Принцесса Намонаки — страница 17 из 62

Император обставил мое покаяние с шиком: собрал всех чиновников от мала до велика. Я оценила богатство местной бюрократической системы – собралось человек двести, не меньше. Конечно, места всем в Зале Совета не нашлось, потому наказание происходило во дворе. Я раньше все думала: почему он расчерчен под линеечку? Оказалось, это чтобы чиновники во время торжественных церемоний строго по рангам стояли. И одежда у них была под цвет «линеечки» – лиловые к лиловой, синие к синей, красные к красной и так далее. Везде должен быть порядок, и всяк обязан знать свое место.

Император сидел на троне и улыбался, рядом с ним стоял канцлер и тоже улыбался. Я отлично видела обоих, потому что время от времени поднимала голову, чтобы хоть взглядом дать понять: ну, все же в сборе, так чего мы ждем? Давайте уже меня бить!

Ли тоже стоял у трона, но хотя бы не улыбался. Его лицо, как обычно, ничего выражало.

А я обливалась потом и думала: почему император специально с началом тянет, неужели ждет, что я взмолюсь о пощаде? Хотя шанс был: продержи он меня еще с полчаса в такой позе, я бы, пожалуй, плюнула на гордость и взмолилась. Спина дороже.

В воздухе витал гул встревоженных голосов, пока не раздалось торжественное «бооом!» гонга. Наступила тишина. Мое наказание началось.

Сначала я пафосно попросила прощения, оттарабанив заранее выученную речь. Но говорила с выражением. Клянусь, я так трогательно умоляла меня простить, что первый ряд чиновников точно прослезился, сама видела. Может, в прошлой жизни я была актрисой?

Речь, кстати, подготовил кто-то из писцов императора, и мне ее загодя прислали. Текст был ужасно формальным и до предела унизительным. Утром я долго тренировалась, чтобы научиться произносить все без запинок и не краснеть, а сейчас на меня словно вдохновение снизошло. Кажется, я люблю выступать перед публикой.

Канцлер улыбался. Я выдавила из себя слезу и снова склонилась ниц. Еще раз загудел гонг, и император, поднявшись, а заодно пнув меня сапогом в плечо: «Ичи, заканчивай!» – объявил второй акт сей драмы. Тот, где меня бьют.

Чиновники обалдели. Да так, что тишину можно было резать. Один голос это сделал:

– Ваше Величество, палки? Как можно?! Разве это не унизит всю императорскую семью?

Мне хотелось обернуться и посмотреть, кто такой смелый: возможно, будущий союзник? Но я должна была лежать, а император промолчал, ничего не ответив.

Принесли табуретку, чтобы я на нее встала, дабы и последним рядам чиновников было все видно. Я разулась, подняла подол одежд, постаравшись не запутаться в рукавах и шлейфе, влезла на эту табуретку и выпрямилась. К канцлеру тем временем подбежал кто-то из слуг с пятью бамбуковыми палочками, тонкими, как тростник. Что ж, хотя бы не те доски-«лопаты», которыми казнили Рен.

Перед самым началом император поймал мой взгляд и поднял брови, мол, как оно? Может, передумаешь? Меня бы отпустили невредимой, а Ванъяна бы забрали.

Я покачала головой и даже позволила себе в ответ усмешку: «Не дождешься!»

Канцлер ударил. И все мои силы ушли на то, чтобы удержаться на проклятой табуретке ровно и не закричать. Было очень больно, а мерзкий старик меня, конечно, не жалел. После первого же удара пошла кровь, я хорошо почувствовала, как по голени побежала горячая липкая влага.

В тот момент я подумала: ну и что, если останутся шрамы, это же не мое тело! Шрамы украшают мужчину, хе-хе. Мне же куда важнее было сохранить достоинство. Для принца это был отличный шанс показать, что он на самом деле не шут, не тряпка, а сильный, выносливый. И вообще, хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Под конец наказания, дурея от боли и шатаясь, я случайно взглянула на Ли. И на миг стало легче. Нет, не от любви – насчет Ли я больше не обольщалась, – а от удивления: мой телохранитель больше не казался спокойным. Он смотрел на канцлера, сжимая кулаки, и, казалось, еще чуть-чуть – и старикашка лишится головы. Но не сразу. Судя по виду, Ли сначала собирался его жестоко помучить. К тому моменту я была уже совсем не против такого сюжетного поворота.

Канцлер сломал о меня все пять прутьев, превратив ноги принца в сплошную кровавую рану. Когда он ударил последний раз и громко произнес: «Двадцать!» – я чуть не упала от облегчения. Все ведь закончилось? Правда?!

– Принц, поблагодари за урок. – Голос императора прозвучал тихо, как сквозь вату.

От моего куража не осталась ничего. Я слезла с табуретки, точнее, рухнула на колени и пробормотала слова благодарности. Экспромтом, наверняка чепуха какая-то получилась. Правда, гримаса канцлера была почти испуганной, мне даже показалось, что вышитый на его поясе тигр сочувственно улыбался.

Наконец император объявил, что его сын получил урок послушания, и вроде сказал что-то еще, но я не слышала. Меня ужасно тошнило. Когда государь замолчал, Ли бросился ко мне, обхватил за талию и помог подняться. Я оттолкнула его руку, хотя сделать даже маленький шаг оказалось новой пыткой. Но я должна была уйти отсюда сама и с высоко поднятой головой.

В глазах плыло и плясало, но я держалась. Вытерев лицо широким рукавом, я выпрямилась, посмотрела на императора и криво улыбнулась. А потом развернулась и пошла, забыв, что так и осталась босиком. Главное было идти, просто идти, долго идти. Двор показался невероятно длинным.

Ли забрал сапоги принца и шел рядом, очень близко, готовый подхватить в любой момент. Я стискивала зубы, кусая изнутри щеку, но шла сама. На каменных плитах дорожки оставались кровавые следы, но я все равно шла.

Все смотрели. И я не имела права упасть.

– Господин! – взмолился Ли, когда двор с чиновниками наконец скрылся за поворотом. – Позвольте вам помочь!

Я упала ему на руки. Как же сильно болела голова, гораздо сильнее ног…

Император прислал своего лекаря, о чем я узнала, когда очнулась уже в спальне: увидела склонившегося надо мной старичка с аккуратной бородкой клинышком и чуть не вонзила ему в шею шпильку.

Справедливости ради хочу сказать, что иголки и порошки помогли. Не сразу, но помогли, только после них остаток дня требовалось провести в кровати. Как я ненавижу постельный режим!

Ли пристал ко мне с вопросами сразу, как ушел лекарь. Служанок и евнухов я прогнала – видеть никого не хотелось, но этого гада прогнать не могла, он же должен меня защищать. Защищать, а не мучить расспросами!

– Ваше Высочество, зачем? – Телохранитель стоял у кровати на коленях и пожирал меня взглядом. – Зачем вы согласились?

Если бы я не ответила, как обычно, Ли бы не отстал – вид у него был уж очень решительный.

– Император предложил сыграть на твоего брата, – превозмогая боль, хрипло начала я. – Вышла ничья. Мне достался Ванъян, императору – это шоу сегодня… То есть представление…

Казалось, у Ли вот-вот случится удар.

– Вам следовало отказаться! Господин, я бы со всем справился сам… Зачем?..

Помню, как ты сам справлялся, подумала я. Если бы не моя помощь, твою голову нанизали бы на пику, а тело бы выбросили в выгребную яму. Или что тут делают с проштрафившимися ворами?

– Довольно! Мне нужен был телохранитель, ты. Все, хватит. Я хочу отдохнуть.

Ли выдержал молча ровно пять секунд – да, я считала.

– Господин, прошу, не делайте так больше. Вы не выдержите. Мужчине это стерпеть не под силу, а вы…

– Ли, заткнись, – снова перебила я.

– Да, господин, но…

– От-ва-ли, – по слогам прохрипела я и повернулась на другой бок, чтобы ногам стало хоть немного полегче.

Хотелось просто ни о чем не думать, и будь что будет.

Отдохнуть мне не дали.

Сначала с визитом явился канцлер, притащив человек десять свиты, в том числе вооруженных до зубов телохранителей, лекарей и симпатичную девушку в легких розовых одеждах. Даже я сразу поняла, что это не его дочь, а очередная подстава. С большим трудом они все вместились в спальню принца. Сразу стало тесно и душно.

– Ваше Высочество, как вы себя чувствуете? – пропел канцлер и уставился на меня. Его свита с благоговением внимала и тоже смотрела на меня.

Можно было вежливо поблагодарить канцлера за заботу, но это означало бы, что я опять пляшу под его дудку. Можно было грубо его послать и наверняка нарваться на еще одно наказание: император ясно дал понять, что будет, если я выйду за рамки дозволенного. Я выбрала третье.

Громко застонав – так, что даже Ли от неожиданности подскочил, – я откинулась на подушки и будто бы из последних сил прохрипела:

– Умираю!

Канцлер опешил. Пару мгновений он смотрел на меня с открытым ртом, а потом рявкнул лекарям:

– Помогите Его Высочеству! Немедленно!

Я тут же восстала из мертвых.

– Нет-нет-нет! Ваша Светлость, разве вы не знаете, что лишь ранившая рука способна исцелять? – Бред, конечно, но Ли однажды читал мне что-то подобное. – Ваша Светлость, помогите мне, умоляю, мне о-о-очень больно!

Канцлер прожег меня злым взглядом.

– Принц, вы не в себе.

– От боли, – прохрипела я.

Повисла пауза, которую разрушил Ли, подтолкнувший лекаря обратно к канцлеру. Старик выдавил из себя благостную улыбку и склонился надо мной, а я с готовностью сунула ему ноги под нос.

– Дерзкий мальчишка, – прошипел канцлер так, что расслышала только я. – Мало тебе?

– Ай, больно! – простонала в ответ я. – Пожалуйста, аккуратнее.

Перевязал он меня очень даже неплохо, наверное, изучал медицину или оказывал раньше первую помощь. А может, здесь все так умеют?

– Моя благодарность безгранична, – объявила я, когда слуга встал перед канцлером на колени, чтобы тот вытер руки смоченным в розовой воде полотенцем. – Мне сразу стало легче.

Канцлер бросил полотенце на пол и улыбнулся, на этот раз искренне.

– Какая радость слышать это, Ваше Высочество. И чтобы полностью вас исцелить, я хочу сделать вам подарок.

Я подобралась. Старик вытолкнул вперед ту девушку в розовом, да с таким видом, словно козырь открывал.

– Ваше Высочество, примите от меня эту наложницу в ваш гарем, пусть ее красота утишит вашу боль.