– Мой муж! – Анна-Женевьева не скрывала презрения. – Спасибо, что напомнили. Мой муж ко всему прочему еще и не гнушается копаться в грязном белье Анны Австрийской и Мазарини. Какая низость!
– Это политика, мадам. Политика ничем не гнушается. Вовремя извлеченное на свет Божий грязное белье может стоить кардиналу головы, а королеве регентства.
– Вы думаете…
– Я думаю, герцогиня, ваш отец метит на французский трон. Для начала лет на восемь в качестве регента, пока малыш Людовик подрастет. А если повезет, то и навсегда. Дети, знаете, болеют… А следующим королем после вашего отца может стать ваш брат, герцог Энгиенский. Не правда ли, заманчиво? Вы все еще уверены, что будете помогать мне во всем, о чем я только попрошу?
– Все это может быть далеко не так серьезно, как вы говорите, – неуверенно прошептала Анна-Женевьева, бледнея на этот раз.
«Как она легко краснеет и бледнеет», – совершенно не к месту подумал Эме.
– Разумеется, ваше сиятельство. Судите сами, что серьезного может быть в кукольном театре?
Лейтенант, по обыкновению, язвил, но глаза его оставались холодными. Две яркие колючие льдинки.
– И что я должна делать?
– Должны? Ничего, сударыня. Возвращайтесь домой. И делайте вид, что ничего, ровным счетом ничего не произошло. Не бойтесь, головы принцев и принцесс падают с плеч в последнюю очередь. Перед этим за них приходится умереть очень многим пешкам на шахматной доске.
– Вы меня пугаете!
– Я с вами откровенен. Разве это не то, чего вы требовали несколько минут назад?
– Шевалье!
– Принцесса?
Анна-Женевьева порывисто поднялась с места. В его глазах она уже виновна. Только потому, что принадлежит к дому Конде.
– Идемте, Фабьен. Вы же слышали, нам пора возвращаться домой. Идемте.
На ресницах девушки блестели злые слезы.
У порога де Ру на миг задержался.
– Вам удалось дважды довести ее до слез, лейтенант. Дважды за один разговор. Мне нет дела до вашей шахматной партии, но этого я не забуду.
Де Фобер молча кивнул. Когда придет время, им обоим будет что вспомнить.
12Герцогиня и аббат
В особняке герцога Орлеанского за роскошно сервированным столом собрались давние друзья. Хозяин (Гастон Орлеанский), герцог Гиз, герцог Бульон, принц Конде, граф д’Аркур, герцог Ангулемский – все они сплотились в многолетней борьбе с кардиналом. Но и лежа в могиле, Ришелье не давал им расслабиться.
– Но, черт возьми, племянник, я не понимаю, как вы могли написать эту бумагу об отречении? Неужели вы не понимали, какое оружие против себя вы даете ему в руки? – горячился старик Конде.
– Это было каким-то наваждением, господа, – пробормотал Гастон, не отличавшийся ни большим умом, ни завидным красноречием. – Этот дьявол в красной мантии обладал гипнотическими способностями, клянусь богом. Я и сам не пойму, как поддался его угрозам. А когда опомнился, было поздно.
– Но в результате проявленной вами слабости, герцог, мы оказались в идиотском положении, – продолжал принц. – Кардинал наконец-то сыграл в ящик, вашему брату тоже недолго осталось жить, у вас появился шанс занять трон… Господи Боже, не этого ли мы добивались все эти годы! И вдруг выясняется, что вы, монсеньор, собственноручно написали бумагу, в которой официально отказываетесь от всех своих прав на престол! Это рушит все наши планы!
Конде был просто в бешенстве. Гастон начал раздражаться.
– Как бы то ни было, господа, но эта чертова бумага существует, и нужно решить, что делать дальше.
– Здесь нечего решать – ее нужно найти во что бы то ни стало!
В разговор вмешался аббат Ла Ривьер, фаворит Гастона:
– Это не так просто, как кажется. Не забывайте, с кем мы имеем дело. При первой же возможности подкупленные нами люди обыскали кабинет кардинала в Пале Кардинале. Бумаги там нет.
Граф д’Аркур с плохо скрываемым презрением процедил:
– Естественно. Ведь кардинал завещал дворец королю. Конечно, Ришелье позаботился о том, чтобы сохранить свои архивы в надежном месте. Скорее всего, бумага находится у кого-то из приближенных кардиналу лиц.
– Госпожа д’Эгильон? – предположил Ла Ривьер.
– Нет, вряд ли Ришелье доверил бы документ женщине. Это не в его характере. Будь в живых серое преосвященство, старый прохвост Жозеф дю Трамбле, я бы сказал, что бумага у него. Но теперь у нас богатый выбор. Мазарини, Нуайе, Шавиньи, Шарпантье… Выбирайте, господа!
– Шарпантье если и прячет бумагу, то носит ее на себе, не иначе. Его дом обыскали, тайники вскрыли, – сообщил Конде. – Бумаги там нет.
– Ловко! – воскликнул Гастон. – Как же это вам удалось?
– Неужели вы думаете, что я лично обшариваю жилища тех, кто у нас на подозрении? – фыркнул принц. – Я свалил грязную работу на Лонгвиля. Он, может, и не великого ума человек, но достаточно хитер, чтобы не попасться в подобных случаях. Нанятые им люди обыскали дом Шарпантье. Увы.
О том, что у него имеются некоторые сведения о связи итальянца с королевой, Конде до поры до времени умалчивал. На Гастона нельзя положиться (хватило же тому дурости поступить так, что теперь остается лишь локти кусать и уповать на благополучный исход дела!), да и другие временные союзники могут по-своему разыграть этот козырь. Нет. Принц Конде предпочитал сначала получить карты в руки, а потом уже думать, стоит ли показывать их союзникам или нет.
– Что ж, – проговорил он, с трудом сохраняя спокойствие: один вид болвана Гастона выводил принца из себя! – Пока нам остается ждать. К Шавиньи подобраться не так-то просто. Будем уповать на Фортуну, чтобы она благоволила нам…
Один день в аббатстве был как две капли воды похож на другой. Андре и сам не заметил, как прошла неделя, минула другая, приближалась уже середина третьей.
Поначалу было трудно. Вновь подъемы на рассвете, молитва, затем непритязательный, но вполне вкусный завтрак, а после трапезы масса дел. Преподобный отец де Билодо держал подчиненных в строгости, и лень почиталась в стенах аббатства как один из величайших грехов.
Андре досталась хлопотная и ответственная должность: он следил за расходами и доходами. Впрочем, долго вникать в суть дела не пришлось, ему приходилось уже заниматься финансовыми подсчетами, он считался совсем недурным экономом. Его предшественник был крайне скрупулезен, и аббату де Линю не составило труда быстро принять дела. Вся отчетность содержалась в идеальном порядке.
Но сегодняшний день начался со скандала.
Из мастерской привезли детали каркаса для нового алтаря церкви. Андре остановился полюбоваться искусной работой краснодеревщиков.
– По дубу работать сложнее, но он долговечнее. Каштан – дерево красивое, но не такое прочное, – сказал ему подмастерье, сопровождавший повозку.
Если бы Андре накануне сам не посмотрел в бумаги, он бы ничего не заметил.
– Но ведь мы и заказывали алтарь из дуба! – удивился он.
– Не знаю! – пожал плечами парень. – Оплатили каштан. Он же намного дешевле. Мы еще удивились: обычно святые отцы никогда не скупились, а тут…
Андре устроил дознание.
Выяснилось, что его помощник Филипп решил положить разницу в стоимости к себе в карман. Дело дошло до ушей преподобного де Билодо. И теперь Андре, наблюдая за тем, как пустая телега выезжает за ворота аббатства, мрачно думал, что нажил себе смертельного врага. В лучшем случае – одного, в худшем – нескольких. Ведь Филипп д’Исси-Белльер пользовался уважением почти у всех. Стоило ли вообще затевать это дело из-за нескольких сотен ливров?
Впрочем, Андре было почти наплевать. Вор есть вор. Ipso facto.
Шевалье подкинул дров в камин и рассеянно скользнул взглядом по странице раскрытой книги. Половину своего свободного времени он тратил на чтение. Кастелян, выдавая ему свечи, беззлобно ругался: отец де Линь сжигал их по десятку за день.
Дни были короткие, темнело рано. Ночью Андре тоже читал.
С тех пор как он приехал сюда, по ночам его мучила бессонница. Аббатство находилось близко от тех мест, с которыми были связаны воспоминания. Он не хотел ничего вспоминать, но память настойчиво показывала ему картинки из прошлого, где были он и женщина. Та женщина, которая так долго являлась для него всем…
…Свечи горели повсюду: Мари очень любила, когда светло, и ненавидела тьму, прятавшуюся в уголках комнат. Тьма хранит тайны, это верно. Но тайны тайнам рознь.
– Андре, вы исполните одно мое поручение?
Он поднял на нее взгляд, горящий безмолвным обожанием.
– Конечно, моя королева…
– Не называй меня так! – прикрикнула Мари и, тут же смягчаясь, ибо Андре вздрогнул, как от пощечины, добавила:
– Королевой в этой стране зовется лишь одна. И она – не враг мне, а друг. Так что зови меня своей звездой, если желаешь, зови своей повелительницей, но…
– Я понял, – торопливо произнес он.
– Хорошо. Я хочу, чтобы ты доставил записку. Вот эту.
Клочок бумаги, сложенный вчетверо и запечатанный печатью без герба, упал в подставленную ладонь Андре.
– По этому адресу. Лично в руки этому человеку. И чтобы вас никто не видел. Это понятно?
Андре прочел адрес и имя и слегка побледнел.
– Мари, но это ведь…
– Идите.
Она склонилась, и все вопросы тут же исчезли. Легкий поцелуй в лоб, прикосновение губ…
– Идите и возвращайтесь, чтобы получить заслуженную награду.
– Мари…
Она отстранилась.
– Возвращайтесь.
Андре захлопнул книгу. Снова эти воспоминания мучают его… Он в раздумье потер лоб.
Вообще, сегодня у него мало дел. Он должен заниматься подготовкой завтрашней утренней проповеди и нанести визит мадам де Кресси – одной из окрестных помещиц, которой очень нравилось беседовать с приятным и хорошо образованным священнослужителем. Поскольку мадам де Кресси не могла передвигаться самостоятельно, преподобный де Билодо пошел навстречу ее пожеланиям и одобрил решение Андре ездить к ней раз-другой в неделю.
Пока деревья были голыми, сквозь их сухие ветви просвечивали силуэты дальних парижских пригородов. До столицы можно было добраться за час, и Андре решил, что позволит себе роскошь съездить в лавку к мэтру Балуйе. У него продавались отменные чернила и тонкая писчая бумага. Закажи купить их кому-нибудь из монастырских слуг, привезут не то. Во всем, что касалось канцелярских принадлежностей, Андре с детства был очень разборчив.