[12]» ...Тут из кустов и впрямь пасть показалась, но только кабанья. Матьяш, как увидел, поднял копьё, да поздно. Зверь мимо него — шнырь. А вот второго кабанчика, который вслед за первым из кустов вынырнул, я успел копьём достать. Сейчас мы этого кабанчика и едим.
Помнится, Илона, сидя рядом с мужем и слушая эту историю, даже не улыбнулась, подумав, что он подсмеивается не столько над Матьяшем, сколько над собственным сыном: вот, смотри, если станешь слишком увлекаться книжной мудростью, то не сможешь себя прокормить. Зато теперь Илона улыбалась, вспоминая то застолье, и ей было удивительно, как она раньше не замечала, что её супруг — неплохой рассказчик, да и вообще он может быть приятен как человек, а не только как мужчина.
Понял ли Ладислав Дракула, что теперь жена в первую очередь замечает его достоинства, а не недостатки? Хотелось надеяться, что да. Хотелось верить, что он улыбался, когда сочинял свои письма, начинавшиеся почти одними и теми же словами: «Приветствую свою заботливую супругу и желаю здравствовать. Сообщаю, что мы с сыном живы, здоровы и не подвергаемся ни малейшей опасности. Вражеские стрелы до нас не долетают. Мы смотрим на осаду турецкой крепости, будто на представление...». Впрочем, Илона помнила, как муж наблюдал за представлением во дворе королевского дворца, и тогда ей начинало казаться, что за этими строками не может скрываться тёплая улыбка. Что если на самом деле эти строки были пропитаны желчью?
Живот всё больше рос, долго стоять становилось совсем трудно, поэтому Илона уже не ходила на мессы, но совсем забыть о посещении храма было, конечно, нельзя, поэтому она приходила, когда не было служб, чтобы помолиться и исповедаться.
Приходить в другое время Илона не решалась, потому что несмотря на своё извинительное положение всё же немного стыдилась, что не присутствует на службах. Это немного мешало чувствовать себя счастливой, но сердце всё равно полнилось радостью, как и положено в Адвент, когда все ждут Рождества.
В одно из воскресений жена Ладислава Дракулы вместе со своей всегдашней спутницей Йерне отправилась в храм ко времени окончания мессы и с удовольствием увидела, что на площади перед церковью уже установили рождественский вертеп. Односкатная соломенная крыша ясно виднелась среди непрерывно движущейся толпы людей, а если подойти поближе, становились видны соломенные фигуры Девы Марии и Иосифа.
Фигуры стояли на коленях перед яслями, где лежал соломенный младенец, и пусть у этих фигур не было лиц, в них чувствовалось что-то живое. Дева Мария щеголяла в чьём-то синем платье и белой косынке. Иосифу достался чей-то поношенный коричневый кафтан, потёртые штаны и дырявые сапоги. Младенец был завёрнут в красное одеяльце, а головку прикрывал белый чепчик. Даже ангел, «парящий» над яслями на соломенных крыльях, то есть попросту привязанный к потолку вертепа, был обряжен в чью-то белую спальную рубашку, и всё это вместе веселило, но в то же время умиляло.
Илона вдруг поймала себя на том, что рассматривает вертеп без тайного сожаления, как в прежние годы. Теперь ей не о чем было грустить: «У меня скоро тоже будет ребёнок, и его положат в колыбель, которая уже стоит в моей спальне. И чепчик для него есть, и все остальные вещи», — подумала супруга Ладислава Дракулы, а затем сделала знак Йерне, что пора идти дальше.
Йерне повиновалась, поэтому, наверное, сильно удивилась, когда через несколько шагов чуть не ткнулась носом в затылок внезапно остановившейся госпожи.
— Что случилось? — спросила служанка.
— Тсс!
Рассматривая соломенные фигуры, Илона поначалу даже не заметила, что сбоку от вертепа стоят три женщины, полускрытые скатом соломенной крыши, и с удовольствием что-то обсуждают. Судя по всему, они сплетничали.
В потоке слов на шумной площади было трудно уловить суть, но одно случайно услышанное слово заставило Илону остановиться — слово «Дракула». Теперь, когда она напрягла слух, сквозь шум начали прорываться обрывки фраз:
— ...Вполовину меньше... Слава Господу... Воздух свежее стал... Хоть бы не вернулись...
«О ком они? При чём тут Дракула?» — думала Илона и даже не заметила, как сделала шаг в сторону неизвестных сплетниц, затем — ещё один, но те её совершенно не видели, увлечённые разговором, который теперь стал более-менее понятен.
Издалека не очень удавалось определить, которая из собеседниц что говорит, но суть беседы прояснилась: говорили о городских проститутках, половина из которых последовала за армией крестоносцев. Так почти всегда бывало — проститутки, которые принимали у себя представителей знати, в случае похода следовали за армиями, то есть за своими постоянными клиентами, ведь поход длился не один месяц, и проводить это время в пустом ожидании казалось не слишком выгодно.
— ...Пусть бы они все в турецкий плен угодили! — меж тем восклицала одна из сплетниц. — У нехристя в гареме им самое место!
— Да кто их туда возьмёт! — возражала вторая. — Нехристи берут в гарем только девиц, а эти девки разве что в стамбульский портовый кабак годятся. Ох, хоть бы в самом деле там оказались. Нечего этим тварям блудливым в наш город возвращаться.
— И они все за Дракулой на войну увязались? — спросила у второй третья.
— Да уж известно, — хмыкнула вторая.
— А ты откуда знаешь? — настаивала третья.
— А чего тут знать! — распалилась вторая. — Он на войну отправился. И этих шлюх не стало.
— Так не все ж с ним ушли... — возразила третья, а может и не она, а та, которая желала шлюхам оказаться в турецком плену.
Дальше сделалось совсем не понятно, кто и о чём спрашивает. Лишь голос второй сплетницы, которая с самого начала показала себя осведомлённой, можно было узнать:
— Может и не все, да только Дракула в нашем городе чуть ли не первый богач. Девки ходят за теми, у кого деньги, а он на этих шлюх кучу денег спустил! И на цыганок, и на тех, которые при купальнях ошиваются, и на тех, которые в кабаках...
— Цыганок!? — это было произнесено с явным изумлением.
— А что?
— Да с этими вшивыми бродяжками имеет дело только всякая голыдьба, потому что на настоящих шлюх денег нет. Зачем они Дракуле-то?
— Ну, ладно. В это я, положим, сама не очень верю. Слышала, а от кого — не помню. Может, и соврали. А вот которые в купальнях...
— Ну, раз он туда ходил, то и с девками при купальнях познакомился, — это было сказано уверенным тоном.
— Как же иначе! — раздалось в ответ. — Да почитай все, кто в купальни ходят, ходят туда не лечиться, а за... тем самым. А то что-то много хворых развелось.
Все три собеседницы захихикали, по-прежнему не замечая, что их слушают.
«Если бы они знали, что я посоветовала мужу ходить в купальни, то обязательно сказали бы, что я сама же его к девкам и отправляла», — думала Илона, а затем ей стало весьма неприятно. Ведь догадка сплетниц на счёт проституток при купальнях могла быть не такой уж чушью, как утверждение на счёт цыганок.
— И в кабаках его видели, — меж тем уверенно заявила «осведомлённая» сплетница, голос которой нельзя было спутать с другими. — Я ж говорю, что он на шлюх мно-о-ого денег спустил. И на войне не меньше спустит, если не больше.
— Само собой. Куда ж ему ещё деньги девать-то!
— И жена такое терпит?
— А что ж ей делать! Вязать его по рукам и ногам? Он у неё и не спрашивать не станет. Захотелось — пошёл.
— А признайся: ты нарочно выведывала? Небось, слуги Дракулы тебе наболтали, а? Как ты их разговорила?
— Да что тут выведывать! У него жена беременная. Значит, в спальню к ней хода нет. А если к жене нельзя, так куда ж ещё идти? Только к этим...
— Да к тому же у него рожа страшная. За просто так его никто не приветит.
— Почему «страшная»?
— Ты ж сама раньше говорила.
— Не, на лицо он ничего. Я его видела один раз. Бабам может понравиться, да только с головой-то у него... того...
— Да уж. Лишь бы кровь лить. Ему ж, наверно, всё равно, христианская она или нехристя. И как он до сих пор жену ещё не убил?
— А ты говоришь «вязать его»...
— Нет, это ты говоришь, а я ж не знаю, вот и спрашиваю.
«Это опять те самые, которые когда-то рассуждали про подземный ход? — подумала Илона. — Или другие? Бог мой, да сколько же их всего!?»
Она поняла, что больше не может это слушать, и поспешила уйти. На мгновение даже появилась мысль, не вернуться ли домой прямо сейчас, но тогда Илоне стало бы совсем стыдно перед приходским священником — ни на мессы она не ходит, ни даже на исповедь.
Опять нахлынули воспоминания о прежней жизни, жизни с Вацлавом. Теперь всё чаще получалось так, что воспоминания оказывались неприятными, вот и в этот раз Илона вспомнила, что Вашек тоже ходил в походы, а в его отсутствие ей пришлось услышать о некоторых особенностях походной жизни — о том, что за войсками следует толпа проституток. Илона предпочла бы этого не знать: не знать, что эта толпа — почти такая же неотъемлемая часть войска как обоз, и что там есть «предложение» на любой вкус и кошелёк — как для простых солдат, так и для их командиров. В земли нехристей проститутки ходили не всегда — боялись попасть в плен, но в христианских землях неотступно следовали за войсками. Толпа проституток сопровождала венгерскую армию оба раза, когда Вашек отправлялся в поход.
В первый раз это случилось, когда Илона и Вацлав успели прожить в браке почти девять лет. В тот год Его Величество вместе со всей венгерской знатью отправился воевать в Молдавию и потерпел там поражение. Именно после этого поражения Матьяш с досадой признал, что лучше сделать молдавского князя своим союзником, а не врагом, но и у Илоны, которая не стремилась разбираться в венгерско-молдавских дрязгах, итоги похода вызывали досаду. Не будь того похода, она бы не услышала о продажных женщинах и о том, что Вашек, возможно, пользоваться их услугами, чтобы не отставать от товарищей.