— А сколько ж раз пробовал? — не отставал отец.
— А столько, что в твоих деревнях об этом тайные разговоры. Девки меня теперь не боятся почти. Как видно, не так им страшно целости лишиться, как в подоле принести. А молодухи сами мне улыбаются, выпрашивают перстенёк или деньги...
Так Илона узнала, что муж ей не верен, но ей очень хотелось бы думать, что Вацлав солгал отцу — солгал, чтобы избавить свою любимую супругу от унижения.
Илона посчитала бы унизительным воспитывать ребёнка служанки или крестьянки как своего собственного — это совсем не то же самое, что воспитывать пасынка, ведь ради воспитания пасынка ты не носишь накладной живот и никому не лжёшь. Пусть в Священном Писании говорилось, что обе жены Иакова сводили своего мужа со своими служанками, приговаривая «через неё мой род продолжился», но Илона не смогла бы последовать их примеру. Нет, только не так!
Илона никогда не признавалась мужу, что слышала тот ночной разговор, и никогда не спрашивала: «Ты солгал отцу или не солгал?» Она просто повторяла себе, что Вашек по всегдашнему обыкновению защищал её и, наверное, надеялся, что дети ещё будут. Илона и сама в то время надеялась, но, увы, детей так и не появилось, поэтому она с каждым годом чувствовала себя всё более виноватой. И всё же чувствовать вину было намного легче, чем хоть на минуту допустить, что Вашек хоть в чём-то виноват, и что он, когда ездил на охоту (а отлучался он весьма часто), охотился ещё и за крестьянками в отцовских поместьях.
Маргит, как и обещала Илоне, нашла повитуху, но сделать всё в полной тайне не смогла — мать Илоны и Маргит, всё так же живя в Буде и продолжая беспокоиться за младшую дочку, прознала про эти поиски.
Когда Маргит наводила справки, одна из материных столичных подруг случайно услышала разговор и поспешила обрадовать «будущую бабушку»:
— Знаешь, кто вдруг понадобился твоей старшей дочери? Неужели, после стольких лет случилось чудо? Господь милостив.
Разумеется, «будущая бабушка» поехала в дом к Маргит, начала допытываться, выяснила, для кого ведутся поиски на самом деле, а в итоге разволновалась. Агота Сери-Поша даже тогда, когда выдавала свою младшую дочь замуж за «того самого Дракулу», не думала, что в браке появятся дети, пусть такая возможность и обсуждалась при заключении брачного договора.
Все привыкли, что над королевской семьёй висит проклятие бездетности, а про Матьяша говорили, что он сумел прижить внебрачного сына только потому, что перестраивал главную церковь в Буде, почти отстроил заново: Господь смилостивился и даровал Матьяшу сына. «Неужели, смилостивился и над Илоной?» — наверное, думала мать, и ей оставалось непонятным, как же следует принять происходящее: радоваться или нет? Появление ребёнка — радость, но если речь идёт о ребёнке Дракулы...
— Почему ты мне не сказала? — этот вопрос Агота Сери-Поша задала младшей дочери прямо с крыльца, входя в прихожую пештского дома.
— Я не сказала, потому что пока не о чем говорить, — пролепетала Илона, стоя в прихожей, и с укоризной посмотрела на старшую сестру. Маргит ведь не предупредила, что придёт вместе с матерью — лишь сказала, что нашла повитуху и явится вместе с ней.
«Ну, хоть в чём-то не обманула», — приободрилась Илона, когда увидела рядом с сестрой упитанную женщину средних лет в простом сером платье и белой косынке, скрывавшей волосы. В руке у женщины была корзина с плетёной крышкой.
— Вот сейчас и мы узнаем, беременна ты или нет, — меж тем произнесла мать, строго взглянула на младшую дочь, а затем повелительным жестом указала на лестницу, ведущую наверх — туда, где находилась спальня.
То, что мать распоряжается в доме, как хозяйка, было неприятно. Илона предпочла бы сначала сама поговорить с повитухой и окончательно решить, можно ли довериться этой женщине, но теперь выбора не оставалось. Следовало слушаться.
Жена Дракулы тяжело вздохнула и побрела наверх, а вот повитуху всё происходящее, кажется, забавляло. Эта женщина едва заметно улыбалась, тем самым показывая, что наблюдает семейные сцены не впервые. Илоне даже показалось, что улыбка нагловатая, и это подозрение перешло в уверенность, когда повитуха вошла в спальню и осмотрелась — тоже будто хозяйка. Увидев кувшин с водой, тазик для мытья рук и полотенце, женщина перевела взгляд на кровать, а затем — на окна, из которых лился яркий дневной свет, и будто подумала: «Годится».
Мать Илоны тем временем оставалась всё такой же строгой:
— Приступай, — повелела она повитухе, и только тут жена Дракулы, наконец-то, очнулась от оцепенения, в которое впала.
— Нет.
— Как это «нет»? — удивилась мать.
— Матушка, вы с Маргит должны выйти и подождать в одной из соседних комнат. При вас я не хочу быть осмотренной.
— Дочка, нечего привередничать, — возразила мать. — Что плохого, если я останусь?
— Нет.
— Доченька, но я же с ума сойду от беспокойства!
— Нет, — Илона сказала это, как и предыдущие «нет», очень твёрдо, поэтому её желание было исполнено, но повитуха, закрывая дверь за уходящими женщинами, всё так же нагловато улыбалась.
«Нет, сама я бы её не выбрала, — думала жена Дракулы. — Уж слишком она самоуверенная».
Илона не очень хорошо представляла себе, как должен проходить осмотр, поэтому, присев на край кровати, решила прямо спросить:
— Что от меня требуется?
— Сперва, госпожа, мне нужно вас расспросить, — ответила женщина. — Вы позволите, если я тоже присяду тут рядом с вами, с краешку?
Жена Дракулы позволила, а после этого пришлось отвечать на множество вопросов, некоторые из которых в ходе разговора задавались по нескольку раз. Особенно часто повторялся вопрос: «И как вы себя теперь чувствуете? Что-то болит? Беспокоит?»
Так из-за этих настойчивых расспросов Илона вспомнила, что со времени отъезда мужа все дела делала будто через силу. Всё время хотелось прилечь, даже если спать не хотелось. Но ведь нельзя же так себе потакать и лениться!
Вспомнила Илона и то, что, наверное, переела за последнее время. Ей никогда так раньше не хотелось есть, но, наверное, опять не следовало себе потакать, потому что утром теперь стало подташнивать. Иногда до рвоты.
Повитуха кивала, но явно не потому, что соглашалась с этими рассуждениями — она лишь показывала, что слушает, так что Илоне стало ещё более неприятно. Почему-то вдруг захотелось, чтобы пожалели, сказали что-нибудь успокаивающее. А успокаивающих слов не было. Всё та же едва заметная насмешливая улыбка.
И ещё было много очень нескромных вопросов, на которые Илона просто не знала, что ответить. Это касалось не только регул, а вообще всего. Стала ли она чаще мочиться? Не мучают ли запоры? Выделяется ли некая жидкость из сосков? Эти и другие вопросы вызывали стыд и недоумение.
— Я не замечала. Не следила, — отвечала Илона.
Затем начался собственно осмотр. Повитуха неторопливо вымыла руки в тазике, затем надела белый передник, вынутый из корзинки, и смазала руки какой-то мазью, которую опять же принесла с собой, а Илоне пришлось полностью распустить шнуровку на платье, лечь и задрать юбки очень высоко.
Она не предполагала, что её будут ощупывать не только снаружи, но и внутри, однако пришлось согласиться и с этим, а когда всё закончилось, лицо повитухи осталось всё таким же, слегка насмешливым:
— Ну что ж, госпожа. Кажется, всё хорошо.
— А когда вернутся регулы? — спросила Илона. — По правде говоря, я уже начала беспокоиться, не больна ли. Но если ты говоришь, что всё хорошо, то я рада. Но что же со мной такое, если я не беременна? Наверное, такие недомогания у бездетных женщин — обычное дело?
И вот тут на лице повитухи появилось неподдельное удивление:
— Госпожа, вы беременны. Месяца четыре. Уж точно больше трёх с половиной. Ваша сестра сказала мне, что свадьба состоялась в середине лета. Ведь так?
Кажется, Илона впервые за долгое время говорила с женщиной, не знавшей, что свадьба двоюродной сестры Его Величества и «того самого Дракулы» состоялась в начале июля. Однако сейчас обеих собеседниц занимали другие вопросы.
— Я беременна? — Илона, которая с момента окончания осмотра не меняла позу, теперь села на кровати и накрыла ноги юбками. — Но это невозможно. У меня не может быть детей. Сейчас я во втором браке, а в первом прожила более десяти лет, и не забеременела ни разу.
Теперь повитуха смотрела на неё не удивлённо, а сочувственно, будто хотела сказать: «Эх, милочка», — но вслух было произнесено другое:
— Госпожа, я не знаю, что происходило с вами раньше и судить об этом не могу, но сейчас вы беременны.
— Этого не может быть! Ты ошиблась!
— Госпожа, уже прощупывается головка плода.
Илона вытаращила глаза и, чуть заикаясь, спросила:
— Это значит, что ребёнок там несомненно есть?
— Да, госпожа, — ответила повитуха, снова присев рядом на край кровати, и в голосе опять сквозило сочувствие: «Как же так вышло, что ты до сих пор ничего про это не знаешь?»
— А почему я не чувствую ребёнка?
— Он ещё слишком маленький, ножками и ручками не сучит. Но матка заметно увеличилась — очень заметно. Если б вы пригласили меня на месяц раньше и уверяли, что не можете быть беременны, я бы ещё усомнилась, но сейчас сомнений в беременности нет. Сомнений уже не может остаться на таком сроке.
— А если ты как-то не так щупала? И, может, я просто устала, и у меня было много волнений? Может, из-за усталости и волнений регулы пропали? У меня так бывало прежде, в первом браке. Иногда регулы задерживались на месяц или около того, и я надеялась, что понесла, но всякий раз надежды оказывались напрасны, регулы приходили.
— Возможно, это были выкидыши, — сказала повитуха, — но я не могу об этом судить. И именно поэтому теперь вам следует беречь себя. Не поднимайте ничего тяжелого. Когда взбираетесь и спускаетесь по лестницам, крепче держитесь за перила. Платье туго не затягивайте. И позвольте себе полениться. Ешьте побольше фруктов, благо сейчас осень. Если соберётесь идти на улицу, даже ненадолго, то одевайтесь потеплее.