К счастью, Ладислав Дракула так и не спросил о том, кто же мог стать его наречённой четырнадцать лет назад. Наверное, подумал, что жене может не понравиться, что он расспрашивает её о другой женщине.
Илона продолжала вспоминать о Вацлаве. Временами, сидя в одной из больших комнат, предназначенных для приёма гостей, и занимаясь вышиванием, она вдруг отвлекалась и уносилась воспоминаниями вдаль. Представлялась огромная долина, окружённая горами, подобными тёмно-зелёной зубчатой стене. Виделась полноводная река и деревеньки по берегам. Ах, Липто! Чудесный словацкий край. И когда Илона обозревала его мысленным взором, то казалось, что Вашек где-то совсем рядом. Может, он справа в одном шаге от тебя, надо только повернуться в ту сторону.
Илона хотела повернуться, но почему-то очень редко удавалось. Чаще эта грёза прерывалась, потому что вдруг приходило ощущение: «Ты находишься под чьим-то пристальным взглядом». Оказывалось, новый муж сидел в кресле неподалёку и вглядывался в задумчивое лицо жены:
— Куда ведут дороги, по которым ты только что путешествовала? — спрашивал он.
Ладислав Дракула спрашивал скорее с любопытством, чем с подозрением, но Илона пожимала плечами, отмалчивалась или же бормотала что-то почти бессмысленное. Ей было стыдно, потому что жена Дракулы несмотря ни на что временами ощущала себя женой Вацлава. Тем неприятнее ей оказалось узнать, что все вокруг не только считают её женой «того самого Дракулы», но и мысли не допускают, что когда-то она была женой другого человека!
Неприятное открытие случилось в католическом храме Пешта, стоявшем на главной городской площади. Туда Илона ходила на воскресные мессы (ходила, разумеется, без мужа, посещавшего службы в другой церкви, в сербском квартале) и пусть жена Дракулы избегала разговоров о своей персоне и семье, все, кто ходил на мессы в тот же храм, быстро обо всём узнали.
В тот день Илона, которую сопровождала Йерне, как обычно, пришла немного раньше начала службы, так что храм оставался ещё полупуст. Оставив служанку стоять ближе к алтарю, чтобы придержала для госпожи место в медленно сгущающейся толпе[11], госпожа отошла в один из закоулков церкви, где преклонила колени перед статуей Девы Марии.
От молитв отвлёк разговор двух женщин, стоявших у стены в нескольких шагах от Илоны. Они говорили шёпотом, но одна из собеседниц так воодушевилась, что её шёпот стал слишком громким, а в каменном храме всё прекрасно слышно.
— ...подземный ход! — говорила воодушевлённая собеседница. — Она ходила к нему в башню через подземный ход. И оставалась у него до того часа, пока не начнут меняться стражи. Тогда ей приходилось возвращаться обратно к себе во дворец, потому что стражники заглядывали к Дракуле и проверяли, что он делает.
Слово «Дракула» заставило Илону начать прислушиваться: «Наверное, они судачат о том, что в Вышеграде у моего мужа была любовница».
— Быть не может! — меж тем воскликнула другая собеседница, и тоже слишком громко.
— Да может, может, — продолжала первая. — Пока он был в Вышеграде, она то и дело ездила туда под разными предлогами, жила там во дворце и всегда просила, чтобы ей давали одни и те же покои, чтобы ходить через ход. Она думала, что никто не догадается. Но Матьяш всё равно про это узнал, и тогда решил её и Дракулу поженить, чтобы она больше не позорилась.
Слушая это, Илона чуть не задохнулась от возмущения. Оказалось, что говорили о ней. И навыдумывали всякого! Откуда только взяли! Значит, сплетницы решили, будто она вышла замуж за Дракулу только потому, что сама же за ним и бегала?! А как же Вацлав. Значит, Вацлав и вовсе не существовал?
— Так она влюбилась, что ли? — меж тем продолжала удивляться вторая собеседница. — Господь всемогущий! Я слышала, этот Дракула страшный, что просто ужас.
— А может, ей это и понравилось, — хмыкнула первая. — Я слышала, сама Илона тоже красотой не блещет, но рядом с Дракулой и она покажется красавицей. А ему, когда он в башне сидел, любая сгодилась бы. Других-то всё равно не было.
«Вот, как просто всё! — Илона почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. — Значит, не было у Матьяша намерения идти в крестовый поход и сделать Дракулу союзником. Король просто пристроил, наконец, свою кузину, которая лицом была страшная, как смерть, и никто кроме страшилища-Дракулы на такую не позарился».
Собеседницы, сейчас так зло обсуждавшие королевскую кузину, наверное, знали её возраст, но не знали о предыдущем браке и полагали, что она дожила до тридцати лет, так ни разу и не побывав замужем. А почему раньше замуж не вышла? Ясное дело! Страшная!
Илоне даже смешно стало вспомнить, как Эржебет уверяла, что свадьба с Дракулой — не урон чести! Вот, как теперь сплетничают о жене Дракулы! И не только в этой церкви.
Невольно вспомнились слова самого Дракулы: «Моей будущей супруге придётся нелегко из-за разных сплетен». Получалось, что он оказался честнее, чем Эржебет, стремившаяся представить Илоне сомнительный брак в наиболее выгодном свете.
Оскорблённой племяннице захотелось сейчас же поехать к тётушке и рассказать обо всём. Но сперва хотелось спросить сплетниц: «А что же Дракула сам не сбежал от такой уродины по подземному ходу и не нашёл себе никого покрасивее?» Илона уже приоткрыла рот, чтобы произнести эти слова, но в последний момент сдержалась. А сплетницы всё продолжали:
— Говорят, она теперь к нам в храм ходит. С сынком вместе.
— Каким сынком?
— Да от Дракулы. Каким ещё!
— Так у них и сын есть?
— А то! Взрослый уже. Илона с Дракулой ещё давно спуталась. В тот год, когда король привёз его в Буду как преступника, она сразу же на это страшилище и кинулась. Нашёл сапог пару. Она сама уродина, и он страшилище. Вот тогда Илона и забрюхатела. А после, когда родила, стала таскаться в Вышеград.
«Радуйся, — мысленно подбодрила себя жена Дракулы. — Эти сплетницы назвали Ласло твоим сыном». Даже не хотелось спрашивать, как же так вышло, что король арестовал Дракулу и посадил в тюрьму тринадцать лет назад, а сыну уже двадцатый год пошёл.
Теперь показалось даже к лучшему, что про Вацлава эти сплетницы ничего не знали. «Ещё не хватало, чтобы они трепали его имя, — подумала Илона. — Пусть треплют только моё... и ещё имя Дракулы. Он привык к тому, что молва рассказывает небылицы, и что о нём судачит весь свет».
Жена Дракулы вдруг поняла, что нет смысла жаловаться тётушке. Всему королевству рты не заткнёшь, да и Эржебет всё-таки не обманывала. Утверждая, что сплетен не будет, если Илона станет держать себя достойно, тётя имела в виду только королевский двор, ведь при дворе хорошо знали всю историю свадьбы. А что могли знать горожанки из Пешта?
Пусть Илона не видела лиц ни одной из сплетниц, но видела, что одеты они не слишком богато. Значит, та, кто одета богаче их, может им приказывать. Вот почему кузина Его Величества, вспомнив, что сейчас одета в выходное дорогое платье, которое сразу говорит о высоком положении, поднялась с колен и решительно двинулась к шепчущимся собеседницам.
— И как вам не стыдно обсуждать такое в храме! — строго сказала жена Дракулы. — Вы на молитву пришли.
— Простите, госпожа, — пискнули те и притихли.
Конечно, они не знали, кто сейчас обратился к ним, ведь Илона представлялась им уродиной, а рядом с ней непременно должен был идти такой же некрасивый сын.
В череде домашних дел и мелких семейных событий, которые теперь наполняли жизнь, Илона не заметила, как прошло три недели, а между тем политические дела Матьяша тоже шли своим чередом. Король почти сразу после окончания свадебных торжеств решил, что Ладиславу Дракуле следует съездить в Эрдели, дабы помириться с жителями Надьшебена, Брашова и других саксонских городов. Тринадцать лет назад между Дракулой и саксонцами, жившими в Эрдели, была вражда, но теперь следовало забыть старые обиды.
Это следовало сделать хотя бы ради того, чтобы саксонцы предоставили своих воинов для крестового похода. Несколько десятков тысяч хорошо вооружённых людей оказались бы совсем не лишними, но муж Илоны не верил, что примирение с саксонцами чему-то поможет:
— Они всё равно не дадут ни одного воина. Хоть дружи с ними, хоть не дружи. Когда я последний раз воевал с турками, саксонцы так никого и не прислали в помощь. Неужели, за минувшие тринадцать лет все так сильно переменились?
Правда, Дракула хоть и ворчал, но готовился к поездке. Всё путешествие туда и обратно заняло бы, по меньшей мере, месяц. Это долго, а в таком долгом путешествии нужно много вещей. Значит, следовало купить ещё пару лошадей, которые несли бы поклажу, да и деньгами запастись. Пришлось Илоне, на всякий случай взяв с собой мужа, отправиться к еврею-казначею даже раньше, чем она думала после того, как отдала часть денег своему пасынку на развлечения.
Кстати, Ласло должен был тоже поехать в Эрдели, и потому отец стал выезжать с ним за город, чтобы юноша поупражнялся в верховой езде. На лошади он держался весьма неуверенно и, наверное, предпочёл бы ездить на лошаке или даже на осле, как делают монахи, но отец — как и Илона — хотел бы вытравить из него монашеские привычки.
Увы, знакомство с Джулиано не давало таких быстрых плодов, как хотелось бы. Ласло оставался скромен и застенчив, но в то же время стал куда менее покладист, чем прежде. Теперь, когда появился новый знакомый, Ласло частенько сбегал к нему в Буду, чтобы таким образом уклониться не только от уроков верховой езды, но и от занятий славянским языком. Отец сказал, что сын должен выучить славянскую грамоту, поскольку это обязательное знание для будущего правителя, а Ласло, хоть и обещал выучить её самостоятельно, но явно не был воодушевлён. Он не видел себя правителем. Он просто радовался каждому дню своей новой жизни, полюбил шум городских улиц и стал думать, что весьма интересно окунуться в эту суматоху после той тишины, которая царила в резиденции епископа Надьварадского или в дворцовой библиотеке Матьяша.