Около полудня Почетный рыцарь, роль которого выполнял Рене Анжуйский, и герольды объехали ристалище и проверили, хороши ли натянуты канаты, которым до поры до времени нужно будет сдерживать пыл драчунов, крепко ли установлены барьеры. Когда же судьи, герольды и почетные зрители заняли свои места, рыцари – лотарингцы и савойцы – разделились на два отряда по двадцать человек в каждом и с двух сторон въехали на ристалище под флагами своих предводителей. Оба отряда сверкали на зимнем солнце начищенными доспехами, страусиные перья колыхались над их шлемами, пестрили гербовыми красками щиты и короткие накидки. Боевые кони, предчувствуя драку, храпели, пуская из ноздрей тучные струи пара. Но пока что канаты сдерживали всадников. Спешенные телохранители рыцарей, в саладах и бригандинах, с увесистыми длинными палками, толпились у ограждений по всему периметру ристалища – если их господин раненным упадет на землю, им нужно будет окружить его и не подпускать к нему противника, отражая нехитрым оружием удары турнирного меча или деревянной булавы. Ни в коем случае противник не должен пробиться к нему и приставить к его горлу свое оружие, пусть и потешное!
На самой высокой трибуне, возвышаясь над ристалищем, трубачи приставили свои инструменты к губам, и тотчас широкие жерла выстрелили звонкой и зычной медью в зимнее небо Лотарингии.
– Слушайте! Слушайте! Слушайте! – встав, выкрикнул все тот же вчерашний герольдмейстер, когда трубы умолкли. – Высокие и могущественные принцы, сеньоры, бароны, рыцари и дворяне, – он обращался к породистым драчунам, сдерживающим своих коней, тершихся железной грудью и боками по туго натянутому канату, – пусть каждый из вас поднимет вверх правую руку и направит ее к небесам…
Герольдмейстер сделал паузу, во время которой вверх взметнулись десятки рук, закованных в стальные наручи, в железных перчатках.
– Теперь все вместе, – продолжал герольдмейстер, – поклянитесь верой Христовой, вашей жизнью и вашей честью, что никого на этом турнире вы не поразите умышленно острием вашего меча, не ударите ниже пояса; что никто из вас не начнет нападать на другого, пока это не будет дозволено; что никто не нападет ни на кого числом большим, чем один, если это не тот, кто за свои проступки оставлен один для наказания; поклянитесь также, что если шлем противника свалится с его головы, то никто не прикоснется к этому рыцарю, пока он не наденет его обратно! Поклянитесь, что вы согласны с тем, что если вы умышленно сделаете обратное, то вы потеряете свое оружие и коней и будете с позором изгнаны с турнира!
– Клянемся! – разноголосо пронеслось по рядам рыцарей и дворян.
– Еще предупреждаю вас, что благородные судьи будут крепко наблюдать за порядком и что они могут карать все нарушения без пощады! Поклянитесь верой, жизнью и честью, что вы готовы признать любой их суд!
– Клянемся! – ответили бойцы.
– Да будет так! – зычно выкрикнул герольдмейстер. – Тогда рубите канаты и начинайте сражение! – еще громче прокричал он, повторив приказ трижды.
И только его последнее слово пронеслось над трибунами, как прислуга разрубила канаты и отступила. А сорок рыцарей, через решетки забрал бешено выкрикивая клич своих сюзеренов, разобрать который в общем реве было трудно, бросились в бой.
Долгие месяцы этих мгновений дожидались дамы и девицы! Трепетали, предчувствуя страшную драку, когда отважные мужчины двумя волнами налетят друг на друга, и сталь, подобно десяткам молний, ударится о сталь, а от лязга и хриплых выкриков заложит уши; когда начнется свалка, в которой трудно разобрать, кто друг, а кто враг; когда первый из рыцарей, оглушенный ударом турнирного меча или булавы, покачнется в седле, и его лошадь, вставшая на дыбы, уронит всадника в снег, а другие кони станут топтать его; когда вокруг будут метаться вооруженные палками слуги, не зная, как подступиться к лежащему; когда во все стороны будут лететь страусиные перья, точно на кухне, где заправский повар пытается разделаться с норовистым петухом; когда вслед за первым выбьют из седла еще пятерых, и они повалятся в ту же кашу, пытаясь встать, но будут сбиты закованными в сталь лошадьми, и копыта тяжелых скакунов будут давить их кирасы и ломать шлемы и черепа; когда все же слуги отважатся и бросятся на выручку своим хозяевам, но другие рыцари отбросят их, потому что нелегко взять эту железную, двигающуюся крепость, и только одна надежда, что она сама таки отползет в сторону, оставляя поверженных лежать с январском снегу, забрызганном кровью.
Куда уж тут до того, чтобы уследить, каким числом и на кого можно нападать!
Трибуна восторженно гудела – дамы ликовали! Вид уродующих друг друга дворян, иссеченных доспехов и неподвижно лежавших тел, алой крови на снегу приводили их в восторг. А слуги тем временем оттаскивали раненых рыцарей в стороны, передавая их на руки лекарям, и следили за продолжением битвы. Рене Анжуйский, выполняя роль Почетного рыцаря, без шлема, то и дело ездил между двумя барьерами, пытаясь уловить любой поворот жестокой потешной свалки.
Жанна смотрела на сражение, сжав кулаки, глаза ее горели, дышала она горячо, порывисто, точно сама была сейчас там, в гуще этой заварухи.
– Какое счастье, что Рене выбран Почетным рыцарем! – воскликнула сидевшая рядом с ней Изабелла Лотарингская. – А ведь он так хотел участвовать в сражении!
– Я бы тоже хотела оказаться там! – вырвалось у Жанны. – Вот храбрецы!
– Но поединок он не пропустит – ни за что не пропустит! – сама не в силах отвести глаз от бьющихся, быстро проговорила Изабелла.
– Поединок?
– А он вам не сказал?
– Нет.
– Завтра они будут сражаться на копьях, но там – другое. Это не так страшно, в поединке все зависит от ловкости!
Бой продолжался меньше четверти часа. За это время больше половины рыцарей были выбиты из седла, часть их успели унести с поля, другая часть, окруженная слугами, не подпускающими к хозяевам противника, все еще барахталась в снегу, пытаясь встать и продолжить бой. Некоторым изувеченным это даже удалось, их посадили на коней и они вновь, держа в руках мечи, пришпорив коней, бросились в поредевшие ряды дерущихся аристократов.
Но вот судьи стали шептаться, один из них подозвал помощника герольда, сообщил ему решение, тот бросился к герольдмейстеру, последний ткнул пальцем в трубачей, и они, встав над трибунами, вновь ударили медью в небо над ристалищем, играя отбой.
Но оставшийся десяток рыцарей не слышал медных труб – тяжелого резонирующего звука, от которого даже звери в окрестностях Нанси, и те, верно, прижимали уши. Они слышали только одно – музыку битвы, звучные аккорды сражения. Тогда к трубачам присоединились все остальные, вплоть до музыкантов, каждый, у кого была труба или рог, дудели в него, и снег готов был повалить от такого завывания, а дамы и особенно девицы зажали туго укрытые платками уши. Вырвался на ристалище Почетный рыцарь и понесся вокруг бьющихся, выкрикивая: «Мечи в ножны, сеньоры! Мечи в ножны!» Только минут через пять, и не все сразу, рыцари очнулись от азарта битвы, стряхнули наваждение. Пар шел от них и закованных в броню взмыленных лошадей, которым тоже досталось. Один из рыцарей снял шлем – это был Пьер де Монтон-Монротье. Лицо его горело, точно героя варили в котле, пот катил градом, заливая глаза, но савойец был счастлив. Одновременно с ним сорвал с головы шлем, на котором не осталось ни одного пера, и оруженосец Рене Анжуйского – Жан де Дьёлуар. Он был точь-в-точь как его противник. Увидев оруженосца, Рене вздохнул спокойно: он сильно бы горевал, окажись его друг под копытами коня.
– Роскошный бой! – ноздри Рене раздувались, когда он подъехал к трибуне, где сидели его тесть, Анизон, Изабелла и Жанна. – Восторг моего сердца! Кажется, двух рыцарей кони затоптали насмерть! – Он с укором взглянул на жену и дю Мэй. – Вы меня лишили великого наслаждения, дамы, лично принять участие в сражении!
А герольдмейстер уже выкрикивал над трибунами:
– Пусть знаменосцы выйдут, покинут ристалище и возвращаются на свои постоялые дворы; что до вас, сеньоры, принцы, бароны, рыцари и дворяне, что сражались на этом турнире перед дамами, то вы так хорошо исполнили ваш долг, что теперь можете покинуть ристалище! В добрый путь: награда ждет вас, и уже скоро она будет вручена дамами тому, кто ее заслуживает по праву!
Первым, как и положено, ристалище покинул Почетный рыцарь, за ним потянулись знаменосцы, и уже следом драчуны, кто мог усидеть в седле после жестокой трепки. Один из уцелевших был Эмон де Маси, Отважный бургундец. Проезжая мимо трибун, где сидели дамы и девицы, он отыскал глазами Жанну, низко поклонился ей и послал воздушный поцелуй.
– Вы, кажется, не на шутку приглянулись этому бургундцу? – улыбнулась Анизон дю Мэй. Ее глаза лукаво блестели. – Что скажете, Жанна?
– Скажу, что с удовольствием скрестила бы с ним мечи! – откликнулась девушка.
– Что вы, Жанна, мужчины существуют не только для боев! Иногда они могут сгодиться и для других дел, не менее ратных, но где можно обойтись без стали! – Она рассмеялась своей шутке. – Не так ли, милая Изабелла?
Старый герцог, пропустивший слова любовницы мимо ушей, но уловив ее жизнерадостный смех, а с ним – имя дочери, к которой он был очень привязан, также обернулся к Изабелле:
– Что ты хотела сказать, моя дорогая?
– Анизон делится своим опытом с Дамой Жанной, как использовать мужчин по своему усмотрению, – ответила юная Изабелла.
– О-о, – усмехнулся герцог, – это ей хорошо известно!
Этим же вечером, когда недавние бойцы наспех зализывали свои раны, во дворце, ярко освещенном факелами и крестообразными люстрами с подсвечниками, оруженосец Жюльен при всех отдал шарф «Благоволение дам» Рене Анжуйскому, а тот вернул его двум дамам – жене и Анизон дю Мэй. Дамы же передали этот шарф судьям. После этого судьи и Рене Анжуйский пригласили Изабеллу и двух благородных лотарингских девиц для церемонии вручения наград победителям. Юная дама и две девы удалились в глубину залы, где до времени была спрятана почетная награда. Теперь пришло время обойти с ней три раза парадную залу дворца. И тут перед дамами выстроилась настоящая процессия – впереди шел трубач, выдувая нехитрую, но звонкую и торжественную музыку, за ним – герольды и все их помощники, далее – сам герольдмейстер. После него торжественно шагал Почетный рыцарь, вооруженный коротким копьем, на котором совсем недавно был шарф. И только следом за ним величаво плыла Изабелла – она держала на золотом блюде укрытую платком награду, а две девы сопровож