В начале декабря, когда поля уже засыпало снегом, а реки покрылись коркой льда, тётя Эржебет вместе со всей своей роднёй из числа Силадьи и пышной свитой прибыла в Потой в Словении[16]. Так маленький тихий городок, стоявший на берегу дремлющей подо льдом реки, стал на несколько дней шумным, оживлённым и многолюдным. Казалось даже удивительно, как там вместилось столько народу.
Илона радовалась, что благодаря этой поездке появился повод увидеться с матерью, но в то же время грустила, потому что маленького Михню пришлось оставить дома. В такой толчее и суете малышу, которому едва исполнилось полгода, находиться не следовало.
Матушка Его Величества встретила свою будущую невестку на окраине Потоя: вышла из изукрашенной колымаги, а затем встала на ковёр, расстеленный прямо на дороге и тянувшийся далеко вперёд. На противоположный конец ковра ступила Беатрикс, которая тоже как раз выбиралась из своего роскошного экипажа, а затем обе путешественницы двинулись навстречу друг другу.
Разряженная свита хлынула следом за ними, скрывая под собой и ковры, и всю оставшуюся ширину дороги. Затрубили трубы, а затем глашатаи громогласно объявили полный титул матушки венгерского короля и титул неаполитанской принцессы.
— Рада тебя видеть, дочь моя, — сказала Эржебет на латыни, когда наконец встретилась с Беатрикс и взяла её за руки.
Принцесса приветливо улыбнулась и ответила по-итальянски, что тоже очень рада видеть матушку своего будущего супруга.
Продолжая вежливую беседу, Эржебет всё так же на латыни осведомилась у принцессы, не было ли утомительным путешествие, на что Беатрикс призналась, что, проезжая довольно близко от берега моря, очень боялась попасть в плен к туркам.
— Теперь всё хорошо, дочь моя. Все опасности позади, — сказала Эржебет, но Илона видела, что её тётушка смотрит на будущую жену своего сына со скрытой настороженностью, как когда-то смотрела на других родственников. Значит, принцессе ещё оставалось чего опасаться.
Затем Эржебет представила принцессе двенадцать знатных девушек, которые должны были теперь всюду сопровождать Беатрикс и следить, чтобы она ни в чём не нуждалась. Три из этой дюжины раньше состояли при матушке Его Величества — те самые красавицы-шалуньи, а вот Орсолья исчезла неизвестно куда. Илона больше не видела её ни возле тётушки, ни где-либо ещё, но не решалась спросить, куда делать недавняя возлюбленная Матьяша.
«Надеюсь в политике мой кузен гораздо более постоянен, чем в любви», — думала Илона, сидя в тётиной колымаге, катившей по дороге из Потоя в Секешфехервар — город, где согласно традиции короновались все венгерские монархи. Там в присутствии Его Величества Матьяша его невесту должны были короновать как королеву Венгрии.
Вспоминая осенние дни, проведённые с мужем в Надьшебене, Илона спрашивала себя, почему Влад, который столько раз говорил, что частое деторождение может свести её в могилу, и что этого не следует допускать, но в итоге сам поступил вопреки своим же установлениям.
К сожалению или к счастью Илона в те дни не забеременела, а могла бы, потому что муж, некоторое время посидев с ней в гостинице для паломников и подержав на руках сына, сказал супруге:
— Ты выбрала хорошее место, где поселиться, но не для всякой цели оно подходит. Поэтому я остановился в трактире на Малой площади. Это недалеко. Давай-ка я отведу тебя к себе, а затем верну обратно.
Илона, конечно, поняла, зачем её собираются вести в трактир, и потому, потупившись, пробормотала:
— Хорошо.
Когда она надела плащ и уже собралась накинуть на голову капюшон, потому что на улице по-прежнему моросил дождь, служанка спросила:
— Как долго вас не будет, госпожа?
— Часа два, — ответила Илона, но муж укоризненно покачал головой и поправил:
— Часа четыре.
От этих слов, а точнее от того, как они были произнесены, покраснела даже служанка, поэтому Илона, торопливо осведомившись, помнит ли та, где лежит кошелёк с деньгами на случай непредвиденных расходов, вывела мужа из комнаты.
Для того чтобы идти под руку с ним через Малую площадь, Илоне потребовалось гораздо больше выдержки, чем тогда, когда она шла с ним под руку через залы королевского дворца в Буде. Во дворце все знали, кто она, а в Надьшебене — нет. Зато в этом городе хорошо знали её мужа. Так уж сложилось, что во всех в саксонских городах Эрдели его знали хорошо, и потому многие встречные говорили «добрый день, господин Дракула», кланялись, а на Илону лишь косили глаза и исчезали в толпе прежде, чем Влад успевал произнести: «Это моя супруга».
— Ну, вот. Теперь обязательно пойдёт слух, что у тебя в Надьшебене любовница, — шутливо произнесла Илона.
Муж засмеялся:
— А почему только в Надьшебене? Если мои дела в Валахии пойдут не очень хорошо, то ты и дальше будешь приезжать в Эрдели, чтобы нам увидеться, а значит, может пойти слух, что у меня чуть ли не в каждом саксонском городе по любовнице.
Из всех встреченных по пути Илону узнал только слуга её мужа, потому что до этого жил в пештском доме.
Когда супруги добрались до трактира, поднялись на второй этаж и вошли в довольно-таки светлую просторную комнату с белёными стенами и скрипучим дощатым полом, этот слуга как раз чистил хозяйские сапоги.
— Добрый день, госпожа Илона, — произнёс он, кивнув, но не успела та ничего произнести в ответ, как Влад строго повелел челядинцу:
— Выйди.
Слуга понял, зачем. Не мог не понять после того, как господин, сунув пальцы в кошелёк у себя на поясе, вынул оттуда серебряную монету и сказал:
— Купи себе внизу вина или пива, чтоб не скучно было сидеть.
Илона, слыша эти слова, опять смутилась, а когда муж запер дверь на засов и повернулся к ней, подумала: «Я и впрямь как будто пришла к любовнику, а не к мужу», — но эти странные обстоятельства, когда стыдишься, но знаешь, что стыдиться на самом деле нечего, лишь добавили ей воодушевления. Это же так приятно — играть в грешницу, но при этом не грешить.
Только один вопрос не давал покоя: почему муж так переменил своё поведение? А ведь поначалу хотел отстраняться от жены ещё по меньшей мере полгода.
Илона вспоминала, как, сидя на смятой постели в комнате трактира, рассматривала след от копья у мужа на груди, с левой стороны чуть пониже ключицы.
Как сказал Влад, острие не вошло в тело, а просто ударило в кирасу, погнуло её и оставило след на коже, поскольку копьё было пущено с очень близкого расстояния.
Ушиб уже почти зажил, но всё равно выглядел страшновато. Чуть ниже ключицы виднелось небольшое розовое пятно (в день появления оно выглядело почти чёрным), а вокруг этого пятна всё ещё можно было разглядеть жёлтый синяк в форме неправильного полумесяца. Жёлтый — значит, почти сошёл, а когда-то он был лиловым.
Эту «пустяшную рану» Влад получил в конце июля в бою с турками на подступах к Эрдели.
— Значит, уже не болит? — спросила Илона, осторожно проводя по этому полумесяцу пальцем.
— Нет, — ответил муж, а жена теперь опустила взгляд к его правому боку: там был след от стрелы.
Она тоже была пущена с очень близкого расстояния, но пролетела почти мимо, пропоров кафтан и оцарапав кожу. Кирасы в тот день на муже не было, потому что не было боя. В начале августа Влад просто ехал со своими людьми по дороге среди гор, поросших елями, и нарвался на турецкую засаду.
— И тут тоже не больно? — спросила Илона.
— Нет, — улыбнулся муж. — И ты уже спрашивала. — Он нагнулся, поднял с пола рубашку и надел, чтобы жена больше не видела то, что её пугает.
— А почему ты сказал, что твои дела в Валахии могут оказаться плохи? — продолжала спрашивать Илона.
— Когда я это сказал? — с нарочитым удивлением спросил Влад.
— Когда мы шли по площади к трактиру.
— Я шутил.
— Нет, ты шутил про любовниц в Эрдели, а про свои дела в Валахии ты сказал вполне серьёзно, — возразила Илона и, чтобы показать свою осведомлённость, добавила: — Ты полагаешь, что Матьяш отменит поход в Валахию? Мой кузен ведь хочет получить от итальянцев деньги на эту войну, чтобы не платить за всё самому. А если твой поход состоится до того, как итальянцы пришлют денег, то денег можно уже и не ждать. Итальянцы предпочтут не платить за то, что и так уже сделано. Ведь верно?
Муж снова улыбнулся, и погладил жену по щеке тыльной стороной ладони:
— По правде говоря, лучше бы Матьяш отменил этот поход. Валашский трон лучше добывать летом, а осенью надежда на удачный исход слабеет с каждым днём.
— Почему? — настороженно спросила Илона.
— Ну, потому что в Валахии в первый день осени начинается сбор податей, — начал терпеливо объяснять муж. — И сейчас их собирает мой враг Басараб Старый, который сидит на валашском троне. Вот уже и сентябрь прошёл, октябрь наступил, и всё это время мой враг собирает подати, и денег у него в казне прибавляется, а деньги — это сила. К примеру, он может содержать войско...
— Чтобы воевать против тебя?
— Да. — Влад досадливо вздохнул. — Если б поход в Валахию состоялся в августе, как Матьяш с самого начала мне пообещал, то сейчас собирал бы подати я. Деньги бы текли в мою казну, а не в казну Басараба. Но Матьяш решил выждать, а мне теперь нет особой причины идти в Валахию. Пусть я займу трон, но удержать его будет трудно. Почти невозможно. Разве что мне улыбнётся удача, и я с помощью воинов из Эрдели и молдаван сумею поймать Старого Басараба вместе с обозом, в котором находится казна. Но на это надежда слабая. Гораздо более вероятно, что я окажусь на валашском троне, не имея денег. А как править с пустой казной? Что я буду делать, когда воины из Эрдели и молдаване захотят вернуться домой? На кого мне тогда опереться?
— У тебя не будет войска, — задумчиво произнесла Илона, — а Басараб, раз он останется при деньгах, сможет нанять армию. И пойдёт на тебя в поход? И лишит трона?