знесе, но сейчас речь шла о реальной опасности.
– Если она будет под домашним арестом в общежитии, она не сможет покидать школу, – сказала я.
Миссис Везерс криво улыбнулась.
– Да, мисс Мелроуз. Именно для того и существует домашний арест.
– Но она должна покидать школу, мэм, – заспорила я. – Дважды в неделю у нас проходят семейные встречи.
В общем-то, они проходили чаще, но я надеялась, что заниженная цифра может купить нам свободу. Для Джил было жизненно необходимо получать кровь, а два дня в неделю – это минимум, на котором может выжить вампир.
– Сожалею, но правила есть правила, и, нарушив их, ваша сестра потеряла эту привилегию.
– Это религиозные встречи, – сказала я.
Я терпеть не могла ссылаться на религию, но такому доводу школе было бы трудно воспротивиться. И между прочим, с тем дизайнером похожий предлог сработал.
– В такие дни мы всей семьей отправляемся в церковь – мы и наши братья.
Судя по лицу миссис Везерс, я и вправду только что отвоевала кое-какие позиции.
– Нам требуется письмо с подписью ваших родителей, – в конце концов сказала она.
Просто здорово. Ведь в деле с физкультурой у нас все сработало с подобным письмом.
– А как насчет нашего брата? В Палм-Спрингсе он наш законный опекун.
Наверняка Кит не сможет в данном случае тянуть резину, ведь речь идет о крови.
Миссис Везерс подумала.
– Да. Это может подойти.
– Мне жаль, – сказала я Джил, когда мы вышли, чтобы сесть на автобус. – Жаль, что так вышло с твоей работой. Нам и без того нелегко будет раздобыть для тебя разрешение уезжать на «кормления».
Джил кивнула, не делая попыток скрыть разочарование.
– Когда показ? – спросила я, думая, что она могла бы отправиться на него, когда срок наказания истечет.
– Через две недели.
Вот и надейся на лучшее.
– Мне жаль.
К моему удивлению, Джил искренне рассмеялась.
– У тебя нет причин сожалеть. После всего, что я сделала. Это я должна жалеть. И я сожалею и насчет Адриана… Насчет его собеседований.
– Вот насчет этого тебе точно нечего жалеть.
Меня снова поразило, с какой легкостью все находили для него оправдание. Джил доказала это своей следующей репликой:
– Он не может удержаться. Таков уж он.
«Он может удержаться», – подумала я. Но вместо этого сказала:
– Просто подожди, хорошо? Я заставлю Кита подписаться под письмом о наших религиозных встречах.
Джил улыбнулась.
– Спасибо, Сидни.
Обычно, когда автобус приезжал в Центральный кампус, мы с Джил шли каждая своей дорогой, но по прибытии она замешкалась. Я поняла: она хочет еще что-то сказать, но ей нелегко набраться храбрости.
– Да? – подтолкнула я ее.
– Я… Я просто хотела сказать: мне действительно очень жаль, что я приношу тебе столько неприятностей. Ты много для нас делаешь. Правда. И расстраиваешься, потому что тебе… Ну, я знаю, что тебе не все равно. А это больше, чем я могу сказать про тех, которые при дворе.
– Неправда, – возразила я. – Им не все равно. Они столкнулись с большими проблемами, доставляя тебя сюда и заботясь о твоей безопасности.
– И все равно я чувствую, что это делается скорее ради Лиссы, чем ради меня, – печально произнесла Джил. – И моя мама не очень-то сопротивлялась, когда ей сказали о моем отъезде.
– Тебя отослали в безопасное место. Это означает, что нужно было принять нелегкое решение. Нелегкое и для них тоже.
Джил кивнула, но я не знала, поверила ли она.
Добравшись до кабинета истории, я отдала Эдди утренний рапорт. По мере того как я рассказывала, на лице его одна за другой сменялись разнообразные эмоции.
– Думаешь, Кит это сделает? – негромко спросил он.
– Должен сделать. Цель нашего пребывания здесь – сохранить ей жизнь. Если она умрет с голоду, это перечеркнет наши усилия.
Я не потрудилась рассказать Эдди, что у меня проблема с отцом и алхимиками и что через две недели меня, скорее всего, тут уже не будет. Эдди и так расстраивался из-за Джил, и я не хотела, чтобы ему пришлось беспокоиться еще и о другом.
Встретившись в конце дня с миссис Тервиллигер, я отдала последние сделанные конспекты. Устроившись за столом, я заметила на столе папку с вытисненными золотыми буквами: «Колледж Карлтон». Теперь я вспомнила, почему название показалось мне знакомым, когда его упомянул Адриан.
– Миссис Тервиллигер… Вы говорили, что знаете кого-то в колледже Карлтон?
Она посмотрела на меня из-за компьютера.
– Мм? А, да. Можно сказать, знаю. Я играю в покер с половиной исторического факультета. Летом я даже там преподаю. В смысле, историю. Не покер.
– А вы не знаете кого-нибудь из приемной комиссии? – спросила я.
– Не очень близко. Знакома с несколькими людьми, которые знакомы с членами приемной комиссии.
Миссис Тервиллигер снова сосредоточилась на экране. Я молчала, и спустя несколько минут она опять посмотрела на меня.
– А почему вы спрашиваете?
– Просто так.
– Конечно, не просто так. Вас интересует посещение лекций? Конечно, там вы получите больше, чем здесь. Конечно, если не считать моих занятий.
– Нет, мэм, – сказала я. – Но мой брат хочет туда поступить. Он слышал, что занятия там еще не начались, но не уверен, зачислят ли его, ведь времени осталось очень мало.
– И вправду очень мало, – согласилась миссис Тервиллигер. Она внимательно рассматривала меня. – Вам бы хотелось, чтобы я навела справки?
– О… О нет, мэм. Я просто надеялась узнать имена людей, с которыми могла бы связаться. Я бы никогда не попросила вас сделать что-нибудь подобное…
Она приподняла брови.
– А почему никогда не попросили бы?
Я растерялась. Иногда ее было так трудно понять.
– Потому что… У вас нет причин так поступать.
– Я могла бы сделать это в порядке одолжения вам.
На это я не смогла найти ответ и молча уставилась на нее. Она улыбнулась и поправила очки.
– Не можете в такое поверить? Что кто-то сделает вам одолжение.
– Я… Ну, в смысле…
Я замолчала, все еще не зная, что сказать.
– Вы мой преподаватель. Ваша работа, ну… учить меня. Вот и все.
– А ваша работа, – сказала миссис Тервиллигер, – являться в эту комнату весь последний семестр за любым заданием, какое у меня для вас найдется. От вас никоим образом не требуется приносить мне кофе, приходить в вечернее время, организовывать мою жизнь или полностью перестраивать собственную из-за моих нелепых поручений.
– Я… Я не возражаю против такого, – сказала я. – И все это необходимо.
Миссис Тервиллигер усмехнулась.
– Да. И вы настаиваете на том, чтобы делать то, что не входит в ваши обязанности? Неважно, как бы вас это ни затрудняло.
Я пожала плечами.
– Мне нравится хорошо справляться с работой, мэм.
– Вы великолепно справляетесь с работой. Куда лучше, чем требуется. И вы выполняете ее без жалоб или нытья. Таким образом, меньшее, что я могу, – это сделать ради вас несколько телефонных звонков.
Она снова засмеялась.
– Это вас больше всего пугает? Когда кто-то вас хвалит.
– О нет, – неубедительно сказала я. – Я имею в виду, такое случается.
Миссис Тервиллигер сняла очки и внимательно посмотрела на меня. Она больше не смеялась.
– Нет, не думаю, чтобы такое случалось. Я не знаю подробностей вашей жизни, но я знавала многих учащихся вроде вас – тех, кого родители вот так же отсылали в школу. Хотя я ценю стремление к высшему образованию, мне понятно, что в большинстве случаев родители наших учеников просто не имеют времени или склонности принимать участие в жизни своих детей… Или даже обращать внимание на эту жизнь.
Мы вторгались в одну из личных тем, и я почувствовала себя неловко. Тем более что в этих словах была доля правды.
– Все гораздо сложнее, мэм.
– Не сомневаюсь.
Выражение лица миссис Тервиллигер стало суровым, теперь она очень отличалась от той рассеянной преподавательницы, какой я ее знала.
– Но послушайте, что я скажу. Вы необыкновенная, талантливая и выдающаяся девушка. Не позволяйте никогда и никому принижать вас, заставлять чувствовать себя незаметной. Не позволяйте никогда и никому – даже преподавательнице, которая постоянно посылает вас за кофе, – третировать вас.
Миссис Тервиллигер снова надела очки и начала беспорядочно приподнимать листы бумаги. Наконец нашла ручку и торжествующе улыбнулась.
– Ну, а теперь… Как зовут вашего брата?
– Адриан, мэм.
– Правильно, итак… – Она взяла листок и тщательно записала имя. – Адриан Мельбурн.
– Мелроуз, мэм.
– Правильно. Конечно.
Она зачеркнула ошибку, бормоча себе под нос:
– Я рада, что его зовут не Хобарт[16].
Закончив, она откинулась на спинку кресла.
– Теперь, раз уж вы об этом упомянули, мне бы хотелось, чтобы вы кое-что сделали.
– Только скажите, – ответила я.
– Я хочу, чтобы вы сотворили одно из заклинаний из той первой книги.
– Прошу прощения. Вы сказали – сотворить заклинание?
Миссис Тервиллигер помахала рукой.
– О, не беспокойтесь. Я не прошу вас размахивать волшебной палочкой или приносить в жертву животных. Но меня ужасно заинтриговало то, насколько сложными были некоторые из формул и составляющих заклинаний. Я невольно задумалась – в самом ли деле люди следовали им с такой дотошной скрупулезностью. Некоторые из них очень сложны.
– Знаю, – сухо проговорила я. – Я перепечатала их все.
– Именно. Итак, я хочу, чтобы вы сотворили одно заклинание. Поэтапно. Выясним, сколько времени на это уйдет. Посмотрим, возможна ли вообще хоть половина требуемых действий. Потом составьте отчет. Я знаю, что по этой части вы великолепны.
Я не знала, что сказать. Миссис Тервиллигер не просила меня и впрямь использовать магию, и уж конечно, не так, как ею пользовались вампиры. Такое было просто невозможно. Магия не относится к сферам человеческой деятельности. Она противоестественна, она идет вразрез с законами мироздания. То, чем занимались алхимики, основывалось на науке и химии. В татуировках присутствовала магия, но она подчинялась нашей воле, а не была самостоятельным волшебством. Ближе всего к сверхъестественному стояли благословения, которые мы призывали на наши снадобья. Миссис Тервиллигер просила меня просто восстановить ритуал сотворения заклинаний. Это будет не по-настоящему. Никакого вреда. И все же… Почему я ощущала такое беспокойство? Меня как будто просили солгать или украсть.