Ли следовало отпустить, я ни о чем не жалею. Иногда мне так тоскливо, что хочется кричать, но оно того стоит. Я не хотела увидеть Ли на месте Ванъяна. А именно это и произошло бы, если бы он остался.
Еще я поняла, что верным слугу делает не только клятва, но и дружба. Я скверно раньше обращалась с Рен, а она все равно хорошо мне служила. Ее стоило наградить. И заодно познакомиться с другими слугами. Я должна заслужить их верность, так или иначе. Может быть, тогда я перестану страдать от одиночества?
После той охоты император стал часто звать меня на игру в местные шахматы, которые здесь зовут се́ги, «игра генералов». Он почти всегда выигрывает, но не грозит мне больше ничем. Только загадочно улыбается. Плевать, ему больше нечем мне угрожать. Моя жизнь важна для него – она козырь в переговорах с Лянь, и это все, что у меня осталось.
Наверное, я победила. Во всяком случае, попытки убить меня, даже во сне, прекратились. Канцлер начал относиться ко мне уважительно, и все его приспешники тоже.
Жизнь и правда налаживается.
Книга II
Свиток восьмой
Я неделю не бралась за этот дневник. И не собиралась, но меня заставили.
Вот как было дело.
– Ичи, ты что-то давно ничего не писал, – сказал как-то император за «игрой в генералов», которую я продолжаю считать местными шахматами, уж очень похоже.
В числе прочих прислуживал нам и сын канцлера, который вдруг удивленно уставился на меня, впервые за все время, обычно он глаза прятал и набеленной своей физиономией старался не отсвечивать. Наверное, на охоте бегать голышом ему не понравилось.
– Что не писал? – удивилась я.
Император усмехнулся и в два хода поставил мне мат. Ничего, конечно, не сказал, здесь это невежливо: противник должен сам понять, что проиграл, объявить об этом и поклониться. Я сделала все это, и только тогда Его Величество поднялся и приказал следовать за ним.
Мы пришли в одну из темниц, где император держит своих врагов. Стража называет их обреченными и судачит, что света белого они уже не увидят, потому что смотреть будет нечем. Ванъян был одним из таких, но ему повезло.
За эти дни я много узнала об увлечении императора: он любит медленно, день за днем отрезать от пленников кусок за куском. Но всегда начинает с разума – съедает его, словно червь-паразит, как было с Ванъяном. Потом, когда от человека остается лишь безумный, дрожащий кусок мяса, наш блистательный государь берется и за тело. Режет: сначала палец за пальцем, потом уши, глаза, язык и так далее.
М-да, у кого какое хобби. Принц Рюичи, говорят, стихи писал.
– Боишься меня? – спросил однажды император, заставив наблюдать за такой пыткой.
Меня тошнило от омерзения, но страха я не чувствовала. Это было как наблюдать за гусеницей или пауком – если убить не можешь, нужно оказаться от него подальше.
– Нет, – ответила я, борясь с тем, чтобы не показывать свою брезгливость слишком уж явно. – А нужно бояться?
Император тогда бросил на деревянный стол с пыточными инструментами нож, вытер руки о грязную тряпку, всю в кровавых пятнах, и подошел. Схватив меня за подбородок, он уставился в глаза.
«Он читает людей как открытую книгу», – сказал как-то Ли. Да, наверное. Читает и выворачивает наизнанку – буквально.
Однако страшно мне по-прежнему не было. Наверное, я свое уже отбоялась, а может, просто привыкла. Все, что я тогда чувствовала, – тошноту. И зуд в левой пятке.
– Неужели, Ичи? Что, совсем не боишься однажды закончить свои дни здесь? – удивился император и обвел взглядом темницу.
У государя много врагов, поэтому в темнице было людно – если то, что я видела, можно назвать людьми.
– Не боюсь, – повторила я. Мне пришлось сделать шаг назад – настолько было противно находиться с ним рядом, до рвоты.
– И почему же? – уточнил, улыбаясь, император.
Улыбка выглядела обычной, как у нормального человека, а не безумного маньяка. Наверное, это должно было пугать: он в своем уме и все равно делает такие вещи, но меня это, наоборот, обнадеживало. Раз Его Величество в себе, то трижды подумает, прежде чем поднять на меня руку, ведь принц Рюичи нужен своему отцу.
Император ждал, и я показала ему одну из своих шпилек. Рен многому меня научила за эти дни, в том числе рассказала и про яды.
– Вы не успеете, Ваше Величество. Я умру раньше. К тому же вам невыгодно меня убивать, а это хранит меня сильнее, чем любой телохранитель.
Император кивнул, отвернулся и туманно бросил:
– Это и еще кое-что.
Я не стала уточнять, что он имел в виду, и больше мы к этому разговору не возвращались.
Итак, в тот вечер император привел меня в темницу, где у стены сгрудились юноши в потертых грязно-голубых одеждах. Я уже знала, что это ребята из организации «Синие Плащи» – оппозиция императора, те, кто мечтал его свергнуть. Точнее, Синими Плащами я их называла для собственного удобства. На самом же деле они именуются Цу́югу́са-и́ро – «росная трава». Это не метафора, так здесь называют растение, из которого добывают голубой краситель. Он считается неприглядным, быстро выцветает, поэтому дешев и популярен у простолюдинов. Мятежники носят верхние накидки, выкрашенные в голубой, чтобы подчеркнуть свое низкое происхождение и показать близость к народу. Но «Голубая накидка» как-то не звучит, поэтому пусть будут Синими Плащами. А еще любопытно, что синий цвет здесь символизирует тайну, мистику и, вдобавок, нежить. Злодейский это цвет, император его, например, не наденет. Во-первых, побрезгует, во-вторых, он же в глазах народа добрый. Зато его оппозиции вроде как можно. Такая вот символика получается.
Эти юноши выглядели даже неплохо, для императорских узников-то. От боли не кричали, все их конечности были целы. Обычно с бунтовщиками государь не был столь мягок, например, недавно пятерых сжег заживо, сначала заставив их сплясать что-то ритуальное перед помостами для казни. Выглядело жутковато.
Сейчас же перед юношами стояли столики с письменными принадлежностями. Император поднял один из исписанных листов бумаги и протянул мне. Это была копия страницы моего дневника.
– Это Шепчущие, – пояснил император. – Они пытаются расшифровать твои записки, Ичи. Поздравляю, пока у них не получается. Впрочем, они не теряют надежды. Правда, у них почти кончился материал, а ты не даешь новый. Я хочу, чтобы ты знал: когда страницы закончатся, я начну их убивать.
Я посмотрела на склоненных над столиками юношей и с равнодушным видом пожала плечами.
– Убивайте. Какое мне до них дело? Они преступники и предатели. Они заслужили самую суровую казнь.
– Неужели, Ичи? – император посмотрел мне в глаза.
Я не отвела взгляд. У меня было время научиться держать себя. Я понимала: если покажу свои настоящие чувства, если позволю себе жалость, то ничего не добьюсь, только окажусь за решеткой вместе с этими несчастными.
– Конечно, государь, как может быть иначе?
Император усмехнулся, вытащил короткий кинжал-ка́йкэ́н – с некоторых пор это мое любимое оружие: легкое, удобное и за поясом просто спрятать – схватил ближайшего юношу за волосы, потянул на себя, запрокидывая его голову и заставляя открыть шею, и замахнулся…
– Не надо! – выдохнула я и тут же захлопнула рот, но было поздно.
Император выпустил юношу, и тот, совершенно равнодушный, вернулся к письму.
– Помни, Ичи, – сказал государь, – ты не так тверд, как хочешь казаться, и мне это известно. Я принесу тебе их тела, если страниц больше не будет.
Если им удастся расшифровать дневник, я умру, поэтому ношу с собой не только отравленную шпильку, но еще и флакончик с быстрым ядом, а также тот самый кинжал-кайкэн. Но на самом деле я хочу жить. Только не ценой чужих жизней.
Я продолжу этот дневник, может, тех несчастных когда-нибудь отпустят… Блажен, кто верует.
К тому же я уверена, что ничего у них не получится. Вряд ли среди этих несчастных найдется талантливый дешифровщик. А если и так, это займет время, но я же не собираюсь сидеть сложа руки.
Что ж, государь, поиграем? А чтобы нам было веселее, я придумала себе псевдоним, то есть подпись. Рен недавно рассказала мне про Хи́мико, легендарную правительницу и провидицу, чьи предсказания всегда сбывались. Колоритная была, судя по всему, женщина, раз умудрялась править в этом насквозь патриархальном мире. Назваться ее именем было бы банально, но это навело меня на мысль: буду На́мо́на́ки – Безымянная. Принцесса Намонаки. Напишу это местными иероглифами, чтобы даже император все понял. Дам, вам, государь, подсказку. Удачи!
С тех пор как Ли оставил меня, прошли считаные дни. За это время я познакомилась с моими слугами, чуть не споила Рен и начала лелеять план выйти наконец за пределы дворца, в город. Давно пора посмотреть, как тут обычные люди живут. А еще было бы неплохо познакомиться с Синими Плащами поближе, чувствую, мы с ними найдем о чем поговорить. Приближался отбор невест, ко мне везли несусветное количество девиц – пять сотен, кажется? Общаться с ними у меня никакого желания не было, но, разумеется, придется.
Но давайте по порядку. Итак, прислуга.
Было это вчера. Я спаивала Рен, которая обожает рисовое вино. Мне кусок в горло не лез и вино тоже, а вот в Рен лезло все, и по моему приказу пила она как не в себя. Меня это устраивало: пьяной Рен я могла рассказать о чем угодно, все равно девушка потом ничего не вспомнит. Конечно, в такие моменты я все равно сохраняла осторожность, но какое-никакое облегчение все же испытывала. Сутки напролет корчить из себя принца ужасно надоедало, хотелось хоть иногда, хоть наедине с пьяницей побыть обычным человеком.
– Как мне купить твою верность? – спросила я Рен.
Рен мгновенно посерьезнела.
– Господин… – Она подняла взгляд и отставила кипарисовую коробочку-масу, из которой здесь пьют рисовое вино. Считается, что, если налить напиток в чашу, оно потеряет вкус, а если в деревянную коробочку – маленькую, как кубик, – то наоборот, станет ароматнее.