Конечно, дамы знали, что сами приближают свою старость, но это всё равно казалось грустной шуткой мироздания. Получалось, что долгая молодость всегда будет доставаться тем, кому она не нужна.
Кого же в деревне удивишь свежестью лица! Всем известно, что если жить за городом, но не торчать в поле, а прятаться от жгучих лучей солнца, то кожа останется белой и мягкой, да и руки не огрубеют... Но кто будет любоваться тобой в глуши! Молодость нужна, чтобы блистать на светских праздниках. Так почему бы ни блеснуть, пока есть, чем похвастаться?
Увы, младшая из сестёр Силадьи в отличие от старшей не умела блистать и не хотела учиться. Илона упрямо отмахиваясь от совета о том, что надо радоваться жизни, но в очередной раз получила этот совет после того, как Маргит вихрем влетела в её покои и торопливо поцеловала в обе щеки.
Илона только-только уселась на скамеечку возле окна, а старшая сестра уже оценила обстановку: изящный туалетный столик с венецианским зеркалом в кованой раме, резные кресла, красный бархат кроватного полога, гобелены на стенах. Маргит обратила внимание и на оконные витражи, и даже на приоткрытую дверцу в соседнюю комнатку, где хранились вещи, и где находилась постель служанки.
Конечно, Эржебет поселила Илону в очень удобных, богатых апартаментах, и это бросалось в глаза, так что Маргит прямо сказала:
— Сестричка, я вижу, ты по-прежнему в милости у нашей всемогущей тётушки. А ещё ты всё так же молода и не замужем за дураком. Что же ты такая кислая! Да я бы на твоём месте прыгала и плясала от счастья!
— Живой дурак лучше, чем покойный, — ответила Илона, сразу погрустнев, и добавила: — Благодари Бога, что твой муж жив и здоров.
— Жив и здоров? — переспросила Маргит и закатила глаза. — Да лучше б у него язык отсох! А заодно пусть правая рука отсохнет тоже! Вчера обозвал меня бесстыжей бабой и влепил мне оплеуху, а ведь я ничего особенного не сказала. А знаешь, почему я предпочла прийти к тебе сюда, а не принимать тебя в моём доме? Потому что при муже я не могу ничего сказать по правде. Всё изворачиваюсь, чтобы опять не начал мне выговаривать. Одно хорошо — запереть меня дома он не сможет. Я всё-таки двоюродная сестра короля, хоть и не в такой милости, как ты. Я должна появляться при дворе, и на королевскую свадьбу я пойду, что бы ни случилось!
— Свадьбу нашего кузена с Беатрикс из Неаполя? — отозвалась Илона, хоть и не очень желала слушать придворные новости.
— Да, о помолвке официально объявят, когда Матьяш вернётся во дворец, — улыбнулась старшая сестра, явно довольная, что всё же посвящена в придворные тайны. — Я не рассказала тебе об этом в последнем письме, потому что сама услышала недавно: несколько дней назад, когда ты была уже в дороге.
— Значит, всё уже совсем-совсем решилось? — задумчиво спросила Илона, а затем вздохнула. Пусть она не имела ничего против этой свадьбы, но не хотела становиться гостьей на ней, а ведь от присутствия на шумном празднике не удалось бы уклониться. Опять суета эта вечная!
— Знаешь, сестрёнка, — Маргит хитро сощурилась и присела в кресло напротив, — мне кажется, что и твоя судьба решилась тоже.
— Что значит «решилась»? — не поняла младшая сестра.
— Я думаю, тебя собрались выдать замуж.
— Что? — всполошилась Илона. — Отец нашёл мне жениха? Я была у отца вчера и ничего не слышала об этом.
— Не отец, а наша тётя, — пояснила Маргит. — Я уверена, что она тебе кого-то нашла. Стала бы тётя приглашать тебя ко двору просто так.
— Тётя пригласила меня потому, что таким образом хочет выказать благоволение нашему отцу, — твёрдо произнесла Илона, повторяя слова матери.
— С чего ты взяла? — усмехнулась старшая сестра. — Уж мне ли не знать, что тётя никогда не поменяет мнения о нашем отце! Она как думала, так и продолжает думать, что он занял своё место незаслуженно. Тётя, как и многие при дворе, полагает, что отцу просто улыбнулась удача. Если бы дядя Михай не умер и если бы не был бездетным, наш отец никогда не сделался бы так богат, и не возвысился бы. А отец возомнил себя вельможей!
— Возомнил?
— Да, — уверенно продолжала старшая сестра. — А если отец хочет, чтобы тётя и Матьяш не хмурились, то пусть не настаивает на новой войне с турками. Отцу уже не раз давали понять, что он лезет не в своё дело. Нечего говорить Матьяшу о крестовом походе только потому, что об этом в своё время твердил дядя Михай. Все, конечно, чтят память нашего дяди, но новый Михай никому не нужен. Ни нашей тёте, ни нашему венценосному кузену. Это же ясно, как день, и только наш отец не хочет этого понять и удивляется косым взглядам.
— А ты говорила об этом отцу? — спросила Илона.
— Нет, и не буду, если меня не спрашивают, — нарочито спокойно произнесла Маргит, пожав плечами. — Когда-то я пыталась намекнуть об этом матери, чтобы она повлияла на него, но мать не стала меня слушать... А теперь, ты ведь знаешь, она уже не имеет на отца никакого влияния.
— А если я попробую объяснить отцу, почему тётя недовольна? — осторожно спросила Илона, но в ответ услышала:
— Ах, сестрёнка! Как же ты наивна! Это продолжается уже не первый год, а ты думаешь, что раз приехала, то за один день всё решишь?
— Значит, мне не удастся помирить отца и тётю? — огорчилась Илона. — Значит, я приехала напрасно?
— Если я права в моей догадке, то не напрасно, — старшая сестра выразительно покачала головой.
— В догадке по поводу того, что тётя нашла мне жениха? — младшая сестра только отмахнулась. — Маргит, ты неправа.
— А зачем тогда тебя пригласили в столицу? Зачем? — не унималась Маргит.
— Если ты права, то кто же мой жених? — возражала Илона. — Почему тётя до сих пор не обмолвилась об этом даже полусловом? Она ни разу не спрашивала, собираюсь ли я снова замуж.
— Здесь что-то кроется, — уверенно заявила старшая сестра. — Вот подожди, и увидишь.
— Подождать я, конечно, могу, — безразлично ответила Илона, — ведь я здесь надолго. Тётя сказала, что не отпустит меня, пока я не увижусь с нашим кузеном, а когда Матьяш приедет, точно неизвестно.
— Не отпустит, пока не увидишься? — Маргит навострила уши. — А что ещё сказала тётя по поводу твоего отъезда?
— Больше ничего.
— Так значит, это не тётина затея, а Матьяша! — продолжала рассуждать старшая сестра. — Кузен приедет и скажет тебе, кто твой жених. Судя по всему, твой жених сейчас в королевской свите, а сам Матьяш сейчас в Моравии. Поэтому тебе ничего и не говорят.
— Нет, Маргит. Этого просто не может быть. Не может быть, — упёрлась Илона, а сестра повторила:
— Подожди и увидишь.
Младшая сестра не знала, что ещё возразить, поэтому замолчала, и в комнате на несколько мгновений повисла неловкая тишина.
— А знаешь, что у нашего кузена новая любовница? — произнесла Маргит, чтобы поддержать разговор. — Не помню, сообщала ли я тебе об этом в недавнем письме. Так вот она очень молоденькая и хорошенькая. Знаешь, кто такая? Одна из тех юных особ, которых наша тётя всё время держит подле себя. Имей в виду то, что я сказала, и не смотри с осуждением, если эти юные дурочки скажут глупость, а ведь такое с ними частенько случается.
Илоне совсем не хотелось слушать рассказ о королевской любовнице, но делать было нечего: «Если не нравится, о чём хочет говорить Маргит, предложи тему сама», — повторяла себе младшая сестра, но ничего не приходило в голову.
— Когда приедет Матьяш... — эти слова всё чаще встречались в тётиных речах с тех пор, как Илона приехала к ней во дворец погостить, и точно такие же разговоры тётушка вела семнадцать лет назад, когда готовилась встречать Матьяша, который должен был вернуться из богемского плена.
Семнадцать лет назад, в те далёкие дни Илоне всё время рассказывали, что случится, когда Матьяш приедет, а сейчас хранили странное молчание. Ах, если бы всё было так же понятно, как семнадцать лет назад зимой!
Помнится, в то время тётя вечно держала младшую племянницу подле себя, поэтому Илона обошла все комнаты во дворце не один раз, а особенно часто приходилось бывать в большом зале с толстыми колоннами, выстроившимися в ряд и делившими помещение пополам, а заодно поддерживавшими высокие стрельчатые своды. Этот зал убирали особенно тщательно и, несмотря на зимнее время, мыли в нём окна-витражи.
— Вот сюда войдёт мой Матьяш, он проследует через зал и сядет на трон, — повторяла Эржебет, указывая на огромные двустворчатые двери, а затем — на тронное кресло, стоявшее на возвышении со ступеньками в другом конце зала и издалека казавшееся маленьким.
— Там Матьяш объявит, что хочет через тебя породниться с Понграцами, а затем мы за один раз отпразднуем и приезд моего сына, и твою помолвку, — добавляла тётя.
После этого она отправлялась следить, как в другом почти таком же большом зале моют пол, а затем расставляют столы, кресла и скамьи для будущего пира. Затем тётя шла в жилые покои, желая удостовериться, что все перины, шторы и ковры будут выбиты, пыль — протёрта, обрывки паутины — удалены, а в кладовых смотрела, чтобы всего было в достатке. Сколько лестниц и коридоров исходила Эржебет — не сосчитать! А вместе с ней — и Илона.
Девочке, которая всю жизнь прожила в деревне и привыкла много ходить, это не казалось тяжело, но вот тётя то и дело опускалась в близстоящее кресло или на деревянную пристенную лавку:
— Уф, как же я закрутилась с этими хлопотами. Ноги не держат, — говорила пожилая Эржебет, но по всему было видно, что хлопотам она рада.
А затем, морозным февральским днём приехал Матьяш. В то время кузен был четырнадцатилетним мальчиком, с вьющимися тёмно-русыми волосами до плеч. Он ещё не оставил детскую привычку дуть губы, если что-то не нравилось, но уже старался вести себя как важный и серьёзный человек.
В присутствии самых знатных людей королевства этот юный монарх вошёл в тронный зал, проследовал по коврам и уселся на трон, издалека казавшийся маленьким.