У меня возникло стойкое впечатление, что в ладонях Себастьяно находится рассерженный, но уже успокаивающийся котенок. И через минуту он замурлычет.
– Себастьяно, – проговорила я. – А вдруг это… какая-нибудь ведьмовская штучка? К нам приезжает Его Высокоблагочестие, а всем известно, как ведьмы враждебны к святой юстиции и ее главе.
– Нет, – Себастьяно прижал туфельку к груди и нежно пощекотал ее под каблучком. – В ней нет ничего враждебного. Она прекрасна и совершенна.
– Да, но откуда она взялась?
– С ножки прекрасной незнакомки, которую я полюбил всей душой и навеки. Я буду хранить эту туфельку и начну искать ее хозяйку по всей Старой Литании.
– Ты сдурел. Это туфелька присосалась к твоему мозгу и завладела волей!
– Люци, не глупи. Знай, зайка, что по-настоящему моей волей и мозгом может завладеть только имбирный ликер «Три топора» восемнадцатилетней выдержки. И потом, я не обольщаюсь насчет количества у меня мозга и воли.
– Точно, она тебя захватила! Раньше ты не был таким самокритичным.
– Раньше я не любил, – у Себастьяно сделалось такое поэтическое лицо, что мне захотелось куда-нибудь плюнуть. Но я была хорошо воспитанной девушкой из пансиона и поэтому ограничилась тем, что в клочья порвала редкое издание «Козацко-запарiжския сказкi, пiсни amp; пляскi» народного бандуриста Дарiя Донца.
– Хорошо, – решительно сказала я Себастьяно. – Пусть она хранится у тебя.
– А по-другому и не выйдет. Я отныне с нею не расстанусь, даже спать с ней буду и мыться.
– Уволь меня от столь интимных подробностей. Ты берешь на себя полную ответственность за эту… обувь. И если она что-нибудь натворит в ближайшие дни, такие важные для всего замка…
– Не натворит, клянусь! Я ее чувствую, у нее мирный, добрый характер…
– Ой, держите меня, доктора из дурдома! Освежите меня галоперидолом, подкрепите алпразоламом с солями лития, ибо я изнемогаю от рекуррентной шизофрении… Ну что ты вылупился? Я тебе цитирую отрывок из «Песни песней кукушкина гнезда» – это классика мировой литературы! Бестолочь!
– Ну, мы пансионов не кончали, – ухмыльнулся Себастьяно.
– Оно и видно. Вот еще что. О туфельке – никому ни слова. Никому.
– Даже твоей госпоже Оливии?
– Тем более ей. Я тоже буду держать язык за зубами. Сейчас всем в замке не до этого.
– Ладно, согласен.
– Тогда уходи к себе. Я еще останусь здесь ненадолго. Надо прибрать весь этот мусор.
– Ну, удачной уборки!
Вот теперь Монтанья ухмыльнулся, как настоящий, наглый, бессовестный Монтанья.
Он ушел. Естественно, никакой уборкой я заниматься не стала. Я несколько раз пыталась вызвать мессера Софуса, то крутя колечко на пальце, то дуя на него, бесполезно. Видимо, мессер был вне зоны действия кольца. Я вздохнула и пошла к себе, чтоб хоть немного выспаться. Через несколько часов наступал новый день, полный забот, хлопот и всего того, что сваливается на голову в предвестии великих событий.
Глава десятаяВстреча Особо Важной Особы – 2
Жизнь – процесс неторопливый. Окуклился? Виси себе спокойно в уголочке, жди, когда станешь бабочкой. Или не станешь. В любом случае, зачем торопиться?
Утро, розовое, как панталоны настоятельницы аббатства Святого Сердца, уже заглядывало мне в окно, а я все не могла заставить себя оторвать голову от подушки. Видимо, сказывалась усталость прошедших дней. Но я всегда считала себя волевой, решительной, упрямой, сильной девушкой, поэтому поспала еще пять минут.
Выпрыгнув из постели, как безумный кузнечик (ух, неудачное сравнение!), я поздоровалась с ночным горшком, а потом принялась за умывание и прочие освежающие процедуры.
– Нас утро встречает прохладой, – напевала я, моя уши. – И бьет кулаком по башке, чтоб были мы искренне рады, что живы еще, хе-хе-хе!
Согласна, рифма так себе. Но я же не поэтесса там какая-нибудь. Вы же помните мое отношение к поэзии. Шалости аристократов.
Я с особым тщанием почистила зубы, тем более что служанка поставила мне новую баночку с зубным порошком из мела, соды и тертой мяты. Вот с волосами было больше возни, и я подумала, что жизнь с бритой, как у Оливии, головой, имеет свои плюсы. Я заплела две косы и уложила их, закрепив заколками. Итак, каково расписание на сегодняшний день?
Прежде всего я отправилась к своей госпоже. Перед тем как войти в ее комнату, я полюбовалась дверью. Благодаря моим убеждениям и тайным вылазкам с мокрой щеткой, дверь герцогининой комнаты была начисто освобождена от гадких наклеек, так портящих благородный мореный дуб. Ничего. Я имею на Оливию все большее влияние. Возможно, я даже сумею отговорить ее от очередной татуировки.
– Доброго утра, экселенса, – проговорила я, входя, легко поймала пущенный в меня стилет (наша повседневная церемония, применяемая для выработки ловкости и быстроты реакции) и пустила его обратно.
Стилет воткнулся в колонну алькова рядом с плечом Оливии.
– Похоже, я сегодня не в форме, – вздохнула Оливия. – Как-то расклеилась вся. Нет настроения щериться. Может, это от погоды?
Она выдернула стилет и сунула его под подушку.
– Оливия, погода прекрасная.
– То-то и оно. Обо мне такого не скажешь.
– Ни слова больше, я знаю, как это исправить.
Я подошла к комоду и в верхнем ящике обнаружила целый арсенал различных мазей, целебных притираний и масел. Выбрав самые, на мой взгляд, сильнодействующие, я подошла к кровати.
– Моя герцогиня, – я аккуратно сняла с нее сорочку и принялась растирать кривой, бугорчатый позвоночник Оливии. Обычно это делали служанки, но с некоторых пор я взяла эту процедуру на себя. Мне казалось, что я чувствую боль Оливии кончиками пальцев, стараюсь впитать в себя эту боль, а герцогине передать хоть немного своей здоровой силы и энергии. Ну и потом это был лишний повод потрепаться наедине.
– Вот здесь сильно болит? – я слегка надавила на шестой шейный позвонок.
– Уй! Медведица! Тумба с кирпичами!
– Очень интересное сравнение. Позвонок смещен. Если б была возможность вправить его, твое здоровье и жизнь были бы намного легче.
– Еще ты не вздумай вправлять! – Оливия всегда ярилась во время лечебных процедур, считая их бесполезной тратой времени. – Тебе даже коровник не доверят чистить!
– Не вижу прямой связи между твоей спиной и чисткой коровника. Оливия, я придумала одну вещь.
– Лить с крепостной стены горящую смолу на приезжающих гостей? Ох, разбейся Святая Мензурка, как же больно! Убери свои лапы от меня, коровища непотребная!
– Не уберу. Я еще должна как следует промассировать тебе плечи и лопатки. А будешь выпендриваться – пожалуюсь на тебя Сюзанне.
– Ябеда. Гнусная, толстомордая, наглая ябеда!
– Насчет толстомордости ты не права. Это просто здоровый овал лица.
– Конечно, здоровый! Ты когда идешь, у тебя щеки из-за спины видно, коровища!
– Ты меня уже три недели не называла коровищей. А тут зачастила. Экселенса, случилось что-то в самом деле неприятное?
И тут я услышала всхлипы. Правда, они были сильно приглушены подушкой, но что-что, а всхлипы смертельно обиженного человека я различу даже с расстояния в тысячу миль. Особенно если этот человек – мой… моя… экселенса, в общем. Эй вы, кто сейчас обвинил меня в чувствительности, заткнитесь быстро, иначе я вас вычислю и лично разобью хлебальники!
Оливия была не из тех людей, что, рыдая, бросаются на шею и немедленно перечисляют свои горести в алфавитном порядке. Надо было запастись терпением, чтобы дождаться ее доверия. И ответа.
Я налила на ладонь эвкалиптового масла, смешанного с камфарой и соком алоэ, и принялась методично растирать сведенные плечи герцогини, стараясь почувствовать пальцами каждый сустав и мышцу, снять с них боль и напряжение. Минут через пять Оливия перестала всхлипывать.
– Люци, – чуть повернулась ко мне она.
– Да?
– Как ты считаешь, я – действительно полное ничтожество?
– Я нахожу это утверждение абсурдным, экселенса. Даже когда ты вылила в мою постель суточное содержимое кухонного помойного ведра, подобные мысли не приходили мне в голову.
– А какие приходили?
– Ну, что ты – просто гений по части коварства и издевательства над ближними. Что в отместку стоило бы тебя прикончить каким-нибудь необычным способом. Ну и еще мне было ясно, что придется менять все постельное белье и самолично его выстирать, иначе в глазах служанок я уроню свое реноме.
– Чего уронишь?
– Они будут смеяться надо мной, как над последней неудачницей, и плевать в подаваемый мне суп.
– Но ты мне отомстила за помои? Или еще вынашиваешь коварные планы?
– Вынашиваю, успокойся. Как говорил кто-то мудрый, месть – это блюдо, которое надо подавать холодным.
– Мороженое, что ли?
– В том числе. Есть классическая повесть о том, как муж отравил свою жену, подав ей яд в вазочке мороженого. Он посчитал, что у жены есть любовник. Любовника не было, но жена все равно померла, а он рехнулся.
– Кто же от этого выиграл?
– А никто. Суть повести была не в том.
– А в чем?
– Экселенса, мы отошли от первоначальной темы. Из-за чего ты тут разыгрываешь оскорбленного мышонка? Или из-за кого? Ты только скажи, и я пройду огнем и мечом по всем твоим врагам.
Оливия для начала посопела, а потом ее прорвало:
– Я калека, урод с детства. Меня всегда приучали к мысли, что я – убогое существо, которое шагу ступить не может без мамок, нянек, лекарей и прочей соболезнующей шушеры. Никто никогда не восхитился тем, что в три года я самостоятельно выучилась читать, и второй моей любимой книгой стало «Элементарное введение в абстрактную алгебру».
– А первой?
– Смеяться не будешь?
– «Синие паруса». Читала?
– Да.
– Скажешь – дешевая романтика, слезы-сопли, сказки-мечты?
– Не скажу. Мне тоже нравится эта книга. Правда, я прочла ее не в три года, позже и тайком от монахинь пансиона, и я полюбила в ней главное.