– Они смеялись над Карлом! – сердито восклицала принцесса, пока мы с Агнессой помогали ей снять придворное облачение. – Похоже, его самого в Мелёне не было. Он бы прислушался к советам Танги дю Шателя и никогда не согласился на такое опрометчивое нападение. Поражение было неизбежно! Глупо отправлять пятьдесят человек против двухсот. Граф Уорик злорадно описывал, как послал свой арьергард в тыл дофинистов, которые не успели даже мечи вытащить. Десять человек убиты, остальные бежали. Для Карла это тяжелая потеря.
Впрочем, негодование принцессы было недолгим, ибо Ричард де Бошан, граф Уорик, произвел на нее сильное впечатление. В ее описании он представал настоящим рыцарем – из тех, о ком Кретьен де Труа писал свой роман о Камелоте и дворе короля Артура: истинный норманн, высокий и широкоплечий, с гордой осанкой, русыми волосами и пронзительным ястребиным взглядом.
– Ах, как он танцует! – восторженно проговорила Екатерина. – Во всяком случае, ноги мне он не отдавил. А главное его умение – вести приятную беседу. Он свободно говорит на латыни и греческом, а также английском и французском – как и король Генрих. Из вежливости я, конечно, поинтересовалась, каков король Генрих, и граф сказал мне, что он – bermensch. Я спросила его, что это значит, и он ответил, что так по-немецки называют сверхчеловека. Так что он и немецкий знает! Когда я спросила, красив ли его король, граф засмеялся и сказал, что не может судить об этом, и предложил мне лучше спросить, хороший ли он вождь. Я так и сделала, и тогда он ответил: «Хороший вождь создает последователей, великий – создает вождей. Генрих же – великий вождь». Поэтому теперь я даже побаиваюсь Генриха Английского… Наверняка граф Уорик намеревался напугать и меня, и всех остальных. Хорошая тактика, не правда ли? По-моему, лучше бояться великого вождя, чем такого подлого дьявола, как Иоанн Бургундский.
Агнесса укоризненно приложила палец к губам, и принцесса вернулась к рассказу о прочих развлечениях королевского пиршества.
С началом Пасхи улицы Труа украсились зелеными ветвями и переполнились паломниками, следующими за статуями и мощами святых. Юноши и девушки, разбившись на пары, пели и танцевали на улицах и площадях. С комком в горле я наблюдала, как Алисия отправлялась на встречу со своим ухажером, портным по имени Жак. Однажды мы с Алисией отправились на рынок, и я невольно стала тайным свидетелем их первой встречи. О том, что дочь готовится к любовному свиданию, я догадалась по тщательности, с которой Алисия мастерила розетку из кружев и цветных лент, чтобы прикрепить ее к лифу воскресного платья. Из дворца Алисия вышла вместе с другими служанками, но я подозревала, что при первой же возможности она ускользнет от них, и прошептала короткую молитву святой Агнессе, прося покровительницу юных дев защитить мою дочь и подарить ей счастливый день.
После мессы в соборе королевская семья собиралась на пасхальный обед в ратушу, куда был приглашен и граф Уорик. Оставалось только гадать, что расскажет граф своему королю о принцессе, которую предлагают ему в жены. Несмотря на спешную подгонку, сделанную Алисией, красивый зелено-красный упелянд Екатерины чересчур свободно сидел на ее исхудавшей фигуре. Такая худоба не пристала невесте короля, который наверняка задумывался о наследнике. Во мнении же Екатерины о графе сомневаться не приходилось. Она вернулась с пиршества в приподнятом настроении и не скрывала, что совершенно очарована английским посланником.
– Я сегодня снова танцевала с графом Уориком! – радостно восклицала она, грациозно кружась вокруг меня. – Он – само совершенство! Граф даже описал мне наряды английских придворных и признался, что они следуют французскому стилю, хотя и с опозданием в несколько лет. Английские мужчины еще не начали носить бубенцы на одежде, хотя сам граф их приобрел и надел на сегодняшнее пиршество – причем оказался первым человеком, который не выглядел с ними глупо!
– А вы танцевали только с графом Уориком? – спросила я, приподняв бровь.
– Нет, что ты! Иначе сплетни пойдут… – Катрин скорчила гримаску. – Мне пришлось танцевать сальтареллу с герцогом Бургундским, а затем вероломный Ги де Мюсси имел наглость пригласить меня на балладу. Представляешь?
Похоже, баллада была для Екатерины символом любви и возвышенных отношений. Ясно, что подлому мессиру Ги никогда не дождаться прощения!
– Не собираешься ли ты завтра в город, Метта? – внезапно спросила принцесса и объявила о своем намерении отправиться вместе со мной. – В Труа меня никто не узнает, особенно если я попрошу у Алисии наряд служанки. Мы прогуляемся по городу, заглянем в лавки к торговцам и на рынок…
– Я бы с удовольствием, ваше высочество, но вряд ли королева одобрит подобную вылазку, – ответила я.
Екатерина на мгновение задумалась.
– Ты права, – вздохнула она. – Что ж, придется сослаться на головную боль. Королева все еще отслеживает мои регулы?
Я смущенно потупилась. Королева Изабо приказала мне ежемесячно приносить свидетельства того, что принцесса страдает от «проклятия Евы», поскольку ее способность к деторождению играла важную роль в ходе переговоров о мире, заключаемом под залог брака.
– Не волнуйся, Метта, я знаю, что тебя заставили, – печально усмехнулась Екатерина. – Мне это очень кстати. Я скажусь больной и останусь в своих покоях. Мы с тобой проскользнем вниз по лестнице для слуг и выйдем на улицу через черный ход. Агнесса займет чем-нибудь остальных фрейлин, и никто ничего не заметит.
Екатерина надела скромное платье из некрашеной шерсти и фартук из небеленого льна и покрыла голову чепцом с широкой оборкой, сразу превратившись из знатной дамы в неприметную служанку.
Я не стала идти с ней под руку, как с Алисией, но во всем остальном мы выглядели как мать с дочерью, вышедшие на рынок. Мы покинули дворец через черный ход, пересекли канал и направились в сторону торговых лавочек и палаток, теснившихся вокруг городского рынка. Катрин пришла в восторг, сообразив, что на нее не обращают внимания. Прохожие приветливо улыбались и кивали нам, а принцесса улыбалась и кивала в ответ, словно была простолюдинкой из толпы.
На рю дю Шаперон мы любовались искусными творениями шляпников, на рю де Орфевр следили за работой мастера ювелирных дел, который ловко обращался с тончайшей, почти невесомой золотой пластиной. Рю де Пен была моим любимым местом, потому что витающий здесь запах свежеиспеченного хлеба возвращал меня в безоблачные дни детства, когда парижане жили в мире и согласии, и напоминал о родительском доме. Я рассказала об этом принцессе, и мы немного постояли у пекарни.
На рыночной площади из церкви Сен-Жан вышла свадебная процессия. Юные жених и невеста, окруженные многочисленными родственниками, с торжественными лицами стояли на ступенях церкви рядом со священником. На площади собралась огромная толпа: нищие, ожидающие традиционной милостыни от молодоженов, музыканты, готовые заиграть веселую мелодию, и нарядные конюхи, которые держали лошадей, украшенных лентами и разноцветными перьями.
Проходя мимо лавки на рю л’Эгюий, где работал портной по имени Жак, я указала принцессе на ухажера моей Алисии – он как раз пришивал черный шелковый кант к коричневому бархатному рукаву. Скорость и тщательность его работы впечатлили Екатерину не меньше, чем в свое время Алисию.
– Он такой серьезный и сосредоточенный! И не скажешь, что влюблен, – лукаво заметила Катрин. – Может, зайдем познакомиться, Метта?
Екатерина очень хотела войти в лавку и что-нибудь заказать. Пришлось напомнить ей, что служанка не может позволить себе даже лоскут коричневого бархата. На следующий день принцесса вызвала Жака во дворец, и вскоре портной с рю л’Эгюий приступил к шитью нового роскошного наряда. Алисия, естественно, вызвалась ему помогать. Она все еще не признавалась в своих отношениях с Жаком и ничего не рассказывала о своем избраннике, но я никогда не видела свою дочь счастливее и веселее. Ее глаза излучали теплый свет, а на губах постоянно играла улыбка. Весенним блеском глаз и порозовевшими щечками радовала меня и Екатерина; к ней вернулась ее красота, а фигура приобрела женственные очертания.
Словно для того, чтобы отпраздновать это новое цветение, принцесса получила дар от короля Генриха – хрупкое венецианское зеркало, которое преподнес ей граф Уорик после очередного пиршества в парадном зале. Доверенный короля не скупился на похвалы, и Екатерина приняла подарок, густо покраснев от смущения и удовольствия.
– Ваше высочество, я точно знаю, какие чувства испытал бы король Генрих при виде вашей красоты, – начал граф, галантно опускаясь перед принцессой на колено. – Его сердце забилось бы от волнения, а королевская кровь вскипела бы в жилах от мысли о восхитительной возможности назвать вас своей королевой.
Люк с Алисией сдавленно захихикали. Мы сидели в конце длинного стола, отведенного для свиты принцессы. Строго говоря, Люку следовало ужинать с дворцовой челядью на кухне, но иногда церемониймейстер позволял мне приводить сына в парадный зал. Я поручилась за поведение Люка, однако хихиканье во время выступления почетного королевского гостя хорошими манерами не назовешь, и мне пришлось пнуть сына под столом.
– Король Генрих просит красивейшую из всех принцесс христианского мира принять это зеркало в дар и выражает надежду, что всякий раз, глядя на свое отражение, ее высочество ощутит и восхищение дарителя, и его желание увидеть собственными глазами то, что видит это скромное стекло. – Граф поднялся, снял с головы зеленый шаперон, склонился в глубоком поклоне и с искренней улыбкой продолжил речь: – Однако, не имея чести встретиться с вами, ваше высочество, мой государь не знает, как это знаю я, что зеркалу никогда не удастся отразить вашу истинную красоту, которая есть красота ума, а поэтому не видима ни человеческому глазу, ни венецианскому стеклу. Когда я вернусь к королю, я постараюсь наилучшим образом описать и зрелость вашего ума, и тонкость ваших чувств, и нежность вашей души, хотя, боюсь, слов простого солдата не хватит, чтобы воздать им должное.