– Ты даже не представляешь, как мне жалко, что я не его мама, – вырвалось у меня однажды.
– Если бы ты знала, как жаль мне…
Это был единственный раз, когда мы упомянули его жену. Больше ни один из нас не поднимал эту тему. Чтобы не начинать долгий, бессмысленный и болезненный для обоих разговор.
Мы растворялись друг в друге. Я даже не знала, что так бывает: сливаются души, мысли, тела. Я твердо сознавала, что никогда в жизни не пожалею о том, что позволила этому случится. Потому что наши отношения были счастьем. Терпким, густым, концентрированным. А истинное счастье – слишком большая драгоценность, чтобы им пренебрегать.
А потом Саша улетел в свою командировку. И обещал навестить меня в Петербурге, когда вернется. Вот только он, разумеется, не знал, когда это будет.
– Что бы ни случилось, всегда помни, что ты – моя единственная. Никто не в силах этого изменить, – сказал Саша на прощание.
Мы стояли в аэропорту и держались за руки. Мне хотелось запомнить это мгновение, впитать каждую мелочь, чтобы потом раз за разом прокручивать в голове, будто любимый черно-белый фильм.
Он целовал меня. Страстно и отчаянно.
– Не так уж важно, что будет с нами дальше Счастье – это здесь и сейчас.
– Я знаю.
Я и правда знала. Потому что чувствовала то же самое.
Глава 19
После отъезда Саши я с головой погрузилась в работу. Я изо всех сил старалась не задумываться о том, когда мы встретимся вновь. Впервые в жизни – я люблю. И меня любят. А это много. Это – целая вселенная. И никто не в силах у меня ее отнять. Воспоминания и чувства неосязаемы, но зато свободны от посягательств.
Хенри стал прежним невыносимым занудой. Как будто не было таежных откровений. И как будто я не была девушкой его друга.
В день нашего возвращения в Питер он довел меня до слез. Вдруг заставил составлять финансовый отчет о поездке и отчаянно ругал за мелкие недочеты в оформлении. Когда вещи наконец были уложены, Норберт сторожил чемоданы в холле, а я сдавала номер, он подскочил ко мне с горящими глазами. Интересно, какую еще ужасную оплошность я совершила.
– Киндер, я нашел это в нашем номере! – трагическим тоном заявил он и протянул мне старые зубные щетки и полупустой тюбик пасты.
– И что? Я специально их здесь оставила.
– Ну это еще ладно, – смягчился начальник, потрясая щетками. – Это надо время от времени менять, я согласен. Но это? Тут же еще есть паста.
Я готова была его убить. Миллионер хренов.
Алексей отвез нас в аэропорт. Хенри, конечно же, перепутал терминал и потерял билеты. А потом обвинил во всем меня. Ну, еще бы. Я ведь их русский продюсер.
К тому моменту, как мне удалось разрулить ситуацию, посадка уже заканчивалась. Мы едва успели на самолет.
Я плюхнулась в кресло. И возблагодарила судьбу и немецкое телевидение за то, что мы летим в бизнес-классе. Ибо Хенри с Норбертом оказались через проход от меня. Джинн в форме «Аэрофлота» возник почти сразу.
– Сок, вода, кола, спрайт, коньяк, водка. Чего желаете?
– Коньяку принесите, пожалуйста, – выдохнула я.
– Конь-я-ку? – громко и по слогам переспросила красавица, а потом покосилась на Хенри. Видимо решила, что он мой папа.
– Да, – так же громко ответила я. – Будьте добры, коньяк.
– Ну, хорошо, – пожала плечами стюардесса, так и не дождавшись реакции от господина Микса. – Сейчас принесу.
Я выпила стопку залпом и попросила ещё. По телу разлилось приятное тепло.
Хенри покачал головой.
– Ай-яй-яй, киндер, разве можно таким маленьким девочкам пить крепкие напитки. – И тут же закричал стюардессе: – И нам тоже принесите коньяк!
Я искренне ненавидела Хенри в эту минуту и совершенно не хотела с ним пить. Но работа есть работа. Когда в их руках тоже появились стопки, я предложила:
– Давайте выпьем за проект!
– Нет, – хитро прищурившись, отказался Хенри. И провозгласил: – За дружбу!
Мы чокнулись, и он мне подмигнул.
Ага, пытается помириться, пока ещё не поздно. Боится, что сразу по прилете побегу жаловаться шефу.
Но думать о Хенри совершенно не хотелось, особенно в тот момент, когда набирал высоту самолёт, навсегда уносящий меня от первой большой моей любви. С каждой секундой всё дальше заснеженная тайга со следами тигров и лепестки белых роз на снегу. Саша и Владик. Прощайте, мои хорошие. Пожалуйста, постарайтесь быть счастливыми.
Я всё-таки не выдержала и заплакала. Впервые за всю командировку. Уже через несколько часов я буду в Петербурге. Маришка испечёт любимый яблочный пирог по случаю моего возвращения. Завтра, наверное, отправят снимать сюжеты про коров или страусов. Всё будет как раньше. Сказка кончилась.
В Пулково нас встречал лично Жуковский. Он крепко обнял меня.
– Вот ведь выдалась у тебя командировка, Ася. Не у каждого за всю журналистскую карьеру такое бывает. Ладно, потом всё расскажешь. Сегодня отдыхать!
Когда мы ждали багаж, Хенри с Норбертом отлучились в туалет. Жуковский подошёл ко мне со спины и вдруг обнял. На этот раз совсем не по-отечески.
– Андрей Игоревич…
– Я надеюсь, Хенри не будет ревновать.
– Я думаю, всё-таки будет.
Я отстранилась. К счастью, в этот момент мне позвонила Наташа.
– Поздравляю с возвращением! Ты большая молодец!
– Спасибо.
– Я очень хотела сама тебя встретить, но приболела, и врач не разрешил. Решили, что Андрей Игоревич поедет.
– И правильно сделали. Поправляйся спокойно. Мне вполне достаточно, что ты обо мне помнишь!
Когда я закончила разговор, Хенри с Норбертом уже вернулись, и это избавило меня от необходимости обсуждать с шефом его манёвр.
Мы сели в машину. Жуковский вёз Хенри в гостиницу, а меня заодно к метро.
– Ася, а где же мужчина, который ждёт и скучает? – поинтересовался Хенри.
Я опешила. Неужели он думает, что Саша был просто развлечением, а теперь я вернусь к своему мифическому парню? Даже если бы такой парень у меня был. Даже если бы это был сам Воропаев… Он был бы уже бывшим!
– У меня такого нет, Хенри.
– Хенри, вообще-то, самый любимый Асин мужчина – это я, – неожиданно выдал шеф. – У меня есть основания так думать, она подарила мне слона.
– Да, слонов я больше никому не дарила, – вздохнула я.
У метро джип остановился. Немцы вышли попрощаться со мной. Хенри взял свой ежедневник, написал там свой адрес и все телефоны.
– Если тебе когда-нибудь что-нибудь будет нужно, обязательно сообщи мне, киндер.
Потом он крепко прижал меня к груди и держал так довольно долго.
– И ещё, киндер, – сказал он совсем тихо. – Тот русский офицер тебя действительно любит.
Он подмигнул и скрылся в машине Жуковского. Вся злость на немца моментально прошла.
Глава 20
Через несколько часов Хенри позвонил. Сказал, что они с Норбертом благополучно приземлились во Франкфурте. А вот дорогостоящее телевизионное оборудование, к тому же еще и арендованное, не приземлилось вовсе. Потому что пропало где-то по пути.
Минут десять мне потребовалось, чтобы выяснить, где именно. Еще через пять минут я докладывала о происшествии генеральному продюсеру студии Андрею Жуковскому.
– Понимаете, вместо камер на борт взяли груз 200. Ну то есть гроб. Вот и получилось, что немцы уже во Франкфурте, а оборудование только завтра будет в Петербурге.
– И что ты от меня хочешь?
– Мне нужна машина.
– Машина, машина… Машина есть у Льва Жуковского. Всё, иди. Найди его и приведи сюда.
– Но Андрей Игоревич! Где же я его найду?
Честно говоря, я понятия не имею, кто такой Лев Жуковский. Сын? Брат?
– Он где-то здесь, – неопределённо махнул рукой мой шеф и налил себе ещё коньяка, давая понять, что аудиенция окончена.
Я понеслась вниз по лестнице, с небес на землю, бормоча под нос песенку юного корреспондента: «Постарайся мне добыть то, чего не может быть. Запиши себе названье, чтобы в спешке не забыть. А не выполнишь к утру – в порошок тебя сотру. Потому что твой характер мне давно не по нутру». На самом деле это отрывок «Сказа про Федота стрельца», но для меня и моих коллег он стал просто гимном.
Когда я его увидела, я сразу поняла, что это он. Огромный живот, надутые губы, косматые брови. Жуковский, это уж точно. Совсем как Лариса Игоревна и шеф, только моложе.
– Э-э, простите, вы Лев?
– Да, а что?
– Вас Андрей Игоревич просил зайти.
– Прямо сейчас?
– Ну конечно. Пойдёмте скорее со мной!
И я потащила ничего не понимающего гиганта вверх по лестнице.
– О-о, Левушка! Привет, – обрадовался генеральный продюсер. Если он так вот радуется, ничего хорошего не жди, это я уже давно заметила. – Я тебе звоню-звоню, а ты всё не подходишь. Дома, что ли, не ночуешь, паразит?
– Почему, ночую, – растерялся великан.
– И растолстел, – продолжал Андрей Игоревич, – между прочим, я в твои годы был мастером спорта.
– По какому виду? – не поверила я.
– По метанию ядра.
– Но дядя.
– Что дядя. Кому ты такой нужен. Иди сюда, встань рядом. Давай я тоже встану, – и – неслыханное дело – Жуковский встал из-за своего антикварного стола и вышел на середину кабинета. – Так, Ася, ну-ка скажи, у кого живот больше – у меня или у Левы?
Я опешила. Вот что ответить на такой вопрос начальнику?
Они стояли передо мной. Одинаково грузные, одинаково губастые. И самое смешное, их огромные животы тоже были совершенно одинаковые. Я прищурилась и честно попыталась найти хоть одно отличие.
– Н-ну вы знаете, – не слишком уверенно проговорила я, – мне кажется, животы совершенно одинаковые. Но только у Левы как-то вперёд, а у вас как-то вширь.
По-видимому, ответ оказался правильным, потому что шеф довольно ухмыльнулся и подтянул штаны, повторяя:
– Гм, у меня вширь.
Я перевела дух. Великан, оказавшийся племянником, чуть не плакал. Очевидно, под толстым слоем жира скрывалась ранимая душа. Я решила помочь бедняге: