Лицевая повязка может стать эффективной маскировкой, но главное, что множество личин скрывается внутри нас.
Шадут Мейпс достала из встроенного гардероба одежду домашней прислуги для Чани, похожую на ее собственную.
– Надень это, и сможешь повсюду ходить со мной незамеченной. – Она стянула с девушки капюшон, взъерошив ее коротко остриженные волосы.
Недоуменно хмурясь, Чани сняла форму полевого помощника, которую дал ей отец.
– А что не так с моей одеждой?
Мейпс накинула на плечи девушки серый халат и спрятала ее вещи в шкаф.
– Мы все носим маски, и у нас с тобой общие секреты, верно? В этой робе на тебя никто не будет смотреть.
Шадут отступила назад и оценила новый образ Чани, затем накрыла ее голову платком.
– Лайет хочет, чтобы ты понаблюдала за обстановкой.
Улучив момент, Чани получше рассмотрела пожилую женщину. Темные волосы Мейпс были зачесаны назад и туго стянуты под косынкой. В ее глазах читалась бесконечная мудрость, и в то же время они выглядели непроницаемыми. На морщинистой шее виднелись едва заметные белые шрамы, на натруженных руках – мозоли. Чани также заметила татуировку на ее запястье – несколько маленьких точек, похожих на родинки.
– Шадут – уважаемое имя среди фрименов, – сказала она. – Вы переехали сюда из ситча?
– Давным-давно, дитя мое. – Слабая улыбка скользнула по морщинистым губам. – Целую жизнь назад, а может, и две.
– Так вот откуда вы знаете моего отца!
– Все фримены знают Лайета, потому что он великий человек. У нас с ним много общего. – Домоправительница повела Чани по прохладным коридорам, мимо больших конференц-залов, кабинетов, складских помещений. – Мы все чтим его как легенду, и я стараюсь помочь по-своему. – Мейпс жестом велела Чани пройти вперед. – Именно так я сейчас сражаюсь и служу общему делу, потому что слишком стара, чтобы делать то, что делала в твоем возрасте.
Чани заметила выпуклость под одеждой Шадут – возможно, рукоять крисножа.
В банкетном зале слуги натирали стол, расставляли стулья и вазы. На кухне вовсю шла подготовка к приветственному банкету в честь имперского планетолога Кайнса и его «ассистента», а также других приглашенных гостей.
Чани задумалась, чего же хочет отец: чтобы она понаблюдала за внутренней работой арракинской резиденции, или просто поближе познакомилась с Шадут Мейпс? Старая женщина продолжала говорить, и ее голос стал печальным:
– Раньше я боролась за свободу нашего народа. Я была молодой, сильной, с горячей кровью. Я ненавидела чужаков, и считала, что борьба стоит любых жертв, если они уберутся с Арракиса… Ах, я убила очень многих.
– Проклятые Харконнены… – проворчала Чани себе под нос.
Мейпс вскинула брови:
– Нет, во времена моей юности планетарными правителями были представители Дома Ричесов. Мы презирали их. Мы верили, что наша жизнь стала бы лучше, если бы мы могли разрушить их предприятия по переработке специи, опозорить их в глазах Императора и выгнать вон с планеты. Мы были убеждены, что кто бы ни пришел после них – он будет лучше.
Чани удивилась. Она так погрузилась в борьбу с Харконненами, что не задумывалась о прошлом.
– Но Дома Ричесов здесь больше нет!
– Да, мы изводили их долгие годы. Я потеряла в бою своего любимого, и потеряла сына. О, как же мы радовались, когда Дом Ричесов покинул Арракис! Император Шаддам снял их с губернаторства – и тогда пришли Харконнены. Сперва Дмитрий, затем его сын Абулурд… и, наконец, барон.
На нижнем этаже резиденции Мейпс провела Чани мимо переполненных помещений для прислуги с двухуровневыми койками. Они миновали столовую и еще несколько кладовых.
– А теперь у меня другая война. Я служу здесь, в резиденции. Жду и наблюдаю. И отправляю весточку, когда узнаю что-то важное. Наступит время, дитя, когда мы будем спасены. Когда придет Махди, молодой человек со своей матерью.
– Это древняя легенда фрименов, – тихо усмехнулась Чани.
Но Мейпс явно видела в этом надежду.
– Темные времена не могут длиться вечно. Возможно, это произойдет при моей жизни, или при твоей… или при жизни твоих детей.
Шадут остановилась, чтобы осмотреть загруженную прачечную, где работники замачивали скатерти и одежду в баках с химикатами, которые растворяли грязь и смывали пыль. Чистая одежда сушилась в горячем воздухе, что занимало всего несколько минут.
Наконец, Мейпс привела девушку на верхний этаж, и они остановились перед дверью большого кабинета с приемной.
– Именно здесь граф Фенринг ведет дела. Я одна из четырех работниц, которым дозволено входить и убирать. Мне он доверяет. Раньше в этой же роли меня использовали Харконнены. – Она понизила голос до шепота. – Вот так я и узнала много ценной информации. Впрочем, граф Фенринг… гораздо осторожнее.
– И вы служите ему добровольно? – почти возмутилась Чани.
– Это моя работа. Я служу двум сторонам, как и Лайет.
Чани кольнуло беспокойство:
– Это все, что мне нужно было увидеть? Отец хотел, чтобы я посмотрела, как функционирует резиденция без пригляда начальства?
– Все? – Шадут поцокала языком: – Какое нетерпеливое дитя! Я помню прежние дни. – Она вывела Чани из пустого кабинета Фенринга. – Редко кто узнает «все» с первого раза. Для тебя это только начало. – Ее глаза сверкнули. – А заодно ты познакомилась со мной.
По пути вниз с административных этажей они задержались у охраняемой комнаты-резервуара, где хранители воды выдавали драгоценную жидкость. Опечатанные кувшины уносили в банкетный зал. Один из хранителей, поклонившись, отчитался перед Мейпс:
– Милорд Фенринг расщедрился, госпожа домоправительница. Сегодня он ждет к ужину всего двадцать гостей, но воды хватит на тридцать.
Чани прикинула, что тридцать – это по городским меркам. Таким количеством можно напоить девяносто фрименов.
– А для умывальных чаш хватит? – спросила Мейпс. – Чистые полотенца для омовения приготовлены? И еще что-нибудь, чтобы вытирать капли.
– Да, госпожа домоправительница, – ответил хранитель воды. – Нищие уже выстраиваются в очередь у кухонных дверей.
Старая женщина кивнула:
– Мы должны позаботиться, чтобы ни одна капля не пропала впустую. Убедитесь, что умывальные чаши достаточно полны.
Чани бросила на нее любопытный взгляд. Когда они двинулись дальше, Шадут пояснила:
– Дворяне разбрызгивают воду, чтобы похвастаться своим богатством. Некоторые даже проливают на пол, где она без толку испаряется. Но мы вытираем ее и продаем тем, кто приходит к черному ходу.
– Откуда нищие узнали, что сегодня вечером будет банкет? – спросила Чани.
– Они всегда ждут и надеются, – вздохнула Мейпс. – Это наш образ жизни. Мы всегда надеемся. А теперь пойдем – верну тебе твою одежду. Пора менять маскировку. Граф Фенринг скоро начнет банкет.
Чани вновь убрала волосы под капюшон, надела поверх плаща пояс с инструментами и имперскую эмблему. Тихая, как пустынная мышь, она сидела рядом с отцом в обеденном зале. Лайет-Кайнс не представил ее другим гостям, и на простого «мальчика-помощника» не обращали внимания. Она держала глаза долу и не вступала в разговоры.
Перед ужином она вдоволь понаблюдала за представлением – как дворяне моют руки, щедро плещут на лица, небрежно вытираются мокрыми полотенцами и бросают их на пол среди луж. Слуги поспешили все убрать и унести полотенца. Лайет, прищурившись, взирал на эту церемонию с явным неодобрением, но не сказал ни слова. Чани знала, что он хотел бы сам выжать драгоценную влагу из полотенец и сохранить, но в данной обстановке сделать это не представлялось возможным.
Различные высокопоставленные чиновники и дворяне явились на ужин в ярких нарядах, ни один из которых не годился для пребывания снаружи, в пустыне. От приторных ароматов их духов и лосьонов у Чани щипало глаза. Она смотрела на них как на представителей другого биологического вида. Аристократы и купцы хохотали и болтали о пустяках, обсуждали цены на товары и имперскую политику – все это не имело никакого отношения к ее жизни.
Граф Фенринг оказался худощавым, но мускулистым, с необычными чертами лица – скошенным подбородком, узким носом и большими темными глазами. В общем, особой красотой этот человек не отличался, но чувствовалось, что он явно доминирует в зале. Граф сидел рядом с пустым стулом, где обычно занимала место его жена, и ее отсутствие было очевидно всем. Фенринг говорил мало, больше прислушивался к случайным разговорам, высказанным мнениям, непопулярным комментариям, которые либо пропускал мимо ушей, либо опровергал. Казалось, он делает мысленные пометки – точно так же, как поступала сама Чани.
Слуги вносили все новые и новые блюда – с овощами, салатами, терпкими ягодами. Чани возмущалась этим выставленным напоказ богатством, но из чистого прагматизма старалась съесть все, что могла. Проглотить целую миску листьев и зелени казалось ей странным. Она привыкла употреблять прессованные сушеные продукты, подслащенные медом и сдобренные меланжем.
Подавали мясо, два разных сорта рыбы – очень странных на вкус, по мнению Чани, – затем тушеные грибы и печеночный паштет в желе. От такой пищи у нее отяжелел желудок. Она видела, как отец ест большими порциями, сознательно запасаясь калориями.
Чани медленно потягивала воду из бокала, наслаждаясь каждой каплей, и наблюдала, как другие гости небрежно пьют и расплескивают. Когда мимо прошли слуги с кувшинами, чтобы пополнить чашки, Чани быстро допила и взяла вторую порцию. Ей очень хотелось принести хоть немного этой воды в ситч Табр, но в данной ситуации лучшим местом для хранения влаги было ее собственное тело.
Наконец, после печенья и пирожных, Лайет-Кайнс поднялся во весь рост, привлекая к себе внимание. Когда разговоры стихли, он вытащил толстую меланжевую тетрадь из саквояжа, который висел на спинке его стула. Положил отчет на стол и приступил к официальному докладу: