нас.
— Ты сказал, что с тобой все в порядке, — напоминаю я ему.
— Я знаю, что я сказал!
— Ты сказал, что знал, на что подписался, когда пришел в мою комнату той ночью.
Ненавижу, как сейчас звучит мой голос — плаксиво и по-детски.
— Дело не только в этом. Это также касается и тебя. Королева была права, Элли.
— Права в чем?
— Во всем, от чего ты отказываешься.
— Отказываюсь?
— Замки и экипажи. Сказка, которая есть у твоей сестры. Я никогда не смогу дать тебе этого — ты будешь довольствоваться меньшим. Важно, чтобы ты поняла это сейчас, а не через пять лет, когда будешь попрекать меня этим.
Я смотрю в стену, потому что, если я посмотрю ему в лицо, я заплачу. А я хочу быть сильной. Сердитой. Я никогда не умела злиться, но я стараюсь изо всех сил.
— Пошел ты, Логан. Так вот за кого ты меня принимаешь? Это то, что, по-твоему, важно для меня?
— Я просто пытаюсь посмотреть со всех сторон. Подготовиться. Для тебя это проще. Быть родственником королевской семьи — это нормально; из-за этого никто не смотрит на тебя свысока.
— Это может быть нормально для нас обоих.
Его лицо напрягается, гнев загорается в проникновенных глазах, которые я так люблю.
— Я прокладываю свой собственный путь. Я забочусь о себе и обо всех, кто меня окружает, я всегда заботился. Когда я думаю, что люди будут смотреть на меня как на какого-то золотоискателя, как на какого-то гребаного придурка, который использует тебя, — меня от этого тошнит. Мне хочется кого-нибудь убить — я этого не вынесу.
Горячность в его голосе шокирует меня. Логан всегда говорил со мной мягко, по-доброму. Слышать, как он тараторит… я чувствую отвращение… и… это чертовски больно.
— Ты вообще собирался появиться сегодня вечером? Или позвонить? Или ты планировал оставить меня в подвешенном состоянии, не сказав ни слова?
Невыносимая тишина следует за моим вопросом. И отвечает на него.
— Это идиотский поступок, Логан.
Он смотрит на бутылку на столе.
— Прости. Я собирался идти, а потом стал одеваться и посмотрел на себя в зеркало и просто… не смог. — Он выдыхает. — Мне нужно время, чтобы понять, что сейчас происходит в моей жизни. Куда мне отсюда двигаться.
— Мы можем понять это вместе, — предлагаю я.
Но он ничего не говорит. И мне кажется, что у меня сдавливает грудь. Потому что ему нужно время. А мы оба знаем, что это значит.
— Ты… ты расстаешься со мной?
Маленькая пауза — и в эти полсекунды моя печаль так велика, что я не могу дышать. Как будто я тону.
Затем Логан бросает мне спасательный круг.
— Нет, Элли. — Он встает со стула, слегка покачиваясь, и подходит ближе ко мне. — Нет, это не так. Я просто…
Я помню — из лет, проведенных с моим отцом, — жгучее ощущение того, что ты не нужна. Эхо этого чувства пробирает меня до костей и заставляет внутренности сжиматься. Я помню, каково это — любить кого-то, кто больше не хочет смотреть на тебя и разговаривать с тобой.
Сейчас это ощущается именно так.
— Хорошо, Бэтмен — ты обдумаешь это сам в Пещере Летучих мышей. Я пойду.
— Это не…
Но я уже несусь к двери.
Когда я открываю ее, он стоит у меня за спиной — его рука на двери.
— Сейчас все не так. — Я чувствую другую руку на своем плече, его теплую, твердую грудь на своей спине, его голос в ухе — царапающий и извиняющийся. — Ты — все, чего может желать мужчина, Элли, все, чего хочу я. Но дело во мне. Я просто… я должен обдумать это сам с собой.
Я резко киваю.
— Да, ты так и сказал. Ты дашь мне знать, когда сделаешь это.
Я снова дергаю дверь, но она не поддается. Потому что он очень сильный, и меня это тоже бесит.
— Элли, я…
— Выпусти меня! Я хочу иметь возможность уйти, если захочу. — Мой голос становится громче. — Ты не будешь держать меня здесь только потому, что можешь!
Когда я снова пытаюсь открыть дверь, его руки уже нет. Она открывается, и я лечу через крыльцо — вниз по ступенькам.
— Подожди. — Рука Логана сжимает мою, не сильно, но настойчиво.
И затем стальной голос Джеймса доносится от машины.
— Отпусти ее.
Логан вскидывает голову, и его глаза леденеют.
— Что ты сказал?
Джеймс подходит ближе.
— Я сказал, отпусти ее, Логан. Сейчас же.
Логан не отпускает. И я вдруг чувствую себя газелью, зажатой между двумя разъяренными львами, которым просто не терпится перегрызть друг другу глотки.
— Ты, мать твою, серьезно, приятель? Ты действительно думаешь, что я причинил бы ей вред?
Тон Джеймса спокойный, но решительный, не оставляющий места для споров.
— Я думаю, ты приложился к бутылке и расстроен. И ты хватаешь ее за руку. Если бы ты был кем-то другим, ты бы сейчас уже лежал на земле с моей ногой на горле. Я знаю тебя, Ло, я знаю, что ты никогда бы не захотел причинить ей боль. Но я сказал, что тебе нужно отступить, остыть и отпустить ее.
Несколько долгих мгновений Логан пристально смотрит на своего друга — своего брата по оружию. Затем он качает головой и, не говоря больше ни слова и не глядя в мою сторону, отпускает мою руку, разворачивается и уходит обратно в дом, захлопывая за собой дверь.
22. Логан
В моей голове стучит, стучит, ужасно стучит. Стучит во всех местах, отдаваясь эхом в черепе, как пулеметная очередь. Мне на лицо падает теплый солнечный свет, и, когда я наконец со скрипом открываю веки, мне кажется, что лазерный луч пронзает мои глазные яблоки, поджаривая мозг.
Я лежу на полу. Свет из окна над раковиной нашел меня. Я должен был повесить чертовы кухонные занавески Элли.
После того как она ушла прошлой ночью, я напился до одури… еще сильнее… на кухне. Очевидно, и спал я здесь. Я потираю руку о мое измученное лицо, вспоминая о нашей ссоре с Элли, о том, как я чуть не подрался с Джеймсом, о том, как она ушла из-за того, что я сделал — точнее, не сделал.
Господи, как я смог так быстро превратиться в такую дрянь? Это просто магия.
Стук раздается снова… Теперь он больше похож на настоящий стук… и я понимаю, что он исходит не из моей головы — он доносится от входной двери.
Кто, черт возьми, мог прийти ко мне? Итак, — я смотрю на свой телефон — в шесть утра? С языком, похожим на наждачную бумагу, я поднимаюсь и совершаю долгую, болезненную прогулку к входной двери.
Зачем я купил такой большой дом? Ах, да — потому что я придурок. Точно.
Я открываю дверь и задаюсь вопросом, не сплю ли я. Или все еще пьян.
Потому что на моем крыльце стоит принц.
— Доброе утро, Логан, — говорит Николас.
Я размышляю о том, чтобы поклониться, как мне и следовало бы, но нет — не стоит. Я свалюсь к чертовой матери, или меня на него вырвет.
— Доброе утро, Ваше Высочество. — Я смотрю ему за спину и замечаю Джеймса, стоящего у машины. Он весело машет рукой. Я поднимаю подбородок в ответ, благодарный, что нет никаких обид из-за того, что я был ослом прошлой ночью.
— Что вы здесь делаете? — спрашиваю я.
— Я принес чай. — Он протягивает мне один из двух бумажных стаканчиков с крышкой. — Джеймс подумал, что тебе не помешает стаканчик крепкого чая.
Джеймс был прав.
— Спасибо. — Я нажимаю пальцем на край крышки. — Если вы пришли поговорить об Элли…
— На самом деле я не за этим. Но… На твоем месте я бы избегал Оливии. Она привезла свою биту из Нью-Йорка, и выросший живот никак не повлиял на ее удар.
— Спасибо за предупреждение.
Принц смотрит на крышу крыльца, затем оглядывается через мое плечо на дом.
— Я хотел посмотреть, как продвигается строительство дома.
— Дома?
Он кивает.
— Да. Элли говорила, что ты сам занимаешься внутренней отделкой.
— Да.
— Я подумал, что мог бы прийти и помочь.
Нет — слишком рано. Мой мозг не работает.
— Помочь?
Николас, кажется, оскорблен.
— Я строил дома и раньше, Логан. На трех континентах. Не такой уж я беспомощный.
Я качаю головой.
— Нет, я знаю… Я просто…
— А возведение стен — это работа для двоих. Если только кто-нибудь из других парней не придет…
— Нет. — Я качаю головой, пытаясь рассеять туман. — Нет… Мама Томми все еще не выпускает его из дома. Все остальные работают. Так что я делаю все сам.
Затем Николас говорит таким тоном, который не оставляет места для споров:
— Не сегодня, сегодня ты точно один не справишься.
После того как я показываю принцу дом, мы приступаем к работе. Развешивание гипсокартона и шпаклевка — не самое легкое упражнение, и, поскольку день, как обычно, теплый, к полудню я промокаю насквозь, вылив с потом весь яд прошлой ночи. Мы заказываем сэндвичи на рынке в нескольких кварталах отсюда, и после регидрации и горячего душа я уже меньше чувствую себя кучей мусора, на которую кто-то помочился.
Есть цитата из фильма — я забыл, из какого именно, — о том, что идеальный способ закончить тяжелый рабочий день — это выпить бутылку пива. Тот, кто это написал, знает свое дело. Потому что позже мы с Николасом сидим в саду на заднем дворе, у каждого по бутылке холодного пива, и наблюдаем за заходом солнца.
Горизонт светится темно-розовым и ярко-оранжевым — как будто Бог чиркнул спичкой и теперь все небо в огне. И я думаю об Элли… О том, как я хочу, чтобы она была здесь, смотрела на закат в моих объятиях, у меня на коленях, каждую ночь.
— Я скажу тебе кое-что, о чем я никому не рассказывал, — говорит Николас, глядя в небо. — Когда я впервые вернулся домой после отречения и посетил свое первое мероприятие, это было… странно.
Он упирается локтями в колени, смотрит на бутылку, ковыряет этикетку.
— То, как они смотрели на меня… Все изменилось. Это чувствовалось в воздухе. Не думаю, что я полностью осознавал, каким уважением я пользовался раньше, какой властью обладал — до того момента. Пока власть не стала меньше. Я чувствовал себя… кастрированным.