— Стелла? — удивленно переспросила Клодина.
— Я хочу сказать — пленница. Послушайте, где она?!
— Разве не вы увезли ее в Бастилию?
— Я говорю не о Виолетте, а о той, что я привез потом.
— Ах так, значит, вы привезли новую пленницу?
Бельгодер вцепился руками в свои жесткие волосы. Ведь он никого не предупредил о своем возвращении! Вкратце цыган рассказал о событиях прошлой ночи и о том, как, увезя Виолетту в Бастилию, он вернулся с Жанной Фурко.
— Вы же говорили, что ее зовут Стелла, — заметила Клодина.
— Это неважно. Просто Стелла — это ее настоящее имя…
— Вы совершили ошибку, не сообщив мне этого, — сказала Клодина де Бовилье. — Если принцесса потребует отчета об этой новой пленнице, вы один будете отвечать. Я понимаю ваше волнение…
— Ах! Вы не знаете, вы не можете мне помочь…
Бельгодер разразился рыданиями.
— Она, видимо, нашла способ открыть дверь, — продолжала аббатиса, — и скрылась!
Но Бельгодер уже больше ее не слушал. Он уныло побрел прочь. Возле ограды он уселся на камень, обхватив голову руками. В его сознании теснились горестные и отчаянные мысли вперемежку с проклятиями и ругательствами.
— Это было бы слишком хорошо!.. Так я и знал… Разве такой человек, как я, создан для счастья, для нежности?! Моя дочь Стелла — жива! Я мог бы одарить ее своей отцовской любовью, но это слишком хорошо для цыгана. Убийства, удары кинжалом, злобные и лживые помыслы — вот каков мой удел!..
Но такие чувства не могли чересчур долго бушевать в груди человека с сердцем, подобным сердцу Бельгодера. Как сказал он сам, его мысли слишком часто были заняты планами убийства и мести. Приступ искреннего и дикого отчаяния продолжался около часа, а потом цыган стал понемногу приходить в себя.
Он задумался о той легкости, с которой добился аудиенции аббатисы. Можно было бы ожидать, что ему не окажут ни столь скорого, ни столь любезного приема. А аббатиса говорила с необычной для нее вежливостью и мягкостью.
Тогда он решил осмотреть дверь комнаты, где была заперта Стелла. Замок не был ни сбит, ни взломан. Да и почему Стелле… то есть Жанне Фурко… могла прийти в голову мысль о побеге — ведь Бельгодер подтвердил ей, что она соединится с сестрой. И, наконец, замочная скважина у этой двери находилась только с внешней стороны.
Вывод был очевиден: Стелла не открывала двери, ее открыли снаружи!
Но кто?.. Кто был заинтересован в том, чтобы освободить эту девушку? Освободить? Но было ли это освобождением?.. Подозрения мало-помалу завладевали его мыслями.
Кто знал, что Стелла находится в аббатстве? Фауста! Фауста и ее эскорт!
Бельгодер припомнил человека, с которым недавно столкнулся на лестнице. Обдумав все обстоятельства, взвесив все «за» и «против», Бельгодер вышел из аббатства и стал медленно спускаться по холму Монмартр. Его грубое лицо в ту минуту казалось спокойным. Только губы побледнели да глаза налились кровью. Вот о чем он думал:
«Фауста знала, что я иду в аббатство, чтобы забрать свою дочь. Фауста послала гонца, который опередил меня и похитил мое дитя. Хорошо. Очень хорошо. Чего она хочет? Я не знаю. Если она догадается, что мне это известно, она убьет мою дочь… Что ж, я буду рядом с Фаустой. Я ее больше не покину! Мне необходимо узнать, что она сделала со Стеллой… А когда я это узнаю…»
И цыган угрожающе оскалился.
Под вечер он посчитал, что уже сумеет справиться со своими чувствами, и предстал перед Фаустой. Та первая спросила его:
— Моя пленница?..
— Вы хотите сказать, моя дочь?
— Да… твоя дочь. Ты привел ее сюда?
— Она исчезла, — холодно ответил Бельгодер.
— Твоя дочь исчезла, — сказала она, — И ты не волнуешься?..
— Но вы сами, — возразил Бельгодер отважно, — вы совсем не кажетесь взволнованной исчезновением вашей пленницы.
Фаусту совершенно не возмутил и даже не удивил ответ цыгана. Видно было, что она умела с разными людьми держаться по-разному. Бельгодера она приучила к грубой, но полезной ее планам откровенности. Она просто ответила:
— Та, которую ты почему-то называешь своей дочерью и которая на самом деле является дочерью прокурора Фурко Жанной, вовсе не была пленницей. В наши интересы входило прятать ее некоторое время, чтобы никто не узнал о подмене, совершенной в Бастилии, вот и все. Если она ушла, что ж, скатертью дорога!
— Да, скатертью дорога! — подтвердил цыган.
— Мы, впрочем, отыщем ее, будь спокоен. Иди себе с миром, только не забудь вернуть пропуск, который я тебе дала.
— Эта бумага! — воскликнул цыган, ожесточенно хлопая себя по карманам. — Черт побери, но где же она?.. У меня ее нет…
— Ты потерял ее?
— Да, — ответил Бельгодер, пристально глядя на Фаусту, — должно быть, потерял.
— Теперь это неважно. Иди, Бельгодер, и жди моих приказаний. Если же ты собираешься оставить службу у меня, то я направлю тебя к своему казначею. Говори… Хочешь ты служить мне?
— Если только вы меня не гоните, — сказал цыган, — я предпочитаю остаться. Мне кажется, что я еще не закончил всех дел с вашей милостью.
— Мне тоже так кажется, — ответила Фауста.
И, тонко улыбаясь, она взглядом проводила Бельгодера, который, предварительно поклонившись, вышел. Бельгодер же пробормотал про себя:
— Теперь я совершенно уверен, что это по ее приказу увезли Стеллу. Тысяча чертей, милая сеньора, я не только не закончил с вами дел, но даже еще не начинал их!..
Глава 37КЛОД
Облокотившись о подоконник, принц Фарнезе, оцепенев от ужаса и восхищения, из дома на Гревской площади наблюдал за страшным спектаклем, все трагическое величие которого мы попытались описать.
Фарнезе видел, как Клод, выпрыгнув из окна, с кинжалом в руке бросился на толпу… Но Клод еще не успел добраться до помоста, как Пардальян отбил Виолетту у стражников. Затем, спустя какое-то мгновение, принц увидел свою дочь рядом с Карлом Ангулемским, а еще через несколько минут началось то лошадиное безумие, которое стоило жизни двадцати и здоровья — двумстам горожанам.
Принц с безумной тревогой следил за развитием этих поразительных событий. Виолетту не казнили!.. Виолетта уносилась прочь вместе со своими спасителями!..
Фарнезе узнал их. Это были два человека, с которыми он разговаривал в заброшенном павильоне Монмартрского аббатства, когда вся изощренность и грязь дипломатии Фаусты внезапно предстала перед цыганкой Саизумой… Перед Леонорой де Монтегю, которую он считал мертвой… перед женщиной, которую он обожал и о которой тосковал со всем неистовством страсти.
Когда Фарнезе увидел, что его дочь спасена, он глубоко вздохнул и радостно улыбнулся — впервые за много томительных лет! В его сердце вновь зародилась слабая надежда, надежда обрести наконец-то свое счастье. Но счастье это было для него не в дочери…
Он надеялся вернуть не Виолетту, а Леонору. Да, Фарнезе любил свою дочь! Да, он упорно искал ее! Да, он пережил настоящую муку, когда, почти уже найдя, поверил, что Фауста ее убила! Да, его ненависть к той, которую он прежде титуловал «Святейшеством», была глубокой и непритворной! Но с тех пор как он увидел Леонору, Фарнезе думал о своей дочери только как о средстве завоевать возлюбленную.
Леонора безумна, и только с помощью Виолетты он может вернуть ей рассудок. Обретя разум, Леонора станет ненавидеть его, и с помощью Виолетты он сможет попытаться тронуть ее сердце.
Короче говоря, нужно признать: увидев, что Виолетта спаслась, Фарнезе испытал прилив эгоистичной радости и, краснея, подумал: «Теперь я могу предстать перед Леонорой!..»
Через несколько секунд у него уже готов был план. Он намеревался, обратившись за помощью к спасителям своей дочери, вновь встретиться с Леонорой и, отдав ей Виолетту, добиться, чтобы она простила его за страшное прошлое!..
Он видел Леонору такой, какой встретил ее в аббатстве, — прекрасную даже в безумии. Это была уже не та восторженная девочка из особняка Монтегю — прелестная в своем изяществе и доверчивости… Перед ним предстала женщина во всем расцвете красоты, гордая и неприступная… О! Опять увидеть ее!.. Увезти их обеих… ее и дочь! Сорвать с плеч эту пурпурную кардинальскую мантию, которая, казалось ему, окрашена кровью!
Пока все эти картины будоражили воображение кардинала, Фауста спускалась с помоста, разгневанная своим новым поражением, но по обыкновению хладнокровная. Она на ходу отдавала какие-то приказы.
Одно из этих распоряжений относилось к дому, где находился Фарнезе. Что же касается второго, мы скоро станем свидетелями его исполнения.
Когда лошадь, уносящая Карла и Виолетту, исчезла вдали, кардинал машинально закрыл окно.
Действовать надо было быстро. Нет никаких сомнений, что Фауста попытается вновь схватить Виолетту. Он горько сожалел, что не уничтожил эту женщину тогда, когда она была в его власти в павильоне аббатства, что не приказал Клоду вновь вернуться к своему ремеслу палача!
Размышляя об этом, Фарнезе медленно спускался по лестнице. Тот же слуга, одетый в черное, который встречал Бельгодера, распахнул перед ним дверь. Фарнезе протянул ему полный золота кошелек со словами:
— Если за мной придут от принцессы…
Слуга перекрестился.
— Вы ответите, что я ушел отсюда и сказал, что покидаю Париж и еду в Италию.
— Слушаюсь, монсеньор, — ответил лакей, одновременно распахивая дверь в маленький чуланчик, служивший ему жильем.
В ту же минуту из этого чулана появились пять или шесть мужчин, которые набросились на Фарнезе. В мгновение ока его обезоружили, и один из нападающих, приставив кинжал к его груди, холодно произнес:
— Монсеньор, мы получили приказ доставить вас живым или мертвым. Надеюсь, вы избавите нас от неприятной необходимости прибегать к убийству…
Побледневший Фарнезе поднял к небу глаза, полные упрека, и прошептал:
— О Фауста, я узнаю тебя! Боже праведный, смотри, что творит Твоя посланница, и осуди ее!
Потом он обратился к тому, кто разговаривал с ним.