И снова с яростью голодного зверя я бросился к полкам, пытаясь схватить спасительную еду, но, как и прежде, свет погас, а я налетел на твердую стену.
И во второй раз прозвучал язвительный смех.
Яма Изобилия!
Ах, чей же мрачный и жестокий разум изобрел столь утонченную, столь дьявольскую пытку? Она повторялась день за днем, пока я не дошел до грани настоящего безумия, но потом, как это уже было в ямах Вархуна, я взялся за ум и заставил себя вернуться на путь рассудительности.
Исключительно силой воли я овладел измученным сознанием, и так в этом преуспел, что в следующий раз, когда вспыхнул свет, я спокойно сидел на месте и безразлично смотрел на свежую соблазнительную еду, лежавшую на расстоянии вытянутой руки. И я очень рад, что поступил именно так и наконец-то сумел разгадать тайну исчезающего пира.
Поскольку я не шелохнулся, мой мучитель оставил свет зажженным, видимо в надежде, что я не смогу более сдерживаться и повторю тщетную попытку достичь недостижимого.
Но я сидел, внимательно рассматривая нагруженные продуктами полки, и вскоре понял, насколько прост замысел моих врагов. Удивительно, что я не сообразил этого раньше. Стена моей тюрьмы была из прозрачного стекла, и за ним стояли соблазнительные блюда.
Свет на этот раз горел почти полчаса, но смешка я так и не услышал, – по крайней мере, мой мучитель молчал, зато я сам, избавившись наконец от иллюзии, негромко засмеялся, но мой смех никак нельзя было принять за хихиканье свихнувшегося.
Прошло девять дней, я ослабел от голода и жажды, но более не страдал – я уже миновал эту стадию. А потом из тьмы над головой к моим ногам вдруг упал маленький пакет.
Я без особого интереса взял его, думая, что это новое изобретение моего тюремщика, желающего усилить мои мучения.
Бумажный пакет был привязан к длинному тонкому шнуру. Я развернул бумагу, и на пол высыпалось несколько маленьких предметов в форме ромба. Я их собрал, ощупал, понюхал и понял, что это таблетки концентрированной пищи, вполне обычной во всех частях Барсума.
Мне подумалось, что это может быть яд.
Ну и что? Почему не покончить со всем этим прямо сейчас, а не сидеть еще неведомо сколько в темной яме? Я поднес маленькую пилюлю к губам.
– Прощай, Дея Торис! – прошептал я. – Я жил и сражался ради тебя, а теперь осуществится еще одно мое желание – умереть ради тебя.
И я положил крошечный ромбик в рот и проглотил.
Я съел все таблетки, одну за другой. В жизни ничего не пробовал вкуснее, чем эти крохи еды, внутри которых могли скрываться семена смерти – возможно, ужасной и невероятно мучительной.
Пока я спокойно сидел на полу своей тюрьмы, ожидая конца, мои пальцы случайно коснулись бумаги, в которую были завернуты таблетки. Я стал бесцельно теребить ее, устремившись мыслями в прошлое: мне хотелось перед смертью заново пережить несколько кратких счастливых моментов моей долгой счастливой жизни. И тут я нащупал на бумаге, похожей на пергамент, какие-то странные выпуклости.
Поначалу мой ум не зафиксировал в них ничего особенного, я просто лениво гадал, что бы это могло быть, но наконец они будто обрели форму, и тогда я осознал, что эти выпуклости выстроились в одну линию, строчку, как при письме.
Во мне пробудился интерес, пальцы стали заново ощупывать бумагу. Я обнаружил четыре отдельные группы выпуклых линий. Неужели это каких-то четыре слова? Неужели кто-то послал мне весточку?
Чем больше я об этом думал, тем сильнее волновался, и мои пальцы нервно бегали по крохотным холмикам и долинам на обрывке бумаги.
Но я ничего не мог понять и в конце концов решил, что моя торопливость мешает разгадать загадку. Я взялся за дело медленнее. Снова и снова прослеживал пальцами четыре группы выпуклых линий.
Марсианское письмо довольно трудно объяснить земному человеку; оно представляет собой нечто среднее между стенографией и пиктограммами, и при этом письменный язык радикально отличается от разговорного.
Разговорный язык на всем Барсуме один.
Все расы и народы говорят на нем с самого начала существования человечества на планете. Язык развивался вместе с наукой и прочими отраслями, но он настолько оригинален и хитроумен, что новые слова для выражения новых мыслей или описания неких новых условий либо открытий формируются сами собой, – и никакое другое понятие не может означать того, что описывает заново возникший термин, появившийся естественным образом, – а потому барсумиане, даже живущие в разных частях света, прекрасно понимают друг друга.
А вот с письменностью дело обстоит совсем иначе. Она у всех разная, и частенько даже в двух городах одного государства могут быть совершенно различные формы письменного выражения.
Так что линии на бумаге действительно означали какую-то фразу, однако потребовали немало времени для расшифровки, но наконец я разобрал первое слово.
Это было слово «держись», написанное знаками Марентины.
«Держись!»
Именно это шепнул мне на ухо желтокожий страж, когда я стоял на краю Ямы Изобилия.
Послание явно получено от него, я ведь уже знал, что это друг.
С заново вспыхнувшей надеждой я занялся расшифровкой остальной части сообщения, и в конце концов мои усилия были вознаграждены… я прочитал все четыре слова!
«Держись, следуй за веревкой».
XII«Следуй за веревкой»
Но что это могло означать?
«Следуй за веревкой». За какой веревкой?
Тут я вспомнил о шнуре, привязанном к упавшему рядом со мной пакету, и, пошарив вокруг, нащупал его. Шнур тянулся откуда-то сверху, и я, подергав его, понял, что он тщательно прикреплен к чему-то, возможно к краю ямы.
Внимательно изучив плетение, я пришел к выводу, что шнур очень прочный, хотя и тонкий, и вполне способен выдержать вес нескольких человек. Затем я сделал еще одно открытие – нашел второе послание, болтавшееся примерно на высоте моей головы. Его я прочел быстрее, поскольку теперь имел ключ.
«Возьми веревку с собой. За узлами опасность».
И это было все. Записку явно писали второпях, спохватившись в последний момент.
Я не стал более медлить. Хотя я не слишком понял последнее предостережение – «За узлами опасность», – все же хотелось верить, что передо мной лежит путь к бегству. Чем скорее я воспользуюсь этим шансом, тем более могу надеяться на обретение свободы.
И наконец, едва ли меня могло ждать нечто худшее, чем эта яма.
Однако, прежде чем я выбрался из проклятой дыры, обнаружилось, что еще пара минут промедления – и случилось бы кое-что похуже.
Я поднялся примерно на пятьдесят футов над дном Ямы Изобилия, когда мое внимание привлек какой-то шум наверху. К моей досаде, крышка ямы высоко надо мной сдвинулась, вниз проник свет со двора, и я увидел нескольких желтокожих воинов.
Неужели я так старательно полз навстречу новой ловушке? А записки оказались фальшивками? Но тут, когда моя надежда и храбрость уже готовы были угаснуть, я заметил две вещи.
Во-первых, навстречу мне в яму опускали огромного апта, рычавшего и бившегося… а во-вторых, в стенке оказалась дыра, причем довольно широкая, и именно в нее уходила моя веревка.
Едва я успел заползти в темное отверстие, как апт пролетел мимо, попытавшись попутно цапнуть меня. Он рычал, ревел и щелкал клыками самым ужасным образом.
Теперь я отчетливо представлял, какой конец приготовил для меня Саленсус Олл. После того как узника долго мучили голодом, джеддак велел натравить на ослабевшего человека жуткого хищника, чтобы тот закончил дело, задуманное этим дьяволом во плоти.
И тогда в моем уме вспыхнула другая догадка: ведь прошло уже девять дней из тех десяти, что назначил Саленсус Олл, и теперь он собирался сделать Дею Торис своей королевой. Очевидно, апт был спущен в яму для того, чтобы моя смерть наступила раньше десятого дня.
Я чуть не засмеялся вслух, подумав, что изобретательность Саленсуса Олла пойдет мне на пользу, ведь, когда стража увидит одного апта, сидящего в Яме Изобилия, все подумают, что он сожрал меня целиком, и ни у кого не возникнет даже мысли о моем побеге, никто не станет меня искать.
Придерживаясь за шнур, который уже увел меня достаточно далеко, я искал другой его конец, но «путеводная нить» все тянулась и тянулась куда-то. Вот, значит, каков был смысл слов «Следуй за веревкой».
Тоннель, по которому я полз, был низким и темным. Я уже преодолел несколько сотен ярдов, когда ощутил под пальцами узел. «За узлами лежит опасность».
Теперь я продвигался вперед с предельной осторожностью, и довольно скоро резкий поворот вывел меня к отверстию, выходившему в большое, ярко освещенное помещение.
Поскольку тоннель шел вверх под небольшим уклоном, этот зал, видимо, находился либо на первом этаже дворца, либо в подвале.
На противоположной стене висело множество странных инструментов и устройств, а в центре комнаты стоял длинный стол, за которым беседовали двое мужчин.
Тот, что сидел ко мне лицом, был желтокожим – маленьким, сморщенным стариком с большими выпуклыми глазами.
Его чернокожего собеседника я узнал бы и со спины. Это мог быть только Турид, поскольку по эту сторону ледяного барьера просто не было других перворожденных.
Вскоре я подполз достаточно близко, чтобы отчетливо слышать их голоса. Турид говорил:
– Солан, тут нет никакого риска, а награда будет солидной. Ты и сам понимаешь, при твоей ненависти к Саленсусу Оллу ничто не доставит тебе такого удовольствия, как расстройство его самых лелеемых планов. А джеддаку больше всего на свете хочется жениться на прекрасной принцессе Гелиума, но я тоже ее желаю и с твоей помощью могу принцессу завоевать. Тебе только и нужно, что ненадолго выйти из этой комнаты, когда я подам знак. Остальное я сделаю сам, а затем исчезну, ну а ты сможешь вернуть большой выключатель на место, и все будет по-прежнему. Мне необходим всего час, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от той дьявольской силы, которой ты управляешь в этом тайном зале под дворцом твоего хозяина. Ну, видишь, задание совсем нетрудное!