— Так что же? — серьёзно спросила мать Его Величества. — Что твой муж говорит о моём сыне? Чем ты так смущена?
Илона, которая совсем было растерялась, вдруг подумала, что дело ещё можно поправить. Она смело подняла глаза на тётю и произнесла:
— Верно ли я понимаю, тётушка, что вы просите меня доносить на моего мужа, если он скажет что-то не то? Если да, то я смущена. Очень смущена. Мне представлялось, что моя свадьба должна послужить укреплению мира и дружбы. Так говорил Его Величество. Неужели, всё иначе? Неужели, я должна не укреплять мир, а следить за своим супругом?
— Разумеется, речь не о слежке, — спокойно возразила тётя, — но ты ведь помнишь о том, кем являешься? Ты принадлежишь к семье Силадьи и ты — родственница короля, поэтому если заметишь, что твоей семье что-то угрожает, твой долг — предупредить об этом. Я говорила тебе это и прежде, — строго добавила матушка Его Величества: — Если ты забудешь о том, кто ты, то уронишь свою честь. Ты ведь не забыла?
— Нет, не забыла, — пробормотала Илона.
— Вот и хорошо, — Эржебет милостиво улыбнулась, а Илона теперь подумала, что если бы Матьяш хотел следить за Ладиславом Дракулой, то делал бы это при помощи нанятых слуг. Ведь неспроста же король нанял слуг для новой супружеской четы!
«Среди слуг наверняка есть доносчик», — сообразила Илона, однако при том разговоре, когда Ладислав-старший и Ладислав-младший обсуждали короля, никто из слуг не присутствовал.
Супруга Дракулы успокоилась и с улыбкой сказала:
— Знаете, тётушка, я ещё плоховато знаю своего мужа, но полагаю, что он не дурак. Если бы мой муж испытывал недовольство по отношению к Его Величеству, то не стал бы говорить об этом мне, двоюродной сестре Его Величества. Я вижу то, что видят все. Ладислав Дракула хочет отблагодарить Его Величество верной службой, и поэтому спрашивал у моего отца про будущий крестовый поход.
Эржебет засмеялась:
— Очень хорошо. Вот такого ответа я от тебя и ждала, моя девочка. Сразу видно, на чьей ты стороне.
Супруга Дракулы снова улыбнулась, но улыбка вышла немного фальшивой. Илона и сама уже не понимала, на чьей стороне находится. Ладислав Дракула всецело дал понять, что хотел бы считать свою супругу частью своей семьи, и что брак — не формальность, а Эржебет меж тем говорила совсем другое. «Как бы там ни было, но доносить на своего мужа я не стану, — решила Илона. — Будь он в десять раз хуже, чем есть, всё равно бы не стала. Я не для этого выходила замуж».
На протяжении всего пути обратно в Пешт она, сидя в носилках, думала о том, что ввязалась в совсем не женское дело — в политику. Матьяш говорил, что нужно будет просто выйти замуж, но Илона видела, как слова кузена всё больше расходятся с делом. Теперь оказалось, что супруге Дракулы придётся думать над каждым словом прежде, чем что-то сказать, ведь почти всякое слово могло иметь серьёзные последствия для её мужа, а значит — и для неё самой.
Увы, муж вёл себя глупо, поскольку позволял себе в присутствии жены говорить о Матьяше без восторга. Илона предпочла бы, чтобы он, в самом деле, был умнее, но понимала, что эта глупость — следствие того, что сердце у Дракулы не каменное. Он был благодарен жене, согласившейся на брак, и доверял ей, поэтому невольно делал своей соучастницей. «Ах, зачем мне эти его чувства!» — думала Илона, но в глубине души была тронута и даже рада, что так вышло, ведь муж доверил ей не только собственную судьбу, но и судьбу своего сына. «Мне нельзя обмануть их доверие. Это грех, — говорила себе жена Дракулы. — Значит, я должна стремиться помирить моего мужа с моим кузеном, ведь это единственный способ угодить сразу всем. Но получится ли?»
Именно в тот день, возвращаясь в Пешт, Илона впервые задумалась, почему её муж, несмотря на все полученные милости, недоволен Матьяшем. Казалось бы, следовало радоваться и благодарить, но Дракула был благодарен лишь своей жене, а вовсе не Матьяшу, который их познакомил и поженил. Дракула как будто подозревал во всём происходящем какой-то подвох. А ведь и Маргит когда-то говорила, что неожиданная перемена Матьяша в отношении к крестовому походу выглядит весьма странной.
Его Величество уверял, что, заполучив такого военачальника как Дракула, сможет нагнать страх на турков. Но насколько искренни были эти слова? Может, король задумал некую хитрую игру, а Дракула должен был стать в этой игре если не пешкой, то офицером?
Илона оставалась погружённой в эти мысли и тогда, когда оказалась во дворе собственного дома. Выбираясь из крытых носилок, она даже не сразу поняла, что человек, который протягивает ей руку, чтобы помочь, это её муж. Тот встречал жену и искренне радовался, что она вернулась.
Вот они вошли в дом, молча поднялись наверх, причём Дракула последовал за супругой даже в её спальню, явно надеясь на что-то. «Я устала, а мне ещё и мужа ублажать?» — с некоторым неудовольствием подумала Илона, но продолжала молчать.
— Как поживает почтенная Эржебет? — меж тем спросил Дракула, и вопрос прозвучал очень простодушно.
Лучше бы муж спросил иначе, как-нибудь с подковыркой. Это означало бы, что он понимает, насколько серьёзные последствия мог бы иметь разговор тёти с племянницей, но Дракула будто не понимал.
Вот почему Илоне подумалось: «Перевалил на меня заботу о себе. Как взрослый ребёнок! Я думала, что усыновляю только Ладислава-младшего, а усыновила и Ладислава-старшего тоже. Забочусь о нём больше, чем он сам заботится о себе».
— С ней всё хорошо. Она о тебе спрашивала, — с некоторым раздражением ответила Илона.
— Спрашивала? — эхом отозвался муж.
— Да, ей хотелось знать, благодарен ли ты Матьяшу за брак со мной.
— Я благодарен. Как может быть иначе, — улыбнулся Ладислав Дракула, приобняв жену за талию и целуя в угол рта.
— А недавно ты говорил другое, — всё так же раздражённо произнесла Илона, но не в полный голос, чтобы слуги не слышали. — Ты утверждал, что мой кузен был к тебе несправедлив, не ценил правду и наказал тебя за то, что ты говорил её. Ты, наверное, думал, что даже наш брак, устроенный Матьяшем, не восполнит ущерба, тебе причинённого.
Даже такие слова Дракулу не насторожили:
— И ты сказала об этом тёте? — непринуждённо осведомился он.
— Нет, я сказала, что ты благодарен.
— Ничего иного я и не ждал, — Дракула крепче притиснул жену к себе, отодвинул ткань полупрозрачной накидки, прикрывавшей плечи, поцеловал в ключицу. — Моя милая, умная супруга...
Илона, сама не зная, почему, принялась вырываться:
— Пусти. Пожалуйста, пусти.
— Но ведь день сегодня непостный.
— Я устала, разъезжая по гостям. Прошу тебя. Пусти.
Муж исполнил просьбу и вот теперь насторожился:
— Я тебя совсем не пойму, — сказал он. — Вот ты заботишься обо мне, но не хочешь, чтобы я выразил тебе благодарность. Ты говорила, что я понравился тебе. Так почему же ты кривишься так, будто тебя выдали за меня силой?
— Я просто устала, — вздохнула Илона. — Пожалуйста, уходи.
Эта просьба тоже была исполнена.
Как только скажешь во всеуслышание, что всё хорошо, сразу всё становится плохо. Стоит только сказать всем, что муж доволен, как он сразу становится недоволен.
С того дня, как Илона побывала у тёти и решила, что не станет доносить на своего супруга, он начал хмуриться и задавал вопросы, которых прежде не было:
— Почему ты так холодна со мной? Раньше я думал, это от скромности, но ведь уже две недели прошло. Пора бы привыкнуть и перестать смущаться. Хватит.
— Я веду себя так, как положено, — отвечала Илона. — Ты взял в жёны католичку. Может, в Валахии женщины ведут себя по-другому, но здесь, в католической стране — именно так.
Дракула почему-то не верил. И стал вести себя иначе. Если раньше он, целуя жену, забывался в своих чувствах, то теперь всё больше приглядывался к супруге: поцелует и смотрит, довольна ли та. То и дело спрашивал:
— Тебе так нравится? А так?
Илона честно сказала мужу, что колючая щетина на его скулах и подбородке царапает ей кожу. Он начал бриться с вечера, но это мало чему помогло. Жена Дракулы по-прежнему хотела вывернуться из его объятий и делала над собой усилие, чтобы не выворачиваться, и даже когда допускала мужа к себе, на её лице порой мелькало выражение: «Оставь меня в покое». Конечно, он старалась улыбаться, а улыбка получалась фальшивой, откровенно фальшивой.
Жена Ладислава Дракулы прекрасно понимала, что муж от неё хочет — хочет видеть, что приятен ей именно как мужчина. Но потакать этому мужскому тщеславию Илона не могла. Да и следовало ли? «Этот человек как будто забыл, что у нас договорной брак, — рассуждала она. — Ну, да, в первую ночь я сказала, что вышла замуж потому, что жених мне понравился. Но я вынуждена была это сказать. А теперь я вынуждена изображать женщину, которой нравится быть с ним в постели? Нет, не стану. Всему есть предел. Я не обещала, что буду радоваться постельным утехам. Обещала лишь, что буду выполнять супружеский долг. А когда я говорила, что мне понравился человек, изображённый на портрете, то имела в виду совсем не постель. Я имела в виду, что без неприязни смогу жить с ним под одной крышей, говорить с ним».
Несмотря на всё своё недовольство постоянными приставаниями и неудобными вопросами, Илона отнюдь не хотела жить отдельно от мужа, то есть разъехаться. «Во-первых, не всё так плохо, чтобы невозможно было терпеть, — повторяла она себе, — а во-вторых, как же Ласло? Кто станет о нём заботиться? Ведь Ласло тогда станет жить с отцом».
Именно эта мысль чаще всего помогала Илоне исполнять супружеский долг — исполнение долга было своеобразной платой за право заботиться о пасынке, а заботиться очень хотелось. «Почти тринадцать лет он жил под присмотром одних только монахов. Без матери. Ах, бедный мальчик!» — часто говорила себе новоявленная мачеха и, наверное, поэтому очень скоро стала называть Ладислава-младшего даже не Ласло, а «мальчик мой».