– Мы можем поехать прямо сейчас. Мне сказали, что длительные посещения ему не полезны, но нас пустят поговорить на полчаса.
– Что, прямо так пустят к больному СПИДом? ― немного забеспокоилась Юля.
– СПИД по воздуху не может передаваться, ― Елена не всегда грамотно строила фразы, и легкий акцент слегка проскальзывал. ― В России неправильное отношение к таким больным: эти люди несчастны, надо проявлять милосердие, а не обливать их презрением. Вы не должны бояться, в клинике держат все меры предосторожности. Посетители находятся в безопасности, всегда.
На своей машине Лена Шнайдер повезла сестер в сторону западного предместья.
– Завтра воскресенье, ― сообщила она, ― передавать документы адвокатам вам надо в понедельник. Мне стоит повозить вас по городу завтра?
Сестры выразили согласие.
– Вы хотели бы осмотреть дворцы? Шенбрунн, Хофбург и Бельведер?
– Нет, на подробные экскурсии маловато времени, лучше просто покажите нам историческую часть города.
Загородная больница, расположенная рядом с обширным парком, походила на небольшой санаторий.
– Это хоспис, ― объяснила Лена, вводя их в вестибюль, ― заведение частное и не дешевое.
Приветливая медсестра проводила их в комнату, которую занимал Виктор. Когда они вошли, сложная кровать была пуста, и аппаратура возле нее бездействовала. В комнате имелся большой телевизор, круглый столик, пара кресел. Стеклянная дверь, ведущая на просторный балкон, была распахнута. Там в кресле-каталке сидел худой человек неопределенного возраста, одетый в связанную из пестрых ниток шерстяную жилетку. Такая же пестрая, похожая на тюбетейку шапочка прикрывала его голый череп. Ира невольно вспомнила мужа в последние дни перед смертью. Лицо Виктора было изжелта-бледным, глубоко запавшие глаза внимательно смотрели на пришедших. Медсестра что-то прошептала ему на ухо, поправила плед и вышла, улыбнувшись девушкам.
Елена первая вступила на балкон, за ней вышли Юля и Ира. Проговорив что-то по-немецки и выслушав тихий ответ, Шнайдер повернулась к сестрам.
– Я сказала Виктору, что вы его троюродные сестры из России. Он очень рад и просит вас присесть.
Ира и Юля расположились напротив Виктора в плетеных креслах, Лена принесла из палаты маленький табурет и присела рядом с больным. Тихим голосом он что-то произнес. Лена перевела:
– Он очень рад, что поиски его отца увенчались успехом. Просит вас рассказать ему о себе и своих семьях.
Начать решила Юля. Вначале она рассказала то, что они знали о дедушке.
– Он был известным музыкантом? ― спросил Виктор через переводчицу.
– Наверное, нет, ― ответила Юля. ― Он играл в нескольких оркестрах на разных инструментах. Одно время был музыкальным руководителем в Ленинградском Малом Драматическом театре. Много ездил по стране. Мама говорила, что даже в джазе у Утесова какое-то время играл. Лена, объясни ему, что Утесов ― наш знаменитый джазмен.
Виктор слегка улыбнулся.
– Я неплохо знаю классику мирового кинематографа. "Веселые ребята", так, кажется? Очень смешно, и музыка хорошая. Композитор Дунаевский, он много написал. В нашей семье всегда любили русскую музыку.
Сестры радостно закивали.
– Но в кино дедушка не снимался, ― уточнила Ира.
– А мой отец снялся почти в пятидесяти фильмах. А дед давал сольные концерты на скрипке перед Второй мировой войной, по всей Европе. Во время бомбежки в сорок пятом он был ранен и уже не мог выступать, преподавал в Боннской консерватории. Вскоре после войны он вернулся в Австрию и в пятьдесят девятом умер. Я его не знал.
– Наш дедушка тоже преподавал музыку и пение, и еще немецкий язык, только в обычной школе ― это перед самой войной было. Дедушка умер от дистрофии во время блокады Ленинграда.
Юля еще рассказала про бабушку, про маму, показала фотографии, которые они привезли с собой. Виктор рассматривал фото, возникла пауза.
– Теперь ты расскажи нам о себе, Виктор, ― попросила Ира.
– Я родился, когда мой отец был уже совсем не молод, но еще снимался в кино. И я с детства решил связать свою жизнь с кинематографом. Выучился на оператора, снимал видеоклипы ― до большого кино дело не дошло. Наверное, потому, что я слишком много внимания уделял околокиношным тусовкам…. Это сейчас стало модно вести здоровый образ жизни, а лет пятнадцать―двадцать назад все было иначе. Все поголовно пили, наркотики в нашей среде считались обычным делом. Я понял, что болен, два года назад, но не знаю, когда и от кого заразился… Вы, наверное, поняли, что я гей…
Лена бесстрастно переводила, сестры украдкой переглянулись, а Виктор продолжал:
– Девушки меня никогда не привлекали. А друзей-мужчин было много. Конечно, отец не одобрял мой образ жизни. Он-то у нас был святым, прожил с моей матерью больше тридцати лет. Может, он до сорока лет был девственником? ― больной хрипло рассмеялся. ― Хотя, вряд ли… Знаете, каким красавчиком он был в молодости? Здесь у меня нет ни одной фотографии, а дома только недавние. Если будете на вилле ― привезите мне портрет, тот, что на каминной полке в гостиной. В детстве я очень гордился, что у меня отец ― такой красавец… Так о чем это я говорил?.. Да, ему не нравилось, как я живу, он даже перестал со мной общаться на какое-то время. А мне было плевать… Но когда он узнал, что я болен…
Виктор отвернулся и некоторое время молчал, глядя на деревья парка. Лена Шнайдер терпеливо ждала, когда он продолжит. Сестры боялись пошевелиться.
– Только с приближением смерти я понял, ― вновь заговорил Виктор, ― что больше всего отец страдал из-за того, что род прервется. Он был единственным ребенком в семье. Дед имел только одного брата, Виктора, который пропал в коммунистической России. У прадеда был только один выживший младший брат ― несколько братьев и сестер умерли в младенчестве, ― он погиб во время Первой мировой войны, не успев жениться. У прапрадеда были три сестры, но они умерли старыми девами. Все. Дальше мы не знаем. Вот и получается, что я последний, в ком течет кровь Фишеров.
Сделав небольшую паузу, он завершил:
– Я рад, что отец затеял эти поиски и нашел вас. Я теперь не чувствую себя последним. Жаль, что папа не дожил, но надеюсь, он смотрит на нас и радуется…
Больной неожиданно всхлипнул.
У Иры тоже увлажнились глаза.
Лена шепнула:
– Нам, наверное, пора. Вы ведь еще навестите его до своего отъезда?
– Конечно, и оставь наш телефон в гостинице, или лучше ― свой сотовый, мало ли что…
Лена записала на листке блокнота номера телефонов и передала Виктору. Объяснила ему, что сестры пробудут в Вене еще около двух недель и обязательно навестят его.
Они распрощались и вышли из палаты. В коридоре им встретилась давешняя медсестра. По просьбе сестер Лена задала ей главный вопрос.
– Состояние вашего кузена крайне тяжелое. Врачи считают, что ему отведено не более двух месяцев, ― сообщила она после разговора.
И Ира, и Юля знали, что едут навещать умирающего, но пока не познакомились с ним, это как бы не касалось их лично. А теперь…
На обратном пути в отель все подавленно молчали. Когда машина остановилась у входа, Елена указала на небольшой ресторан напротив.
– Здесь две русские девушки работают официантками, так что проблем с языком не будет. Именно поэтому я выбрала для вас этот отель.
Договорившись о завтрашней встрече и попрощавшись с Леной, сестры поднялись в свою комнату.
– Обычный трехзвездочный номер, ― огляделась Юля, ― ничего особенного.
Но Ирине показалось, что здесь очень уютно: массивные мягкие постели, светлый густой ковер, гравюры на стенах, торшер на толстой бронзовой ноге.
Тут Юля вспомнила, что последний раз они ели в самолете, и потащила сестру ужинать.
У Иры совсем не было аппетита, она вяло ковырялась в тарелке и вдруг спросила:
– А если бы на месте Виктора был Колька?
Юля замерла с вилкой в руке.
– Да, действительно, ведь Колька нам такой же троюродный… Но уж его-то никакой СПИД не возьмет, так проспиртован. Да и где СПИДом заразиться в глухой деревне? Голубых там отродясь не бывало, наркоманов тоже нет ― одни алкаши, и Колька такой же…
– Ну, в деревне жизнь не сахар, ― вступилась Ирина.
– Да от безделья все! Вот баба Настя ― до девяноста семи дожила и только последние три года скотину не держала.
– А помнишь, какое у нее молоко было, и мед?
– А помнишь, как мы один раз в улей сунулись и нас пчелы искусали?
– Это вас искусали, я с вами не лазила. Колька вечно тебя во что-нибудь втравливал. Один раз в улей, в другой раз на лошадь тебя взгромоздил, а ты упала. Так коленки расшибла! Ох, и всыпала ему тогда баба Настя! И мне заодно, чтобы за вами лучше смотрела.
– Как же, смотрела ты! Ты больше на парней засматривалась!
– Мне было пятнадцать, а вам по шесть. Как ты думаешь, весело мне было всю дорогу с вами таскаться?
Они помолчали, улыбаясь детским воспоминаниям.
– Сколько же лет мы уже в деревне не были? ― прищурилась младшая сестра.
– Лет семь. Олежка еще в школу не ходил, а Вовка только первый класс закончил. Баба Настя, помнишь, сама предложила мальчишек на нее оставить, а нас отправила с нашими больными разбираться.
– А мы даже к ней на похороны не приехали…― вздохнула Юля. ― Но как бы мы смогли? Они же с мамой день в день умерли.
– Надо хоть на могилку съездить.
– Да как в эту глушь вологодскую добираться? Лидка писала в прошлом году, что к ним и автобусы от города теперь не ходят. Да в Вену проще попасть, чем в Вологодскую губернию!
– На твоей машине можно…
– Она развалится на тамошних дорогах! Джип нужен. Ой, все равно раньше будущего лета об этом думать нечего. Зима на носу, какие могилки!
На следующий день Лена показывала сестрам город. Вначале ехали на машине, делая остановки около собора Святого Стефана, памятника Марии-Терезии, издали полюбовались на императорские резиденции. В какой-то момент Лена лукаво посмотрела на сестер и сказала: