Ирулан наклонилась и понюхала тот же цветок.
– Что вы имеете в виду?
– Это смягчит сердце планетолога Кайнса. Известно, что он живет среди пустынных племен, и, вероятно, проникся какими-то из их верований. Его связь с Империей ослабла, а следовательно, и его преданность Шаддаму может быть весьма хрупкой. Но если ты отменишь эту сравнительно малозначимую казнь – малозначимую для нас, но не для Кайнса, – это, несомненно, укрепит его верность Трону Золотого Льва. И из благодарности он будет распространять среди пустынных племен иное мнение о твоем отце. Это, несомненно, пойдет на пользу всем нам.
У Ирулан перехватило дыхание:
– Выходит, вы согласны со мной?
Преподобная мать ответила уклончиво:
– Я согласна, что если предоставить Харконненов самим себе, они будут править железной рукой и умножать страдания подданных твоего отца. Однако твоя идея – это шанс изменить курс и настроения здешнего общества.
Ирулан вскинула подбородок, ощутив груз ответственности наследницы трона.
– Тогда я поступлю так, как считаю нужным и оставлю свой след в местной истории, пока отец в отъезде.
Поскольку казнь была назначена на более позднее утро того же дня, время мчалось с быстротой надвигающейся песчаной бури.
Приняв решение, Ирулан вызвала судебных писцов и юристов в отдельную комнату, чтобы официально оформить помилование, но она знала, что не хуже них владеет письменным словом, поэтому решила составить документ самостоятельно. Потрясенные писцы настаивали, что это их работа, но Ирулан от них отмахнулась. Юристы прочитали ее черновик и признали, что он соответствует всем формальностям.
В окно она видела отряд сардаукаров, стоящих с каменными лицами у стены резиденции, и знала, что другие охраняют бараки, в которых содержатся обреченные пленники. Поскольку принцесса планировала объявить о помиловании сама, она составила документ коротко и ясно, по существу – так, какими в идеале должны быть, но редко бывают все юридические и имперские документы.
Сперва принцесса подумывала выйти к шеренге сардаукаров перед казармами, чтобы иметь возможность видеть, как толпа помилованных оборванцев хлынет на улицу после оглашения документа – и чтобы эти люди также могли видеть ее. Мохайем отреагировала на эту наивную идею с ужасом, как и придворные, и командир сардаукаров.
Командир, как и череда мелких дворян, чиновников, помощников секретарей и надутых дипломатических работников упрашивали ее дождаться возвращения Шаддама из Карфага или хотя бы отправить сообщение, чтобы попросить его разрешения на то, что она намеревалась сделать. Ирулан отказалась.
– Вопрос непростой, а действовать надо немедленно, иначе казнь состоится. – Принцесса прищурила глаза: – Вы сомневаетесь в моих полномочиях?
Чиновники дрогнули и попятились, не осмеливаясь возражать наследной принцессе.
Мохайем надменно наблюдала за этим со стороны, в душе насмехаясь. Один высокопоставленный чиновник попытался предложить компромисс:
– Ваше высочество, у вас также есть полномочия отложить казнь, предоставив Императору принять окончательное решение с помощью вашего мудрого совета.
– Я уже приняла решение и оглашу свой указ с крыльца резиденции. – Она взглянула на офицера-сардаукара. – Полагаю, это достаточно безопасно?
Тот кивнул.
До назначенного времени казни оставалось два часа. Помост на главной площади уже вымели и подготовили. У Ирулан еще было время, и следовало все сделать как полагается.
С помощью Арона она переоделась в официальный придворный наряд, и когда вышла на жаркий солнечный свет, с трудом вдыхая сухой воздух, то выглядела воплощением царственности. Фаворит не преминул об этом сообщить, придав ей уверенности. Яркие солнечные лучи преломлялись в бесчисленных гранях драгоценных камней, украшавших ее платье, в бриллиантах колец и ожерелья. Глашатаи уже объявили по всему городу, что будет сделано важное объявление, и перед резиденцией собралась толпа, не знающая, к чему готовиться.
Ожидая, пока народ затихнет, Ирулан рассматривала людей – своих людей в самом прямом смысле слова – и думала об их жизни, понимая их отчаяние. Этот милосердный жест с ее стороны даст им надежду и заставит их относиться к Императору с большей симпатией. Это позволит одержать большую победу малыми усилиями.
Преподобная мать Мохайем оставалась в тени крыльца резиденции – фигура в темном одеянии, наблюдающая, но незаметная. Командир почетного караула на площади выкрикнул официальные титулы и имя Ирулан, и в толпе воцарилась тишина. Стоя лицом к народу, принцесса развернула документ, однако яркий дневной свет почти слепил ее. Впрочем, ей не нужно было видеть написанные слова, поскольку она помнила их наизусть:
– Народ Арракина! – ясным голосом начала Ирулан. – До моего сведения дошло, что группу невинных людей задержали на рынке, ложно обвинили и заключили в тюрьму. Другим дерзким молодым людям вынесли смертный приговор только за то, что они жаловались на свою трудную жизнь. – Принцесса сделала паузу, чтобы подчеркнуть важность сказанного. – Я хочу, чтобы все знали – это не методы Дома Коррино.
Она опустила документ и обвела толпу взглядом. Удивленные горожане беспокойно переминались с ноги на ногу, не совсем понимая, что она собирается сказать дальше.
Ирулан повторила:
– Это не путь Императора Шаддама IV! По его милости и от его имени я, принцесса Ирулан, настоящим отменяю приговоры заключенным с рыночной площади, которых задержали под ложным предлогом, и дарую им всем императорское помилование! Кроме того, я лично рассмотрю высказанные ими претензии. Мой отец и я поставим этот вопрос перед бароном Харконненом, чтобы обсудить с ним возможные реформы.
Министры протокола решительно возражали против внесения в документ последних пунктов, но Мохайем пояснила, что это обещание не является юридически обязательным, а просто вселит немного оптимизма в слушателей.
– Объявляю официальное помилование! – выкрикнула Ирулан. – Настоящим приказываю освободить заключенных и не подвергать их дальнейшим преследованиям!
Она свернула документ и застыла в ожидании.
Последовало ошеломленное молчание, затем несколько человек издали радостные возгласы, которые тут же утонули в восторженном реве толпы, какофонии криков и аплодисментов.
Принцесса заранее приказала командиру сардаукаров отправиться на гауптвахту и распахнуть двери камер. Офицер явно не хотел этого делать, но не стал подвергать сомнению распоряжения Ирулан.
Она представила, как заключенные падают на колени при этой новости, рыдая от облегчения. Наверное, некоторые захотят выразить ей свою благодарность и броситься к ее ногам, но Ирулан не даст им такой возможности. Она уже велела сардаукарам не подпускать заключенных близко к резиденции – чего те, несомненно, в любом случае не сделали бы.
Принцессе вполне хватало удовлетворения от мысли, что фрименская молодежь и избитые арракинские лавочники и приказчики, покинув тюремные стены, просто разбегутся по своим душным пыльным укрытиям.
Даже самый искушенный наблюдатель может потратить целую жизнь на изучение мотивов человеческих поступков, но так и не понять ничего до конца.
Теперь Чани знала, что чувствует пустынный жук, оказавшись на виду и мгновенно устремляясь в какую-нибудь другую расщелину, если перевернуть над ним камень. Когда ее и других пленников бесцеремонно вытолкали с гауптвахты, она не поднимала головы, уверенная, что все они обречены. Но их внезапно освободили!
Измученная днями страха, нехваткой воды и пищи, она старалась держаться поближе к брату, когда они выскочили на яркий солнечный свет, заливающий Арракин. Чани замешкалась, чтобы проморгаться, но Хоуро инстинкт подсказывал продолжать двигаться, и она не отставала от него.
Девушка никак не могла понять, почему их всех отпустили.
– Это, должно быть, ловушка, – пробормотала она на языке чакобса. – Возможно, уловка, и они убьют нас за попытку к бегству.
Хоуро бросил на нее взгляд, пока они торопились смешаться с ликующей бурлящей толпой. И ответил на том же древнем языке:
– Не принимай ничего на веру, когда имеешь дело с иномирянами. Но раньше мы были все равно что мертвы. Теперь у нас появился шанс.
У дверей казарм охранники-сардаукары не обращали внимания на ошеломленных узников, которые, пошатываясь, пробирались мимо них. Императорский глашатай зачитал указ от имени Дома Коррино, что дочь Императора Шаддама отменила их приговор. И теперь смертная казнь никому не грозит.
Толпа горячо приветствовала неожиданную милость Императора. Некоторые восхваляли Шаддама, а несколько храбрых голосов проклинали барона Харконнена – эти голоса все равно невозможно было определить в человеческой массе.
Некоторые заключенные, в основном лавочники и незадачливые прохожие, заметенные в ходе зачистки рынка, остановились и высоко воздели руки, вознося молитвы небу. Некоторые кричали или стонали; другие с рыданиями падали на колени. Бородатый мужчина обхватил руками ноги бесстрастного охранника-сардаукара, но солдат отпихнул его в сторону.
Джемис, Адамос и другие основные заговорщики держались особняком, не доверяя остальным заключенным. Все фримены были одеты по-разному, поскольку одни выдавали себя за базарных торговцев, другие за складских рабочих, некоторые – за нищих оборванцев.
На Чани до сих пор оставалась одежда прислуги резиденции. Девушка не сомневалась, что дотошные следователи уже опросили весь персонал, и боялась, что Шадут Мейпс вычислили и подвергли пыткам, но старая экономка многое пережила в своей жизни. Если кто-то и мог манипулировать ответами и избежать подозрений, так это Мейпс.
Однако обратный путь в резиденцию Чани теперь заказан. Ее пребывание в Арракине подошло к концу. Бредовый план убийства Падишах-Императора не продвинулся дальше болтовни.