Кажется, рыцарь еще дышал…
Лучник вновь огляделся: битва была закончена. Вряд ли бы кто теперь стал его наказывать за то, что он приволочет в свой стан аристократа в таком богатом доспехе. Только бы не издох по дороге.
В эту минуту рыцарь открыл глаза. Лучник подмигнул ему.
– Ты кто? – спросил англичанин.
Рыцарь что-то прошептал, но лучник только поморщился.
– Кто, кто? – переспросил он. – А ну, говори яснее. – Он занес над рыцарем свой топор. – Если не скажешь толково, сейчас тебя и прикончу. Порублю на кусочки башку твою французскую! – Смягчившись, лучник все же склонился над рыцарем, желая помочь ему. – Ну?
– Герцог Орлеанский, – прошептал тот.
– Герцог? – нахмурился лучник, первое слово он расслышал, второе – нет. – Какой герцог?..
– Орлеанский, – уже громче проговорил рыцарь, понимая, что от этого зависит его жизнь. – Внук короля Франции Карла Пятого, племянник короля Франции Карла Шестого…
Лицо лучника расцвело, он рассмеялся, подставляя все свое рыжее море конопушек моросящему дождю.
– Знал я, сегодня мне повезет! Дорого, верно, милорд, стоит ваша шкура?
– Дорого, – ответил тот.
Лучник хотел было вновь обрадоваться, но вдруг нахмурился:
– А жить-то, милорд, будете? Не протянете ноги раньше времени? А не то притащу я вас в лагерь, а вы дух испустите?
– Жить я буду, – откликнулся рыцарь. – Буду…
– И то дело. Сейчас найду коня и подведу его. – Он уже озирался, выискивая глазами свободную лошадь, которую пока еще никто не перехватил. – Никуда не отползайте, милорд, – весело воскликнул он. – Не сердите меня! Я вспыльчивый малый! – Его лицо вдруг стало нарочито суровым. – Запомните, теперь вы принадлежите Вильяму из Уэльса по прозвищу Вилли-Нос!
Карл Орлеанский смотрел на вечернее небо. Где-то рядом слышалась английская речь. Перебранка. Смех. Шелестел дождь, но совсем непривычно – не как в лесу или поле. Тут и там капли барабанили по металлу. Кричала смертельно раненная лошадь, которую еще не успели добить. Звуки подкрадывались к нему, становились полнее. Вздохи и мольба о помощи раненых точно перекликались повсюду друг с другом. Все поле, укрытое дождем, гулко стонало, словно горевало о своей судьбе… Герцог подумал о сотнях французских рыцарей, так бесславно в этот день выстеливших своими телами поле. Он подумал о боевом товарище герцоге Жане Алансонском – что сталось с ним? Карл Орлеанский не знал, что принц крови д, Алансон, еще в начале битвы окруженный англичанами, поняв, что сопротивление бесполезно, сорвал с головы шлем и выкрикнул: «Я – Жан Алансонский! Сдаюсь!» Но это его не спасло. С десяток копий и мечей уже были нацелены на него. И хотя стоил он дорого, англичане в кровавом пылу закололи его. Он подумал об Артюре де Ришмоне, что бился на правом фланге. Что с ним – убит, как и многие другие? Артюр де Ришмон и впрямь лежал на той стороне поля, он был завален горой трупов – французов и англичан. Конечно, герцог Орлеанский не мог знать, что де Ришмона найдут так же, как и его. Откопают. Кираса истекающего кровью графа окажется изрублена, и английский топор будет торчать из его шлема – из рассеченного забрала. А в десяти шагах от де Ришмона будет лежать командир правого фланга – маршал Буссико, весь истыканный английскими стрелами, но тоже выживший, раненый.
Глотая дождь, слизывая кровь с губ, Карл Орлеанский всего этого знать не мог. Как и того, что, отбившись от англичан, его командир де Буа-Бурдон дал клич к отступлению тому небольшому количеству рыцарей, что еще оставались с ним и которым улыбнулась надежда на спасение…
– А вот и я, милорд, – расплылось над ним рыжее и довольное лицо лучника с приплюснутым носом. – Вокруг столько мертвечины, что к вам и не подберешься! Небось, хорошо поработали сегодня мечом, а? Вон сколько наших вокруг вас полегло. А то что герцог, племянник короля, это хорошо. У меня в Уэльсе, в родной деревне, невеста, Мэри, вот она рада будет, когда узнает, какой куш мне достался! Мне бы теперь вас на лошадь как-то взгромоздить. Вон, на вас железа-то сколько. Так ведь и оно дорогое. За такой доспех я смогу себе новый дом построить. С большим участком. И овец штук пятьдесят прикупить, да еще отложить на черный день. Сейчас я вас обвяжу, да затащу на лошадь, перекину через седло. Только вы смотрите, помогайте мне. И смотрите, Богу душу не отдайте, милорд, вы теперь мне дороги, ой как дороги!
…В этот день, 25 октября 1415 года, на поле под Азенкуром французы потеряли убитыми более половины своей армии – свыше семи тысяч человек, а именно: девяносто графов; полторы тысячи рыцарей; три с половиной тысячи конных дворян; несколько тысяч пехотинцев. Были убиты двенадцать представителей высшей знати, среди которых – коннетабль Карл д, Альбре; кузен короля, принц крови герцог Жан Первый Алансонский; родные братья Жана Бургундского Бесстрашного – герцоги Антуан Брабантский и Филипп Неверский; герцог Барский и другие вельможи.
Более тысячи человек попало в плен, среди них – герцог Карл Орлеанский; герцог Туренский; герцог Бурбонский, граф де Клермон; маршал де Буссико; Артюр де Ришмон, второй сын герцога Бретани.
Потери англичан благодаря блестящей военной тактике и выдержке оказались несравнимо меньшими – шестьсот или семьсот человек, среди них командир правого фланга герцог Йорк и граф Оксфорд…
– Мой дружок, рябой Джон, погиб в этой битве – ему снесло мечом полголовы, а вот я не только жив, но еще и при товаре, – рассуждал Вилли-Нос. Лучник хотел поделиться этим чувством с кем-нибудь и обернулся к пленному рыцарю. – Так только на войне бывает, верно, милорд?
Карл Орлеанский, которого вез на пойманной лошади в английский лагерь лучник из Уэльса Вилли-Нос, счастливый своей добычей, молился только об одном – не истечь кровью, выжить. Его выкупят, его обязательно выкупят! Он – наследник огромных земель на территории Франции. Его родной город Орлеан не уступит Парижу!
Ход мысли Карла Орлеанского был прост и понятен: нынешние английские короли – родственники французских королей. Его бывшая жена – королева Англии. В жилах его дочери, Жанны, течет кровь не только Капетингов-Валуа, но и Плантагенетов – ушедшей ветви английских королей, место которых нынче заняли их младшие братья – Ланкастеры. Они договорятся. Таковы правила!
Только бы не истечь кровью…
Ветер выносил из осенней рощи листья – желто-багряными волнами, выносил сюда, на опушку, где сидели двое: мужчина лет сорока, коренастый, в стеганом пурпуэне, теплых штанах и кожаных сапогах со шпорами, подпоясанный широким ремнем, и темноволосая девочка лет восьми. Они расположились под деревом, на просторном теплом плаще. Недалеко была привязана лошадь – она грустно разглядывала желтеющую траву под своими копытами, лениво поводила головой. Лицо мужчины было суровым, каким бывает лицо воина, а девочка казалась беззаботной. За таким отцом другой и не будешь! Рядом лежал лук, колчан со стрелами и ножны с заправленным в них мечом. У правого бедра мужчины, в кожаных ножнах, дремал широкий охотничий нож.
За рощей был виден краешек реки – Мааса. Столько земель охватывал он! Маас брал начало в Шампани, на границе с графством Бургундским, и устремлялся точно на север, проходил по землям Священной Римской империи и впадал далеко отсюда в Северное море. Для жителей здешних мест эта река была пограничной – она разделяла селенья Домреми и Грё с Лотарингией, всегда державшейся особняком к французскому королевству.
Осенний ветер легкими порывами сдувал листья, и они рассыпались по опушке. Один, зубчатый, застрял между шпорой и каблуком воина, два других угодили на платье девочки. Она взяла самой большой за твердый стебелек, покрутила, точно флюгер, в пальцах, с любопытством взглянула на отца.
– А правда, что в этой рощи живут феи?
Мужчина прищурил один глаз, усмехнулся:
– Правда.
– А какие они – добрые или злые?
– Добрые.
– А правда, что они могут украсть душу человека?
Отец внимательно посмотрел на дочь.
– Кто тебе это сказал?
– Жакмен.
– Глупости. Феи не крадут душ. Им вообще мало до нас дела. У них своя жизнь. Правда, говорят… – он осекся.
– Что говорят?
Мужчина серьезно покачал головой:
– Нет, ты еще мала, чтобы слушать такие истории.
– И вовсе я не мала! – девочка даже ручкой ударила по земле. Стала разгневанной, серьезной не по годам. – Я уже большая! – Ее темные бровки потянулись вверх. – Ну, отец!
– Большая, – усмехнулся он. – Ну, хорошо. Говорят, хозяин этой рощи, рыцарь Бурлемон, встретил тут одну фею, у дерева, что растет неподалеку от нашей опушки, там еще течет чистый ручей…
– Где мы не раз набирали воду, верно?
Мужчина кивнул:
– Он самый. Так вот, поговаривают, что эта фея украла у него сердце, – он утвердительно покачал головой. – И с тех пор рыцарь Бурлемон стал не такой, каким был раньше. Странный он стал. Каждый день ходил в эту рощу и ждал свою фею, но она не вернулась к нему. Так и оставила его жить в огорчении и печали. А невесту себе рыцарь с тех пор так и не нашел. Все фею ждал…
Девочка вздохнула:
– Грустно.
В ответ мужчина только пожал плечами:
– Что верно, то верно, Жанна, – печальная история.
Редко, когда из Жака д’Арка можно было вытащить хоть пару лишних слов. Но для Жанны он мог сделать исключение. В жизни Жак д’Арк был суров и немногословен, и таким его знали земляки. На его плечах лежало много забот, и отдыхать, как сегодня, он позволял себе редко.
В каждом небольшом селении Франции есть такой человек – он и староста, и командир местного ополчения, и начальник полиции, и генеральный откупщик. У него всегда много дел, ведь он – опора своим односельчанам. Нужно позаботиться, чтобы исправно платились налоги и отдавались сеньорам де Бурлемонам, у которых арендовалась эта земля. Нужно проследить, чтобы небольшая крепость на острове всегда была в боевой готовности и чтобы хранилось в исправности оружие – пики, мечи и луки, на случай бандитского вторжения. Ведь лотарингские банды, на которые сам герцог Карл Лотарингский не всегда мог найти управу, редко, но рыскали по округе. А солдаты гарнизона Вокулера не всегда могли подоспеть вовремя. Значит, приходилось обходиться своими силами. Жак д’Арк заседал в суде. Наконец, нужно было вести и свое хозяйство – в деревне Грё, что стояла рядом с Домреми, у них была усадьба… Его уважали. Что до Жанны, то она боготворила отца. Кряжистый, сильный, стрелявший из лука не хуже валлийца, с большими руками и обветренным лицом, Жак подхватывал ее как пушинку. Но и обращался с ней, как с пушинкой. Заботился, чтобы не унесло случайным ветром, не навредил кто. Он часто занимался своим оружием – точил мечи, ножи и топоры, чистил доспехи. И приучал к тому своих растущих сыновей. Жанна часто присутствовала при этом – ей нравилось наблюдать за преображением стали, ее блеском. Отец не раз говорил своим детям: «Были у нашей семьи и лучшие времена! Наши предки ходили с великими королями в Святую землю! Сарацины трепетали перед ними. – Старший Жакмен слушал отца внимательно, два младших, Жан и Пьер, всегда внимали отцу широко открыв рот. – Станете большими, – заканчивал свою речь отец, – вернете нам былую славу…»