– А, – отмахнулась Оливия. – Я хлеб не ем, а то еще располнею, как ты, костыли не выдержат.
– Я не толстая! Я просто в теле, – немедленно возмутилась я. – Какая же ты язва! Мерзкая, худющая, корявая язва!
– Я герцогиня, язвой мне положено быть, иначе тебе станет скучно. Будешь финики? Обожаю финики.
– С колбасой?!
– Самое то. И никаких лишних фунтов. Ха-ха! А что там у нас по части выпивки?
– Э-э, ревеневый компот. И вода.
– Ну коне-е-ечно! Разве Сюзанна допустит, чтобы пили вино или медовуху?! Мы же еще несовершеннолетние, типа, смех один.
Оливия отхлебнула компота, поморщилась и заела его колбасой с финиками. Чтобы не отставать от своей прожорливой госпожи, я налегла на сыр и маринованные пикули. А что, вкуснее ничего в жизни не ела! Свежий воздух, аромат трав и цветов, сонная тишина кругом…
В этой тишине кто-то насвистывал незатейливый, но очень приятный мотивчик.
Я вопросительно поглядела на Оливию. Она успела сжевать целое кольцо копченой колбасы и сейчас посвистывала, мечтательно глядя в небеса.
– Красивая мелодия, – сказала я. – Откуда она?
Оливия оборвала свист и посмотрела на меня с крайним подозрением – мол, не издеваюсь ли я в отместку за ее шуточки насчет моей фигуры.
– Правда, красивая, – подтвердила я. – Кто ее написал?
Какое-то непривычное смущение тенью прошло по лицу моей герцогини.
– Ты? – ахнула я. – Ну, офигеть можно, как ты выражаешься! То есть я восхищаюсь вашим талан…
– Да ну тебя к дрынам, – смущенно пробурчала Оливия. – Талант, скажешь тоже. Мой папочка считает, что у калеки не может быть таланта даже подтирать себе задницу.
– Оливия, это песня?
– Ну да.
– Кончай нукать. Спой.
– Ага, а ты потом раззвонишь по всему замку. И все папашины нахлебники будут надо мной хохотать.
– Я не раззвоню. Я, конечно, подлое существо, но не до такой степени. Пой.
Оливия шмыгнула носом:
– Ладно. Это, в общем, под настроение. Можно под лютню петь или арфу.
Река лунного света, что без конца и края,
Однажды я поплыву по тебе.
И в сердце моем будет вечная радость,
И я сама стану лунным светом…
Две бродяжки, мы отправились посмотреть этот мир,
Ведь в мире так много нужно увидеть!
Мы доберемся до конца радуги,
И там увидим наше счастье,
Мой настоящий друг, река и я…
Я молчала до тех пор, пока не поняла, что молчание становится неприличным.
– Оливия, это очень красиво, честно! Я никогда не думала, что можно написать стихи без размера и рифмы, но вот – ты же написала…
– Такие стихи пишут галльцы, – отмахнулась Оливия. – Они называются верлибр – свободный стих. Папаша мой считает верлибр низким стилем, а я вот, видишь, взяла и написала.
– Вот и прекрасно! – вдохновилась я. – А еще у тебя верлибры есть?
– Ну, допустим. Но тебе читать не буду, даже и не проси! И не надейся! Это сейчас меня от солнца разморило, а в замке я тебе страшно отомщу за такую откровенность.
– Согласна, – кивнула я. – И если уж мне все равно отдуваться, скажи, кого ты подразумеваешь под настоящим другом?
– Не тебя, даже не надейся!
– Но ведь и не Юлиана? А может, это пшепрашамский кнежич Мильчик Кошакович, что еженедельно шлет тебе нежные письма, надеясь на брак и герцогское наследство?
– Ой, меня сейчас вырвет! Хоть кнежича не поминай! Фу-у! Люция, считай, что это мое поэтическое воображение. А может, это я сама себе лучший друг…
– Нет, сама себе ты лучший враг.
– Тебе я тоже враг, не забывай. Подлый и жутко коварный. Когда я окажусь в непосредственной близости от моего костыля, твоя спина станет подтверждением этих слов.
– О да, избейте меня, жестокая герцогиня!
Хохоча сами не зная отчего, мы повалились на траву. Святая Мензурка, как же хорошо было кругом! Какие нега и благодать разливались в воздухе! Какие ароматы струились от цветов и марлезонского сыра! Обожаю марлезонский сыр!
– Послушай, – вдруг толкнула меня в плечо Оливия. – Что это?
– А? – удивилась я.
– Слушай внимательно, балда! – Оливия уже настроилась на очень серьезный лад. – Вот опять, слышишь?!
– Подожди… Да, что-то странное.
У меня вдруг пропало все мое бесшабашное настроение. Этот звук… Он был не похож ни на какие другие. Я даже не могла его сопоставить со всеми звуками, которые слышала. Но больше всего…
Больше всего этот звук напоминал скрежет, с которым открывается старая, заржавевшая дверь.
– Дверь? – удивилась я.
– То-то же, – Оливия выглядела испуганно. – Если это дверь, то где она? Что она открывает? И, судя по звуку, это не просто дверь, а здоровенная дверь! Только не вздумай зассать и кинуться в замок под крыло к моему папаше! Мы должны выяснить, что произвело такой странный звук!
– А здесь точно нет больше никаких замков, поместий, крепостей?
– Насколько мне известно, нет. А-ах! Ты думаешь, что этот звук издают враги отца, решившие осадить наш замок?!
– Вряд ли приличные враги станут издавать столь неприятный звук. Это прямо беспредел какой-то!
– Предел… Люция, насколько мне известно, границы владений герцогства Монтессори с запада оканчиваются рекой Фортунатой…
– Река удачливых… – перевела со старолитанийского я.
– Да, погоди. Звук шел с запада. А вдруг…
– Что?
– Это враги, пришедшие по воде. Может быть, это вражеские корабли. Фортуната – речка большая.
– Против твоего отца может выдвинуться флот? Внутренний литанийский флот?
– Почему только литанийский? Фортуната выходит в море Спокойствия. А там берега Пшепрашама и Славной Затумании!
– И эти замечательные государства враждуют против поэта Альбино Монтессори?!
– Почему обязательно государства? В Пшепрашаме каждый приличный кнежич имеет флот и армию, у них междоусобная война! Там даже медведей забривают в регулярные войска, я читала! И Славная Затумания собачится с кем только ни попадя… Так. Сворачиваемся и едем.
– Куда? В замок?
– Туда позже. Сначала к реке.
– Ты рехнулась, Оливия? А если там уже высадился враг?! Вот им будет радость – захватить в плен дочку герцога и стребовать за нее выкуп! Не дури. Садись в двуколку и скачи домой что есть силы. А я побегу к реке.
Оливия зло сверкнула глазами. Она понимала, что я права, но не хотела сдаваться сразу.
– Побежит она к реке… Тут приличное расстояние.
– Ничего, я быстро бегаю. Держать все время на запад?
– Да.
– Тогда вперед. Нечего рассусоливать.
Я чуть ли не силком усадила Оливию в повозку, проверила, хорошо ли затянуты подпруги, крепки ли колеса и хлопнула в ладоши:
– Давай, герцогиня!
– Ты чертовка, Люция! – рыкнула экселенса Монтессори.
– Сама такая. Я не двинусь с места, пока ты не уедешь.
Оливия еще раз рыкнула, хлестнула лошадей, и те рванулись с места, не ожидая такой развязки мирного дня.
– О Исцелитель, пусть она не вывалится, – с тоской прошептала я. – Дурища лысая.
Когда повозка скрылась из виду, я развернулась на запад и побежала. Главное – соблюдать точное направление, а с этим у меня все в порядке. Где-то через полчаса быстрого бега (я не могла остановиться, ноги словно несли меня сами) я почувствовала запах воды, водорослей и цветущих камышей. Фортуната была близко.
На дороге у меня оказалось громадное кукурузное поле, я вошла в него и словно ослепла. Со всех сторон были одинаковые ряды высоких кукурузных стеблей, и если бы не мой внутренний компас, я бы так и осталась на месте, мечась по кругу. Я сбавила скорость и перешла на шаг, стараясь бесшумно проскальзывать меж стеблей. Вдруг меня прошиб пот, ужасный, липкий, – это был страх. Мне показалось, что в любую минуту передо мной появятся рейтары Пшепрашама или затуманские пэры, нагруженные алебардами, мечами и арбалетами. Вот только сейчас мне не хватало паники!
Я остановилась и сжала кулаки.
– Прекрати, – сказала я себе. – Не падай раньше выстрела. Я спокойна. Я совершенно спокойна. Я абсолютна спокойна. Медленный глубокий вдох и резкий выдох. Вперед.
Я перестала следить за временем и сосредоточилась на своих шагах. Где-то на шесть тысяч девяносто девятом шаге я оказалась на берегу Фортунаты. То есть я видела берег через решетку кукурузных стеблей.
И обозримый берег был совершенно, абсолютно пуст.
То есть на нем не было даже травы. Она исчезла, оставив большой квадрат иссохшей, потрескавшейся земли. И трещины были тоже немаленькими. Из них струйками вырывался горячий пар. Я почувствовала, как он горяч.
И он пах тухлыми яйцами. То есть сероводородом.
Откуда оно взялось у меня в речи, это глупое «то есть»?! О черт, о чем я!
Глава седьмаяНам не верят
У людей слишком развито воображение. Поэтому я всегда благословляю людей не воображать. Это может плохо кончиться.
Я не помню, как добралась до замка. Мне иногда кажется, что я и не смогла до него добраться, просто лежала в глубоком обмороке среди кукурузы, и меня случайно нашли слуги, посланные добрым Фигаро. Но тогда почему они не увидели то, что увидела я? Впрочем, все по порядку.
Когда Оливия прискакала в замок, она устроила такой переполох, что старшие вассалы герцога Альбино немедленно бросили любимое свое занятие – пиво и игру в кости – и, вооружившись, помчались в направлении, указанном юной герцогиней. Она порывалась отправиться с ними, но Сюзанна слезно умолила ее остаться дома и не лезть не в свое дело. Вассалы герцога были мужиками толковыми и быстро нашли нужное направление. И засекли меня, ломящуюся сквозь кукурузу, как осадный таран.
– Полундра! – возопила я по-матросски, едва завидев отряд в доспехах и при оружии.
Вассалы герцога не знали точного значения этого слова, но в целом меня поняли. А вот связно объяснить им, что я увидела, услышала и унюхала, мне не удалось.