Маска? Он носил сотню масок. Когда он выполнял заказы, то перевоплощался и в бродячих актеров, и в принцев, и в нищих. Он играл и наглых аристократов, и скромных слуг. Носил парики, пользовался гримом, одевался в женские платья. И каждый раз он верил в свою маску, верил искренне, до самого конца. И потому он был неповторим. Но однажды он поверил в маску слишком сильно. И прожил в ней много лет.
Не открывая глаз, Демистон усмехнулся. Неотесанный служака в кругу изнеженной аристократии и золотой молодежи? О, для этой маски подошли бы усы. Но ничего, можно будет импровизировать на ходу. Расследование? Стражник ловит наемного убийцу… Нет. Теперь это будет тонкая смертельная игра, где хищник ловит хищника. Прочь шаблоны. Он просто вышел на охоту, у него очередной заказ и не более того. И человек в черном плаще — не загадочный преступник, а такой же наемник, как и он. Нужно лишь представить, что он сам сделал бы на месте убийцы, и расставить ловушку. Женщина с зелеными глазами — опасная обольстительница? Нет. Это добыча для пирата. Подходящий приз с корабля, взятого на абордаж.
Кейор Черный рассмеялся в полный голос и открыл глаза. Разгладив несуществующий ус, он подмигнул разноцветным огонькам особняка Броков и шагнул на брусчатку мостовой. Дело за малым — пустить ко дну вражеский корабль. Пустяки.
Не впервой.
Конечно, они опоздали. Сигмон, успевший оседлать лошадей и успокоить хозяйку, ждал их во дворе, у самого крыльца. Когда распахнулась дверь, и на крыльце появилась Вэлланор, кутаясь в свою пушистую северную куртку, граф знал, что бежать уже поздно. И все же он, не церемонясь, подхватил северную принцессу, легко поднял и усадил в седло — как маленького ребенка. Вэлланор без лишних слов взялась за поводья. Сигмон чувствовал, что она встревожена, но настроена решительно. Он ощущал ее страх, но вместе с тем в этой девчонке прятался стальной стержень, не позволявший ей согнуться под грузом темной волны ужаса. Теперь он точно знал, что Вэлланор — не избалованная принцесса, какой он себе ее представлял. Кто знает, какой ее жизнь была раньше, что довелось пережить ей, выросшей в мрачных горах, у подножия каменного трона? Жизнь рядом с престолом вовсе не так сладка, как может показаться на первый взгляд, — в этом граф убедился лично. Зверь встрепенулся, почуяв эмоции хрупкой девушки, судорожно сжимавшей поводья. Перед глазами Сигмона поплыли зыбкие картины: темнота, кровь, холодные камни… Он отшатнулся, закрываясь от ее воспоминаний, и едва не вскрикнул от пронзительного чувства одиночества.
— Граф, — сдавленно выдохнул Борфейм, появляясь на крыльце, — надеюсь, вы понимаете, что ваше поведение сегодня вечером скажется на вашем будущем?
— Еще как понимаю, — буркнул в ответ Сигмон, отпуская поводья скакуна Борфейма. — И если мы сию секунду не покинем этот двор, то не просто пойму, но и почувствую.
Борфейм, кипя от сдерживаемого гнева, вскочил в седло и обернулся к племяннице:
— Какое счастье, что весь наш багаж мы оставили в экипаже, — раздраженно бросил он. — Ты готова?
Сигмон поднял голову и посмотрел на луну, затянутую темными рваными облаками. Ночь выдалась светлой, но сейчас луна словно нарочно пряталась в тени, укрывая беглецов. Впрочем, сегодня темнота им не друг.
— Едем, — резко бросил Ла Тойя, взлетая в седло захрипевшего Ворона. — Быстро!
Подгоняя лошадей, беглецы выбрались со двора таверны через ворота, заблаговременно открытые Сигмоном. Очутившись на пустой и темной дороге, Ла Тойя пропустил спутников вперед, а сам привычно занял место в арьергарде.
Луна, выглянувшая из-за туч, высветила призрачным светом тракт, уходящий в лес. Темные ряды деревьев, вплотную подходившие к тракту, казались монолитными скалами, исключавшими даже намек на бегство. Для беглецов был открыт только один путь — на запад, к столице, что уже так близко и одновременно так далеко.
Кони мчались по темной дороге, выбивая из подмороженной грязи звонкие ноты. И все же они двигались слишком медленно. Сигмон прекрасно понимал — они опоздали. От погони не уйти. Конечно, их лошади отдохнули и способны обогнать преследователей, скакавших от самого Тира. Если бы они бежали в полную силу, то, возможно, даже сейчас они смогли бы оторваться от погони. Но дело было вовсе не в отдыхе.
Вэлланор ехала слишком медленно. Сигмон прекрасно понимал, что дамское седло не приспособлено к скачке галопом. Быть может, если бы северянка села прямо, как настоящий всадник, то тогда… Нет. Все равно — так ездить ее никто не учил. На кривых горных дорогах и не развить такой скорости, как на равнине. Принцесса в любом случае будет отставать.
Это понимал и Борфейм, который уже несколько раз оглядывался на отстающую племянницу. Сигмон не видел его лица, но подозревал, что оно выражает обычную для лорда досаду. Каков герцог — то ведет себя как солдат, а то вдруг превращается в капризного вельможу. Он ведет какую-то свою игру, это ясно как день. Но в чем она заключается, граф не знал, а в данную минуту и знать не хотел. Его интересовала только своя собственная игра, привычная пляска с темнотой и смертью, которая однажды закончится. Быть может, даже сегодня.
Подхлестнув Ворона, Сигмон поравнялся со спутниками и подобрался ближе к Борфейму.
— Милорд! — крикнул он. — Скачите дальше! Я остаюсь.
Герцог кивнул, принимая к сведению план проводника.
— Зачем?! — вскрикнула Вэлланор. — Не оставляйте нас, граф!
— Госпожа, — отозвался Сигмон, ухитрившись на полном ходу поклониться и не вывалиться из седла. — Я задержу погоню. А вы с дядей езжайте дальше.
— Как долго? — бросил на ходу герцог. — Где ближайший город?
— Через час вы доберетесь до первой заставы, — отозвался Сигмон. — И сможете там отдохнуть. Потом езжайте дальше, и к следующему утру вы окажетесь в Риве.
— А вы, граф, а вы?! — воскликнула Вэлланор.
— Я вас догоню, госпожа, — пообещал Сигмон и натянул поводья.
Вороной графа захрипел и замедлил шаг. Ла Тойя привстал на стременах, провожая взглядом двух всадников, что вскоре затерялись в темноте, вновь окутавшей дорогу. Когда они скрылись из виду, Сигмон остановил Ворона и спешился. Похлопав по черной шее скакуна, граф обернулся и посмотрел назад, на пустую дорогу.
Он еще не видел преследователей, но чувствовал, как волна тьмы катится ему навстречу. Всепоглощающая, мощная, будто океанский прилив, разрушительная, как лавина, сходящая с гор. Сигмон знал, что это магия. Темная, смертельная магия, с которой ему еще не доводилось встречаться. Такой силы в Ривастане не было никогда. Что-то пришедшее извне, из далеких чужих краев, шло за ним по пятам, грозя раздавить, словно надоедливую букашку. Сигмон ощущал себя маленьким и слабым перед этой страшной силой, которая и не думала таиться. Она заранее сообщала жертве, что ее ждет, заставляя дрожать от страха и опускать ослабевшие руки.
Сигмон медленно стянул плащ, скомкал его и небрежно запихнул в седельную сумку. Оставшись в рваной кожаной куртке, состоявшей, казалось, из одних лоскутов, Сигмон оглядел себя. Все на месте. Все как всегда. Он готов к охоте. Взгляд задержался на серебряных пуговицах черного камзола, блестевших в лунном свете крохотными огоньками. Ничуть не задумываясь, Сигмон достал нож, срезал пуговицы и сунул их в карман. Потом резко вскинул руки. Рукава камзола затрещали, расходясь по швам, и двигаться стало легче. Но все равно не так легко, как хотелось. Ла Тойя выругался — он с удовольствием снял бы камзол, но под ним была еще относительно белая нижняя рубаха, которая будет прекрасно заметна в темноте.
Вытащив из карманов разнообразную мелочь, в том числе и пуговицы, Сигмон опустил их все в ту же суму у седла Ворона. Туда же отправился кошель и медальон гонца. Сняв с себя все, что было не закреплено, Ла Тойя подпрыгнул на месте, проверяя, все ли он вынул. Вышло хорошо — бесшумно и удобно. Сапоги Сигмон решил не снимать — без них, конечно, было бы удобнее, но ночной лес не то место, где можно разгуливать босиком.
Вытащив из ножен меч, который выдержал уже две перековки и все же сохранил грубые очертания орудия для убийства, Сигмон взвесил его в руке. Простой кусок железа, случайно подвернувшийся ему в бою, неожиданно стал для него родной вещью. Они через многое прошли вместе и в некотором роде сроднились — тогда, когда тупое лезвие отхватило правую кисть своего хозяина. Потом, во время охоты на упырей, эта железяка, не раз спасавшая ему жизнь, стала для Сигмона едва ли не новой рукой. Этот кусок железа стал для него продолжением тела — как когти или чешуя. Меч, казалось, почувствовал настроение своего хозяина. Он дрогнул в руке, словно предвкушая новую охоту в кромешной тьме, и Сигмон не мог сказать, передалась ли ему дрожь руки, или клинок вздрогнул сам.
Очнувшись от наваждения, Ла Тойя левой рукой хлопнул по крупу Ворона.
— Ступай, — велел он. — Беги изо всех сил.
Вороного не пришлось долго уговаривать — он и так был сам не свой от ощущения опасности, накатывающей с тыла, и от близкого соседства со зверем, что вдруг появился на месте его нового хозяина.
Издав короткий хрип, вороной взял с места в галоп и помчался следом за недавними спутниками — его простыми и понятными родичами, что несли на себе простых и понятных людей.
Сигмон, оставшийся в одиночестве на пустой дороге, повернулся лицом к темной волне, подбиравшейся все ближе. Потом медленно стянул с правой руки грязную перчатку, заскорузлую от засохшей чужой крови. В лунном свете заблестела чешуя, и луна, словно испугавшись чужого уродства, снова спряталась за облака.
Сигмон сжал в лапе рукоять меча, и пальцы, обросшие черной броней, тихо клацнули о проволоку, словно металл встретился с металлом.
— Я жду, — тихо прошептал Сигмон.
Тьма бросилась ему в лицо.
Гнедая кобылка шла ходко, и Вэлланор подкидывало в седле. Она ослабила поводья, и лошадь бежала все быстрей, пытаясь нагнать вороного жеребца, несущего на себе герцога Борфейма.