— Да, племянница. Это я, — последовал ответ. — Открывай. И я бы не отказался от кружки горячего вина. Вон ненастье-то какое. Весь продрог, пока к тебе ехал.
Теперь уже все трое всадников спешились и завели лошадей во двор дома. Иштван прошёл в дом, а двое других, которые оказались его слугами, отправились в конюшню, чтобы вместе с конюхом позаботиться о лошадях.
По поведению гостя было видно, что он приехал по делу, и дело это касается именно Илоны, однако дядюшка Иштван медлил начинать беседу. Чтобы потянуть время, он попросил показать ему маленького Михню, затем осведомился, дома ли Ласло, но когда Илона сказала, что тот зарылся в книги, и предложила его позвать, то услышала «не нужно пока».
Гость довольно долго сидел за столом, молча потягивая подогретое вино, а Илона сидела рядом и молча ждала, потому что была совсем не уверена, что хочет услышать, зачем приехал дядюшка Иштван.
Наконец он собрался с духом:
— Такое дело, племянница... Ты уж прости, что прямо в лоб. Не умею я говорить с женщинами, ты знаешь... В общем, погиб твой муж. Я решил, лучше сам тебе скажу, чем кого другого сюда посылать. Всё-таки я в этом доме не чужой. Мы с твоим супругом с дружбу водили.
Почти никаких подробностей Иштван Батори не знал. Сказал, что в Валахию неожиданно вернулся изгнанный оттуда Басараб и привёл с собой турецкие отряды. Возможно, эти турки пришли не из-за повеления султана, а потому что Басараб заплатил им из своего кошелька как наемникам. Влад вступил в бой с одним из этих отрядов или со всеми сразу и погиб. Точный день смерти был неизвестен. Возможно, это оказался как раз тот день, когда Илона неудачно поговорила с Матьяшем, и когда король уверял её, что дела в Валахии идут отлично.
Где именно был убит Влад, тоже было не известно, как и место, где его похоронили.
— Значит, я должна ехать, — сквозь слёзы проговорила Илона. — Надо найти место, где он похоронен.
— Племянница, тебя не отпустят, — спокойно сказал дядюшка Иштван. — Король уже знает, и он дал повеление, чтобы ты никуда не ездила. А если ты всё же поедешь, тебя нагонят и вернут обратно. И это правильно. Не надо тебе ехать в Валахию. Гиблое место.
— Тогда я пойду к королю, — запальчиво продолжала Илона. — Какое право он имеет меня удерживать!
— Король тебя не примет. И матушка его тебя не примет, — ответил Иштван. — На этот счёт тоже есть повеление. Так что посиди-ка лучше дома, поплачь. Распогодится — в церковь сходишь. — Он явно не знал, что ещё добавить, поэтому попросил: — А теперь вели-ка слугам, чтоб отвели меня к Ласло. Поговорю с ним тоже.
Весь остаток дня Илона ходила по дому как потерянная. Сидеть на месте она не могла, а ехать в Валахию не разрешил Матьяш, поэтому она слонялась по комнатам и коридорам, чтобы хоть куда-то двигаться.
Почти во всех этих комнатах что-то напоминало о погибшем муже, а особенно часто она заглядывала к нему в спальню, но в этой комнате казалось неуютно: там царил полумрак, и оттого комната выглядела заброшенной, нежилой.
Ближе к вечеру, когда Илона ещё раз заглянула туда, то увидела, что покрывало на кровати скомкано и приобрело какие-то странные очертания, как будто в этой постели кто-то лежит. Возможно, Илона сама же и смяла покрывало, когда приходила сюда в прошлый раз, но она не помнила этого, а теперь, хоть и понимая, что надеяться на чудо нет смысла, присмотрелась внимательнее.
Ей показалось, что в изголовье кровати она видит знакомый профиль, но дневной свет за окнами стремительно угасал, поэтому профиль выглядел совершенно чёрным — лица не разглядеть.
Чтобы не разрушить это странное видение, Илона очень осторожно зашла в комнату, но не приблизилась к кровати, а уселась на пол возле двери.
Чёрный профиль оставался всё таким же знакомым и никуда не исчезал, поэтому Илона подумала, что он не пропадёт и тогда, когда она заговорит с ним:
— Повернись, посмотри на меня.
Но в ответ как будто бы прозвучало: «Не могу. Я ведь мёртв».
— А если это неправда? Что если все ошиблись? Ведь так бывает, что все считают человека погибшим, а он возвращается. Возвращайся ко мне.
«Не могу. Прости».
— Ты просто не хочешь! Или не хотел. Если бы ты попросил Бога, чтобы Он помог тебе вернуться домой, Он бы помог.
«А если Валахия и есть мой настоящий дом, то как быть?»
— Как ты мог! — сквозь слёзы воскликнула Илона. — Тогда теперь я скажу тебе правду, которую не говорила никогда. А правда в том, что я боялась выходить за тебя замуж. Я боялась, что ты сделаешь мне больно, и получается, я не зря боялась. Ты сделал мне так больно, что больнее и придумать нельзя. Ты добился, чтобы я тебя полюбила, а затем умер!!! Как ты мог так поступить!? Как!!?
«Прости меня».
— Зачем тебе вообще это было нужно? Зачем ты хотел, чтобы я непременно стояла на твоей стороне? Разве из этого вышел толк?
«Да, вышел. Зная, что ты на моей стороне, я гораздо легче смог примириться с происходящим, со своей судьбой. Есть то, что мы не можем изменить».
— И ради этого ты заставил меня страдать!?
«А кроме страданий ты разве ничего не получила? Подумай».
На следующее утро Илона попросила Ласло, чтобы он отправился в Буду, разыскал там своего знакомца Джулиано и привёл к ней.
Когда итальянец явился, она, сидя в кресле, спокойно и почти безразлично, чтобы внезапно не расплакаться, произнесла:
— Я передумала. Я хочу заказать тот портрет, о котором ты говорил. Портрет, где буду я и... мой муж.
— До меня дошли слухи, что ваш супруг погиб. Я соболезную, — итальянец поклонился.
— Но ведь твой учитель сможет нарисовать моего мужа по памяти? — спросила Илона. — Он нарисовал его однажды. Значит, нарисует и снова.
— Увы, нет, госпожа, — тихо произнёс Джулиано.
— Почему? — немного удивилась Илона. — Я знаю, что он стар, и, может быть, у него уже не очень хорошая память на лица? Но я покажу ему прежний портрет, и он вспомнит.
— Увы, нет, госпожа, — повторил Джулиано.
— Почему?
— Потому что мой учитель недавно скончался. Мир праху его, — итальянец перекрестился.
— Я соболезную, — ошарашенно произнесла Илона.
— Кончина его была мирной, — продолжал собеседник. — Он умер во сне. Лёг спать и не проснулся.
— А ты? — вдруг спросила Илона. — Ты не возьмёшься нарисовать этот портрет? Работа будет хорошо оплачена.
— Благодарю за доверие, госпожа, но я не возьмусь, — ответил Джулиано.
— Почему?
— Во-первых, я пишу совсем в иной манере и боюсь вас разочаровать, а во-вторых, я очень скоро уезжаю. Отправляюсь домой, во Флоренцию. Мне повезло, что в связи с королевской свадьбой в Буду приехало много моих земляков. Некоторые из них теперь едут обратно, поскольку торжества закончились. Я договорился с одним из них, что он возьмёт меня в попутчики, и в результате всё путешествие обойдётся мне гораздо дешевле, чем могло бы. Я не могу упустить такой шанс. Да, знаю, госпожа, что вы можете покрыть все эти расходы, если пожелаете, но, по правде говоря, мне не хочется быть вам настолько обязанным. Вы и так потратили на меня слишком много денег, когда выбрали в приятели вашему пасынку. Если я снова введу вас в необоснованные расходы, то просто сгорю со стыда, поэтому предпочту откланяться.
Видя, что Илона погрустнела, он добавил:
— Не огорчайтесь, госпожа. В Буде осталось ещё много хороших флорентийских живописцев и, если хотите, я порекомендую вам кого-нибудь.
— Нет, не нужно. Благодарю. Иди, — из последних сил ответила Илона, чувствуя как к горлу подступают слёзы.
Просто портрет ей был не нужен. Она хотела портрет, выполненный рукой того, кто был как-то связан с Владом, хорошо знал его. И вот последняя возможность исчезла. Казалось, что память о Ладиславе Дракуле тает на глазах, а через год никто и не вспомнит об этом человеке.
«Что мне осталось от него? — думала Илона, сидя в комнате одна, так как посетитель уже ушёл. — Что осталось? Несколько писем? Шкатулка с драгоценностями? Или этот дом, где Влад, судя по всему, далеко не всегда ощущал себя дома?» Неужели она снова вернулась в те тоскливые дни, когда влачишь тяжёлую ношу своего вдовства и думаешь о смерти, как об избавлении?
И вдруг она услышала детский плач. Это плакал Михня. Плакал громко и горько, как будто остался совсем один на свете.
Илона вскочила: «Но ведь есть я. Он лишился отца, но не лишился матери». Она поспешила в комнату к малышу.
Нет, прежние дни не вернулись. Жизнь пошла по другому пути. Пускай на этом пути тоже было горе, но уже не было безнадёжности. «У меня есть сын, — повторяла себе Илона, торопясь к Михне. — И даже двое. Ведь Ласло тоже мой сын». И это означало, что те усилия, которые она прилагала, чтобы устроить свою жизнь, не напрасны.
Часть из построенного развалилась, превратилась в руины, которые уже не восстановить, но часть осталась. «От Влада мне остались дети, — повторяла себе Илона. — И значит, я могу быть счастливой».
Вместо эпилога
В том саду росли причудливые деревья, которых не встретишь ни в Венгерском королевстве, ни в Румынии, ни даже в турецких землях. Трава была всегда зелёная и, кажется, там царило вечное лето, но Влад ещё не убедился в этом окончательно, потому что прошло не слишком много времени. Да и, по правде сказать, его гораздо больше занимала не местная погода, а высокая белая стена, которая тянулась через сад, отгораживая одну часть от другой.
Стоило поверить, что можешь, хорошенько подпрыгнув, дотянуться руками до её верха, как это случилось, и вот Влад сначала уселся на эту стену верхом, а затем спрыгнул на другую сторону.
Оказалось, что там находятся такие же люди: мирно гуляют меж деревьев, срывают с ветвей плоды, а в этих плодах, как и в тех, что растут по другую сторону стены, нет сердцевины с косточками — одна сплошная мякоть. Можно съесть всё и не заботиться, куда выбросить остатки.