— И сколько это стоит, позвольте полюбопытствовать? — Нина посторонилась, пропуская наверх Владика с его коробками. — Сколько стоит мой титул? Какой тариф? Какие расценки?
— Зря вы так, — нахмурился Дима. — Я же сам говорю: чушь, глупость. Бес попутал.
— И все же? — настаивала Нина.
— Ну, штуку баксов я бы вам… — начал Дима, отступая вниз, к дверям, и проклиная себя за то, что приехал сюда, приволок этот дурацкий паровоз. Вот уж воистину — никогда не возвращайся!
— Штуку? — перебила его Нина язвительно. — Всего-то?
— Ну, две.
— Не гу-усто, — протянула Нина. — Я смотрю, графини нынче не в цене.
— Ладно. — Дима еле сдерживался. — Я спешу, извините.
Он выскочил из парадного во двор. Походил взад-вперед возле машины, стараясь успокоиться. Какие мы гордые! Какие мы неподкупные! Как мы язвим, как мы бедного Пупкова ядом поливаем! Графиня со шваброй. Вместо салона мадам Шерер посудомоечная да загаженный подъезд… Однако же спеси у нас от этого меньше не становится.
А мы ее умерим, спесь вашу, ваше сиятельство! Дима похлопал себя по карману куртки, подошел к машине, склонился к шоферу:
— Дай закурить.
— Вы же бросили, — вздохнул шофер, доставая сигареты.
Дима с наслаждением затянулся. Он ее «сделает», эту принцессу крови. Он своего добьется. Дурацкий мальчишеский азарт вскипал в нем, перехлестывая через край. Злой азарт, уязвленное самолюбие… Он ее уроет, неподкупную! Он знает цену этой неподкупности. Лара — та тоже поначалу и денег не брала, и подарков не принимала. Корчила из себя бессребреницу несгибаемую. Надолго ее хватило? Месяца на три.
Сияющий Владик вышел из подъезда.
— Дмитрий Андреич, пацан в восторге! Едем? — Он открыл перед Димой дверцу.
— А мадам тебе сказала что-нибудь? Ничего не велела передать? — поинтересовался Дима, усаживаясь на заднем сиденье.
— Не. — Владик покачал головой. — Тряпкой по ногам съездила, когда мимо шел.
Дима усмехнулся. Ничего, сударыня, мы еще посмотрим, кто кого, еще посмотрим!
— Дмитрий Андреевич, ваша…
Служивый из домашней охраны, только что открывший дверцу Диминой машины, запнулся. — Ваша… Вот уже час, как приехала. — Он так и не решился сказать, кто. — Я впустил. Она своим ключом дверь открыла. Она не одна…
— Завтра получишь расчет, — бросил Дима.
Служивый побледнел и пробормотал, заикаясь:
— С в-вашей стороны не было приказания… не пускать…
Дима стремительно пошел к дому, не удостоив охранника ни ответом, ни взглядом. Взбежал по ступеням крыльца, рванул на себя дверь. Еще один страж вытянулся перед ним во фрунт, открыл было рот… Дима оттолкнул его в сторону и влетел в гостиную.
Лара, откинувшись, сидела на низком диванчике, полузакрыв глаза и блаженно улыбаясь. Плейер прижимал к макушке ее светло-русую (опять покрасилась!) гривку.
Два Лариных спутника сидели чуть поодаль. Восседали прямо на ковре, скрестив ноги по-турецки. Оба — в «косухах», у одного башка обрита наголо, у другого жидкие патлы собраны на затылке в скудный хвостик. Рожи наглые, сытые, скотские.
— Вы кто? — рявкнул Дима. — Вы что тут делаете?!
— В карты играем, — пояснил бритый невозмутимо, тасуя колоду.
Лара открыла глаза. Увидела Диму, улыбнулась ему безмятежно, будто и не было разрыва.
— Дмитрий Андреич, — сказала она, снимая плейер и поправляя волосы, — здравствуйте! Ничего, что мы без приглашения?
Дима молчал, сатанея. Ларина свита резалась в карты, не обращая на хозяина ни малейшего внимания.
— Меня Лариса зовут, — щебетала между тем Лара. — Вы меня помните? Не забыли? Вы мне когда-то обещали помочь. Я, знаете ли, пою. Ну, так, кустарно. Не хотите послушать?
Вот это она любила. Знала в этом толк. Прикол по полной программе. Дескать, мы, Дима, все начинаем заново. Заново знакомимся. Меня Лариса зовут. Я пою. Я певица из Люберец. Ничего у нас с тобой не было — ни романа, ни разрыва. Все — с чистого листа! Давай, Дима, включайся. Подыграй мне, мое солнышко, мы с тобой на второй круг заходим.
— Не хотите послушать? — повторила Лара, ангельски улыбаясь и протягивая ему плейер. — Это мои студийные записи. Так, ничего особенного. Песенки в стиле «хаус».
Дима молчал. Можно, конечно, и подыграть. Подойти к диванчику, нацепить плейер. «А что?.. Ничего… Как вас зовут, не расслышал? Лариса? Стиль „хаус“? О'кей».
— Это мои мальчики. — Лара играла роль как по нотам. — Геночка, клипмейкер.
Бритый нехотя кивнул Диме, не отводя глаз от картишек.
— А это — Мотя, — ворковала Лара. — У Моти — своя студия. У него выходы на «Полиграм», между прочим. Мотя, что ты как неродной, оторвись от «подкидного»! Поздоровайся с Дмитрий Андреичем!
Мотя вскочил с ковра и шутовски отдал честь.
Дима оглянулся. Охранник стоял у него за спиной, ожидая распоряжений.
— Ты почему их впустил? — спросил его Дима угрюмо.
— Так это же… Она же… — просипел охранник. — Она же у вас… Сама всегда входила… Когда… Когда захочет…
— Замки поменять во всем доме! — приказал Дима, не дослушав.
Лара истерически захохотала.
— Я уезжаю. — Дима взглянул на часы. — Вернусь через час — чтобы духу их здесь не было! Ты понял?
— На! — крикнула Лара, швырнув ключи на ковер. — На, подавись!
Дима повернулся и вышел из гостиной. Толкнув входную дверь, он сбежал по ступеням вниз и двинулся к воротам.
Лара выскочила следом, догнала, схватила за руку:
— Дима! Что я должна сделать, чтобы ты меня простил? Что я еще должна сделать, чтобы…
Он выдернул руку. Лара вцепилась снова.
— Ну, что мне сделать? — спросила она с отчаянием. — На колени перед тобой встать? Так не бывает… Чтобы так резко, сразу… Еще вчера под окнами стоял, а сегодня прогоняешь.
— Капля камень точит, — пробурчал Дима.
— Камень, — кивнула Лара. — Ты каменный. Это правда. Ты и любить-то никогда не умел. Ты и не знаешь, что это такое.
— А ты знаешь? — Дима недобро прищурился.
— Я знаю! — с вызовом ответила Лара. Ее уже трясло. — Знаю! А ты — нет. Ты же не человек, ты — машина! Станок по изготовлению «зеленых». Мне тебя жалко, понял? Мне жалко тебя! У тебя вместо сердца — доллар! — И Лара ткнула его в грудь указательным пальцем. — Вот тут у тебя загогулина с двумя продольными палками.
— Поперечными, — сказал Дима. — Хватит, Лара. Я поехал. И ты уезжай.
Прошла неделя.
Нина стояла в очереди за арбузами. Накрапывал дождь, совсем уже осенний, холодный. Трое смуглолицых абреков, хозяева арбузной горы, ловко перебрасывали друг другу крутобокие, глянцево поблескивающие темно-зеленые шары.
Очередь росла и росла — абреки продавали свой товар за сущие гроши. Кто-то брал половину — абреки лихо раскалывали арбузы пополам, обнажая алую сочную мякоть с темными метинками семечек.
— Где-то сперли их, наверное, — предположила стоявшая за Ниной тетка в вязаном берете. — Украли у кого-нибудь, теперь продают по дешевке, чтоб краденое сбыть поскорее.
— Ну как вам не стыдно?! — Нина повернулась к ней, не выдержав. — Зачем же вы людей оговариваете? Не знаете ведь ничего, зачем же напраслину возводить?
— Это я-то не знаю? — возмутилась тетка, предвкушая упоительные минуты грядущей свары. — Я все знаю! Мне ли черных не знать?
— Ну хватит, — поморщилась Нина, уже жалея о том, что заварила эту кашу.
Тетка была классической скандалисткой из очереди. Нина изучила этот тип в совершенстве. Бабы за шестьдесят, ненавидящие весь свет, готовые сорваться в любую секунду. Дома у себя поди на цырлах ходят перед своим Петей. Он их по одной щеке, они другую подставляют. А здесь, в уличной очереди, среди чужих, — крутейшие оторвы, остервенело режущие правду-матку.
— …Куда ни глянь — всюду черные одни, — скрипела тетка за Нининым плечом, — заполонили город…
— Они, может, и черные, — процедила Нина. — Да мы с вами тоже не слишком белые.
— Нет, вы посмотрите на нее! — ликующе завопила тетка. — Нашла кого защищать! Да кто ты такая, чтобы меня учить-то?
Нина молчала, глядя перед собой. Не слушай. Не отвечай. Не заводись. Графиня… Она усмехнулась про себя. Графиня в стареньком плащике, с авоськой в кармане, переминающаяся с ноги на ногу в очереди за арбузами.
Графиня… Лучше б ей, Нине, об этом не знать. Права была мать, что столько лет молчала! Нет горше муки, чем сознавать, что ты была достойна лучшей доли. Что тебе предназначена иная судьба, другая жизнь. И что у тебя эту жизнь украли. Неважно — кто.
Роскошная Димина машина остановилась совсем рядом, у кромки тротуара. Нина сразу узнала эту машину. Неужели он? Так не бывает. Богатый сумасброд получил отлуп — этого достаточно, чтобы забыть о ней, строптивой дурехе. Забыть раз и навсегда.
Крепкий молодчик выскочил из машины первым. Да, это его охранник… Надо же! А вот и сам. Первым Нининым желанием было выскочить из очереди и пуститься наутек. Глупее не придумаешь. Сорокалетняя тетка удирает от дяденьки-миллионера. Фарс!
Дима огляделся и увидел Нину. Охранник раскрыл над ним зонт. Подойдя, Дима сказал, заметно волнуясь:
— Привет, видишь, нашли тебя. Твоя маман дала наводку.
— Мы на «ты» разве? — холодно спросила Нина.
— Ах, извините, ваше сиятельство! — Он расшаркался и отвесил шутовской поклон. — Не соблаговолит ли ваше высочество пройти с нами к машине? На пару слов. Для приватной беседы. Мой раб, — Дима кивнул на ухмыляющегося Владика, — понесет за вами ваш шлейф.
— Я за арбузом стою.
Дима оглядел очередь. Очередь тоже рассматривала Диму с нескрываемым интересом. Такие машины редко останавливались здесь, на кривоватой улочке московской рабочей окраины. Такие холеные господа, вальяжные, сопровождаемые громилой-охранником, нечасто ступали по залепленному осенней грязью асфальту московского предместья.
— За арбузом стоишь? — Дима покосился на притихших абрековских продавцов. — Я все покупаю. Владик, подсуетись. Заплати за все и доставь графине на дом.