— Это ты, — спросил он, — тот самый Бельгодер, что владеет этой повозкой?
«Выходец из ада!» — подумал цыган, невольно вздрогнув.
— Да, мой господин, — прибавил он вслух, — я тот, о ком вы говорите, и я весь к вашим услугам.
На лице незнакомца отразилась какая-то внутренняя борьба.
— Так это ты… — медленно повторил он, — ты хозяин этой юной певицы… Виолетты?
Бельгодер понимающе хлопнул себя по лбу и поклонился еще более учтиво.
«Это-то я! — подумал он. — А это, должно быть, тот дворянин, которого герцог де Гиз собирался прислать, чтобы передать мне свои указания! Отлично! Теперь ты в моей власти, Клод! Скоро ты услышишь от меня кое-какие новости о собственной дочери!»
Он выпрямился и быстро произнес:
— Я слушаю вас. Что вы имеете мне сообщить?
Дворянин склонился к нему и, мгновение поколебавшись, сказал глухим голосом:
— Я послан к тебе одной могущественной особой. Это дитя… Твоя Виолетта…
Он запнулся. Вздох вырвался из его груди, и он прошептал:
— Бедная невинная жертва! Ах, Фауста! Неумолимый сфинкс! Когда же я избавлюсь от твоих железных когтей, терзающих мою душу?..
— Виолетта и я, мы оба в распоряжении того, кто вас послал. Ваши приказания?
— Слушай же… Впрочем, начну я с обещания щедро одарить тебя, если ты исполнишь все в точности.
— Десять кошельков с десятью золотыми дукатами в каждом — вот мое условие! Итак, что надо исполнить?
Человек высокомерным жестом выразил свое согласие.
— Что надо исполнить? — повторил он, и его лицо еще более омрачилось. — Слушай внимательно: на Ситэ, за Собором Парижской Богоматери, на краю острова, нависающем над рекой, стоит полуразрушенный дом, настоящая развалина, чьи окна похожи на заплаканные глаза, а стены источают влагу. Дверь там железная с бронзовым молотком; туда нынче вечером, в девять часов ты должен привести эту девушку.
— Нынче вечером! В девять часов! Мы там будем, клянусь адом!
Дворянин в черном ненадолго задумался, а потом голосом еще более тихим, взволнованным и глухим спросил:
— Эта женщина в красной маске… которая недавно была здесь… скажи мне, кто она?
— Цыганка из моего табора.
— Цыганка?.. И ее имя?..
— Саизума.
— Вот как? Цыганка? И ее зовут Саизума?
— У нее нет другого имени.
Человек в черном резко выпрямился. Казалось, он рассеял какие-то свои тайные сомнения, и его лицо прояснилось. Он коротко кивнул в знак прощания, а затем достал письмо, которое Фауста велел передать герцогу де Гизу, и скользнул в толпу. Там принц Фарнезе мгновенно затерялся, как камень в мутной глубине… Бельгодер же повторял с мрачной и мстительной радостью:
— Сегодня вечером в девять часов! В доме на Ситэ… Мы придём, господин Гиз!
Глава 3ПАРДАЛЬЯН
Пока в этом коротком разговоре между Бельгодером и принцем Фарнезе решалась судьба Виолетты, Карл Ангулемский направлялся к герцогу де Гизу.
Сын короля Карла IX кипел неистовой яростью, которая охватила все его существо. Трагическая и одновременно нежная сцена в повозке улетучилась из его сознания. Одна картина стояла у него перед глазами — Меченый склонился к Виолетте с улыбкой, не оставлявшей никаких сомнений в его намерениях!
Как только Гиз заговорил с девушкой тихим голосом, Карл ощутил, что его одолевает чувство, которого он никогда раньше не испытывал: ревность, ревность, застилающая глаза мутной пеленой!.. Сжав кулаки, с изменившимся лицом начал он пробираться сквозь плотные ряды молчаливых людей, внимательно следивших за жестами и словами де Гиза — их идола и героя!
Вдруг кто-то взял его за руку. Он живо обернулся:
— Шевалье Пардальян! — произнес он со свирепой радостью. — Вы вовремя появились!
— Да, я появился вовремя, чтобы помешать вам сделать безумный шаг, — сказал Пардальян. — Куда вы так бежите? Обличать господина герцога?.. Сына Давида, как уверяют эти зеваки? Черт побери! Это же армия сторонников Гиза. Во всем мире был только один человек, способный справиться с десятью тысячами горожан, соскучившихся за последние двадцать четыре часа без убийств и оттого одержимых желанием растерзать кого-нибудь… Этот человек мертв, мой принц: он был моим отцом!
Убеждая Карла, Пардальян в то же время пытался вывести его из толпы.
— Пардальян, — проговорил юный герцог отчаянным голосом, — я хочу побеседовать с Меченым!
— Эх! Клянусь Пилатом, как говаривал покойный господин де Пардальян, жизнь — славная штука, и я не хочу дать перегрызть себе горло… До тех пор, по крайней мере, пока я не сведу счеты с неким Моревером и с несколькими другими ejusdem farinae… это по-гречески; означает: из того же теста… Идемте же, черт подери! Как, вы не идете?
— Идите, Пардальян! — прошептал Карл, и слезы ярости выступили на его глазах. — Ступайте! А я направляюсь к Гизу!
Шевалье бросил на молодого человека взгляд, в котором сквозила нежность старшего брата.
— Вы этого хотите более всего? — сказал он, беря Карла за руку.
— Я ненавижу Гиза! Никогда еще в моей душе не было такого гнева! Горе ему, раз он оказался у меня на пути!
— Любовь! Любовь! Безумие и несчастье! — проворчал себе в усы шевалье. — Что ж, попробуем спасти этого юного храбреца.
И громко добавил:
— Ладно, идемте, коли вы этого хотите! Боже правый, однако беседа обещает быть забавной! Моя Молния, моя добрая старая рапира, тебе слово…
Пардальян быстрым взглядом окинул огромную толпу, которая их окружала, нахлобучил шляпу на самые уши и двинулся вперед. Ударами кулаков он расчищал себе дорогу, и не один дюжий зевака, собиравшийся возмутиться, испуганно сторонился при виде этого лица, светящегося отвагой, и этой широкой и длинной рапиры, на эфесе которой покоилась ловкая и нервная рука. В несколько мгновений шевалье и его спутник пробрались сквозь толпу и увидели герцога де Гиза — этого некоронованного короля Парижа, бледного и надменного, с налитыми кровью глазами, который стоял перед Крийоном и произносил отрывистые фразы, тонувшие в яростных выкриках толпы…
Минута была самая что ни на есть трагическая… Произошло следующее: Крийон, тот самый, кого Карл IX при осаде Сен-Жан-д'Анжели прозвал Крийон-храбрец, отважный и преданный слуга Валуа, узнал, что Генрих III бежал из Парижа. И он вышел из ратуши, в которой укрывался с тысячью гвардейцев и двумя тысячами швейцарцев, чтобы присоединиться к своему королю! Он командовал гвардейцами; швейцарцы были под началом полковника, имя которого историей забыто. Как только это войско, состоявшее в основном из раненых и калек, построившись в колонну, вышло на Гревскую площадь, Крийон встал во главе его и воскликнул:
— Французские гвардейцы и швейцарцы, вперед!
Людское море заволновалось, глухой ропот поднялся из его глубин; вопли, восклицания, проклятия схлестнулись, разорвали воздух, смешались с чудовищными оскорблениями, стонами женщин и бряцанием алебард. И вдруг установилась тяжелая свинцовая тишина…
Это Гиз знаком заставил замолчать боготворящую его толпу. После этого герцог подошел к Крийону. Старый капитан, коренастый, седоусый, в помятых латах, с окровавленным лицом, остановил свое войско и устало приветствовал герцога.
— Я имею удовольствие видеть, — сказал Гиз язвительным тоном, — что Луи де Крийон ведет своих гвардейцев к Его Величеству…
— Вы хорошо видите, господин герцог, — воинственно ответил Крийон.
— Вы направляетесь в Лувр?
Крийон разразился хохотом:
— На этот раз вы заблуждаетесь! Я направляюсь к королю!
— Берегитесь, капитан, — прорычал Меченый, — вы уже допустили безумную неосторожность, когда покинули ратушу.
— А вы хотите заставить меня сделать еще одну, принудив вернуться туда? Король оставил Париж, господин герцог, значит, и я ухожу из Парижа!
— Вас обманули! Король…
— Одно слово! Единственное! — яростно перебил Крийон. — Дорога свободна?
— Она свободна для всех верноподданных, — провозгласил Гиз. — А король…
— Да здравствует король, сударь! — прорычал Крийон. — Берегитесь, клятвопреступник! Мы оба члены ордена Святого Духа; вступая в него, мы поклялись в верности королю, нашему повелителю. Следуя моей присяге, я ухожу, даже если для этого мне придется выпустить кишки всей Священной лиге! А вы, господин герцог? Как вы выполняете вашу клятву?
Ропот гнева прокатился по возбужденной Гревской площади:
— Слава герцогу Гизу!
— Смерть Генриху III!
— В воду гвардейцев! В Сену Крийона!
Гиз, страшно побледнев, стал быстро отдавать приказы окружающим; его приближенные со всех ног бросились туда, где размещались отряды Лиги: в Арсенал, Бастилию, Тампль, Лувр, Пале…
Крийон воздел шпагу… В этот момент Карл Ангулемский и шевалье Пардальян прорвались сквозь беспорядочную толпу, которая клубилась вокруг невозмутимых гвардейцев, стоявших плотными рядами и ощетинившихся алебардами и аркебузами.
Гиз, идол Парижа, Гиз, любитель театральных жестов, картинно повел холеной рукой. И толпа немедленно успокоилась, желая с жадностью ловить каждое его слово, желая еще раз им полюбоваться. И тут полковник швейцарцев, который до сих пор стоял позади Крийона, вышел вперед и громко произнес:
— Ни я, ни мои швейцарцы не уйдем из Парижа!
— Полковник! — прорычал Крийон. — Встаньте в строй! Или, клянусь Богом, вам придется сражаться со мной до тех пор, пока один из нас не упадет мертвым!
— Ваша светлость, — сказал полковник, не отвечая Крийону, — я перехожу на сторону Лиги!.. Швейцарцы! Ко мне!
В это время раздался молодой, высокий и звонкий голос… Никто не успел понять, что произошло: ни Гиз, чья рука, протянутая полковнику, повисла в воздухе; ни Крийон, который готов был ринуться в бой, но остался на месте; ни швейцарцы, готовые дезертировать, но оставшиеся в строю; ни толпа, готовая восторженно взреветь, но пока молчавшая, ибо народ на площади понимал, что у него на глазах разыгрывается новая драма… А голос этот в полную силу выкрикнул: