осторожно Селестра приближается ко мне.
Солдаты и воины заворожены зрелищем. В их глазах нет страха, когда они смотрят на Селестру и ее магию.
– Ты в порядке? – спрашивает она.
Я затаиваю дыхание.
– Конечно, – отвечаю я, хотя руки у меня дрожат.
Не только из-за душ, которые угрожали разорвать меня на части, или из-за магии бабушки Селестры, пытавшейся поглотить меня. Руки трясутся, потому что они кажутся непривычно легкими без веса отцовского меча.
Я так долго носил его, что теперь не знаю, что с ними делать.
Словно почувствовав мои терзания, Селестра переплетает наши пальцы.
И мои руки мгновенно перестают дрожать.
Я гляжу на нее и вспоминаю, как она утопала в свете, подобно богине.
– Ты только что освободила тысячи душ, – говорю я. – Ты спасла Шесть Островов.
– Мы освободили их, – поправляет она. – Мы спасли Шесть Островов.
– Сожалею о твоей матери, – шепчу я.
В глазах Селестры мелькает боль, которая разрывает меня на части.
Ее плечи опускаются, и слезы, сверкая на солнце, стекают по щекам.
– Я тоже, – отвечает она. – По крайней мере, она обрела покой. Теперь она принадлежит только себе.
Как и мой отец.
К нам подходит Люциан, с его бока свисает окровавленный меч.
– Он умер? – спрашивает воин, глядя на обезглавленное тело у наших ног.
Конечно же, он имеет в виду Сирита. Но перед моими глазами всплывает другое лицо.
Мика.
Я шепчу его имя, и Селестра напрягается. Я не жду, пока она заговорит, потому что захлебываюсь в горе.
Я беру себя в руки и подхожу к телу друга.
Он лежит на боку с широко распахнутыми, испуганными глазами. Я опускаю его веки. Надеюсь, где бы сейчас ни была его душа, он смог хорошенько рассмотреть битву перед тем, как уйти.
– Мы сделали это, – шепчу я ему на всякий случай. – Мы спасли всех.
Я сжимаю руку Мики.
Мой друг. Мой брат. Моя семья.
Губы Селестры дрожат, когда она хватает меня за плечо. Слезы снова угрожают политься из глаз, но она сдерживает их.
Возможно, она будет оплакивать его позже. Сейчас Селестра остается сильной ради меня.
Мою грудь сотрясают рыдания: без Мики мир утратил свои краски. Друг всегда был рядом со мной: каждый неудачный план, каждую уловку и авантюру мы придумывали вместе во время тренировок Последней Армии или в тавернах по вечерам.
– Мы похороним прах Мики здесь, – говорит Селестра. – И посадим большое дерево в его честь. Так мы поступим со всеми воинами Последней Армии и Полемистеса, погибшими сегодня. Они заслуживают почестей за свою жертву.
Я качаю головой и вытираю слезы.
– Нет, – возражаю я. – Мика хотел бы вернуться домой к своей семье.
Он не был сиротой, как я, или брошенным ребенком, как Селестра. Его любили и лелеяли, и семья захочет похоронить Мику сама. Я не отниму у них шанса оплакать сына и попрощаться с ним в последний раз. И когда они это сделают, я дам им знать, что он умер, спасая мир.
– Они бы гордились, – произносит Люциан.
Его голос все еще хриплый от напряжения, и, хоть кровь капает у него из живота, он держит голову высоко, не обращая внимания на рану.
Неважно, что на пляже все замерли. Большинство бросило оружие на землю, ожидая новых приказов.
Люциан держит меч в руках, еще не веря, что все кончено.
– Каждый, кто погиб в этой войне, был бы горд, – произносит он. – Включая Эльдару.
Я напрягаюсь.
– Живым легко так говорить.
– Для живых нет ничего легкого, – возражает Люциан. – Мы должны помнить.
Его тон несколько смягчается. Насколько вообще может смягчиться глубокий баритон.
– Мы всегда будем помнить, – объявляет Селестра достаточно громко, чтобы это прозвучало как приказ всему миру и дв