Не умея себя
В небесах удержать,
И летела на землю,
Опять и опять
Золотыми лучами,
Дождями,
Снегами,
Не имея совсем ничего под ногами.
Опадала закатом
В туманной дали,
Расшибаясь об острые
Камни земли.
И опять говорила
Ей птица Ворона,
Что парила
На крепких перилах
Балкона,
Наблюдая за тем,
Как восходит заря:
— Птица Флетти, вы, право, рискуете зря!
РЫНОК
На зверином рынке
Ни горшка, ни крынки,
Ни корзины,
Ни лукошка,
Ни витрины,
Ни окошка —
Просто лес.
От земли и до небес.
Но у лесных зверушек
Хватает суеты:
Менять рога на уши
И уши на хвосты.
С Жуком торгуется Медведь
Надеется разбогатеть.
С Вороной рядится Комар,
Нахваливает свой товар.
И тут же Заяц сдуру,
Извлечь надеясь прок,
С себя сдирает шкуру
За львиный коготок.
Идут усы
За гриву,
Идут носы
За шерсть…
Как трудно быть счастливым,
Имея то, что есть!
Однажды мимо рынка
Бежал, гуляя, Грэть.
А сам он — что картинка,
Приятно посмотреть;
Глаза,
Копыта,
Уши —
Все крупно,
В полный рост.
Как у бизона туша,
Как у павлина хвост,
Как у жирафа шея,
Как у верблюда горб.
И это все имея,
Он вовсе не был горд.
Он не рычал, не топал,
Как будто все — не в счет.
И скромно прятал хобот
Среди бульдожьих щек.
Увидел Грэтя Дятел —
И к дереву прирос.
И крикнул:
— Эй, приятель!
На что меняешь хвост?
Из норки выглянул Сурок:
— Сынок!
На что меняешь рог?
Неслышно подкатился Ёж:
— Иглу за хобот не возьмешь?
А толстобрюхий Бегемот
Открыто рявкнул Грэтю:
— Я для тебя такой живот
Имею на примете!
От нетерпения дрожа,
Кружа,
Оса жужжала:
— Дражжжайший!
Дружжжбой дорожжжа,
Я жжжало
Придержжжала!
И им сказал добрейший Грэть:
— Вы объясните внятно:
Зачем вам это все иметь?
Я все отдам бесплатно.
И призадумался Сурок:
Зачем ему какой-то рог?
И рассудил неглупый Ёж,
Что он без хобота хорош.
И спохватился Бегемот:
Отдать зазря такой живот!
А Дятел думал: «Суета!
Короткий или длинный,
Мне хватит моего хвоста.
Подумаешь — павлины!»
И сразу кончился базар:
Ворону отпустил Комар,
Медведь сказал, прозревши вдруг,
Жуку:
— А ты, я вижу, — жук!
И Заяц шкуру приберег,
Решив: «Менять не стану!»
Да, Зайцу львиный коготок,
Увы, не по карману.
И по горам, долинам
Неслась, ликуя, весть,
Что можно быть счастливым,
Имея то, что есть.
КАК ЛЯГУШКА КЕМБЕРЛИ НЕ ДАЛА ЗАМОРИТЬ ЧЕРВЯЧКА
Морили, ох, морили,
Морили червячка.
Морили-говорили:
— Заморим червячка!
Уже столы накрыли:
— Заморим червячка!
Уже ножи острили:
— Заморим червячка!
Не слышен в общем хоре
Один лишь червячок.
Ну, думает, заморят,
Им это пустячок.
Ну, думает, попался,
Попался на крючок.
Он так перепугался,
Заморыш-червячок!
Но мимо проходила
Лягушка Кемберли,
Которая гостила
На том краю земли.
Она пришла из дали,
Из-за лесов и гор,
И видела, как брали
Беднягу на измор.
Лягушка возмутилась:
— Умерьте вашу прыть!
Скажите-ка на милость:
Нашли кого морить!
Ты помори акулу,
Медведя помори! —
Лягушка подмигнула: —
Эх вы, богатыри!
На волю отпустила
Лягушка червячка
И, улыбнувшись мило,
Сказала всем: — Пока!
И шляпой помахала
Лягушка Кемберли.
И дальше пошагала,
К другим краям земли,
Где мышки, мошки, мушки
Дождаться не могли:
— Да где ж она, лягушка,
Лягушка Кемберли?!
Фрегат «Грамматика»(Страницы странствий)
Страны ближние,
Страны дальние,
Нас колышут мечты
Кругосветные.
За бортом у нас
Море Книжное,
Море Журнальное,
Море Газетное…
Ну как не стремиться
К тебе, глубина?
Открыта страница —
Открыта страна.
1
Книжное море, как и весь океан Печатной Продукции, неоднородно в разных местах: кое-где вода посолоней, а кое-где совсем пресная; кое-где попрохладней, а кое-где потеплей; кое-где воды много, а глубины никакой, а кое-где воды поменьше, зато глубина достаточная. И даже можно установить такую закономерность: чем меньше воды, тем больше глубины.
И кого только не встретишь в океане Печатной Продукции! Тут и любители серьезного чтения, которые спокойно проплывают мимо захватывающих владений Марго и Мегрэ в поисках какого-нибудь специального словаря или справочника; и любители книг для детей — для своих детей, потому что сами они, с тех пор как выросли, уже ничего не читают; и бесстрастные почитатели любовных романов; и страстные любители юмора, которого сами они лишены; и обожатели легкой, тяжелой и просто непосильной поэзии; и, наконец, самая многочисленная армия искателей приключений — не своих, а чужих приключений, в том числе и уже упомянутых Мегрэ и Марго.
К сожалению, любители серьезного чтения нередко тратят себя на чтение любовных романов, а любители непосильной поэзии — на юмор, который оказывается для них еще более непосильным". Любителям же приключений приходится искать их в жизни, так как на книжных полках приключений давно не найти.
— Кстати, вы читали Юлиана Сименона?
Достать Юлиана Сименона — дело совершенно немыслимое, его можно только выменять на Болеслава Пруса, да и то в тех кругах, в которых его не отличают от Марселя Пруста, совсем другого писателя. В тех же кругах за два комплекта «Саги о Форсайтах» можно получить один комплект Франсуазы Саган, за который вам не глядя дадут исходный комплект Юлиана Сименона. «Два Дюма» — за «Три товарища», «Три товарища» — за «Четыре танкиста и собака», «Четыре танкиста…» — за «Сто лет одиночества», «Сто лет одиночества» — за «Тысяча и одна ночь»…
Океан Печатной Продукции… Как приятно захлебываться в этом океане! Сидишь дома, а на стенах у тебя что? Когда-то в моде были обои, потом накат, потом снова обои. А теперь — стеллажи с книгами. Корешки ровненькие, выстроились, как солдаты на поверке:
— Жорж Санд!
— Есть!
— Эрнест Хемингуэй!
— Есть!
— Иоганн Вольфганг Гёте!
— Есть!
Гёте, правда, нет, но о нем никто не спросит.
Есть достоинства, которые у всех на виду, и достоинства, на которые никто не обращает внимания. Какая интересная книга, как она прекрасно написана, как шикарно издана, на какой отличной бумаге! Но кто обратит внимание на то, что в книге нет ни одной грамматической ошибки? Конечно, если ошибки есть, на них могут и обратить внимание, но если нет ошибок — о чем тогда разговор? Человек, который свято блюдет закон, совершенно неинтересен для уголовного кодекса.
Но кодекс есть кодекс, и в некоторые книги вклеиваются листочки скромного формата с напечатанными на них совестливыми признаниями: «Напечатано — следует читать». Это так называемые замеченные опечатки, которые помещаются в самом конце книги, чтобы дать возможность читателю, ничего не заметив, дочитать книгу до конца. Но есть любители, которые начинают книгу с конца, именно с замеченных опечаток. Оттуда, с конца, они отправляются в путешествие по указанным страницам, минуя страницы, на которых текст напечатан правильно.
В чем притягательность ошибки?
Если жанр, сюжет, стиль являются принадлежностью литературы и других видов искусства, то ошибка выходит далеко за пределы печатного и непечатного творчества и проникает во все виды человеческой деятельности (и не только человеческой: вспомните выражение ошибка природы).
Большинство словарей квалифицирует ошибку как неправильность в действиях, поступках, мыслях, высказываниях. Некоторые (увы, далеко не все) указывают на ее непреднамеренность и непроизвольность. Отдельные, проявляя интерес к этимологии слова, указывают на происхождение его от глагола шибать — «ударять». Но по кому ударяет ошибка — по тем, от кого исходит, или по тем, на кого направлена, не уточняется в словарях, а выясняется в каждом конкретном случае. Правда, выражение ударить лицом в грязь указывает на то, что ошибка способна замарать человека, но выражение из грязи в князи является некоторым утешением.
История ошибок отмечает любопытный факт: те, кто указывает на ошибки, пользуются меньшей симпатией, чем те, кто их совершает. Совершивший ошибку способен даже доставить радость, причем, не только тому, кто радуется чужим ошибкам, и тому, кто учится на ошибках, а совершенно постороннему наблюдателю, для которого жизнь без ошибок скучна, а собственные ошибки, увы, незаметны.
Совсем иное отношение к людям, указывающим на ошибки. Они не овеяны той романтикой, какой овеяны люди, совершающие ошибки, лишены их понятной и естественной человечности, ибо, как верно подметили древние, человеку свойственно ошибаться. Если же человек не ошибается и, больше того, не дает ошибаться другим, его называют в интеллигентных кругах педантом и сухарем, в менее интеллигентных придирой и буквоедом, а в совсем не интеллигентных занудой и… впрочем, сказанного достаточно.
Ошибки бывают: судебные и врачебные, логические и механические, фактические, хронологические, оптические, орфографические, синтаксические, стилистические, а также ошибки молодости. Особняком стоят уже упомянутые ошибки природы, не имеющие к природе прямого отношения. Обычно так называют человека, постоянно совершающего все остальные ошибки.