– Рискнем? – спросила Оливия. – Главный повар не ошибается.
– За твое здоровье, экселенса, – я подцепила салат вилкой и отправила в рот. Долго и вдумчиво жевала.
– Этому салату суждено великое будущее, – проглотив и почувствовав бабочек в животе, прошептала я. – Наворачивай давай, скоро все распробуют, начнут просить добавки, а я, пожалуй, съела бы его целое ведро.
– Обжора, – Оливия тоже прожевала. – Ум-м-м! Сюда добавили что-то одурманивающее? Почему это так вкусно?!
– Вопросы потом, – теперь и я стала разговаривать с набитым ртом. – Дай пожрать по-человечески.
Судя по грохоту вилок, остальные меня поддерживали. Где-то минут через пять возник вопрос о добавке, и слуги опустошили чаши до последнего кусочка петрушки.
– И это все? – ахнул кто-то.
– Сейчас подадут навагу в кляре, блинчики с черной икрой, тарталетки с горячим гусиным паштетом, а также… – но Фигаро не слушали. Поднялся возмущенный гул, утверждающий, что прекрасное блюдо не дали распробовать и одним зубом.
– Соблюдайте спокойствие, дамы и господа. Салат изготовляется в надлежащем количестве, под четким контролем главного повара. Никто не останется обиженным.
– Этому салату надо дать какое-нибудь красивое название, – заявила одна из дам. – Например, «Восторг».
– Экстаз!
– Шедевр!
– Прошу прощения, дамы и господа, – по лицу Фигаро скользнула столь прозрачная тень улыбки, что заметить ее могли только очень натренированные люди. – Мессер Кальве, как автор рецепта, сам взял на себя смелость дать название новому блюду.
– Какое же оно?!
– Не томите, Фигаро!
– Проявляя уважения к господам, у которых он служит без малого три десятка лет, мессер Кальве назвал салат именем юной герцогини Оливии Монтессори.
– А?
– Э?!
– Салат называется «Оливье», дамы и господа, – Фигаро поклонился вроде бы всем, но я-то просекла, что кланяется он Оливии, которая от удивления поперхнулась, и мне пришлось ее отпаивать апельсиновым соком.
– Дрынасе, – пробормотала она, когда смогла говорить.
А я была в восторге! Салат такой вкусный, что его можно есть бесконечно, и название ему подходит!
– Ужас, – горько проговорила Оливия. – Все, чего я достигла в жизни, – моим именем назвали салат.
– Дура, – сурово сказала я (это я так впервые с герцогиней!). – Гордись! Это же вечная слава. Твое имя станет нарицательным. Когда-нибудь рецепт салата войдет во все кулинарные книги мира, люди будут есть оливье, наслаждаться, и тем самым отдавать почести твоей памяти… Пройдут годы, десятилетия, может быть, даже века, а салат оливье будет на столах миллионов людей в разных странах! Может быть, он даже станет традиционным блюдом праздничных посиделок!
– Убедила, – Оливия осушила бокал апельсинового сока. – Кстати, а где скачет наш прыткий кузнечик? Что-то без его жутких глазок замок кажется пустым…
– Должен отметить, дамы и господа, – подал голос Фигаро, – что маркиз Фра Анджело еще затемно отбыл в своем экипаже. Он оставил ряд указаний по поводу оформления двора замка, проверил, как идет сервировка угощения для Его Высокоблагочестия и свиты. В целом он доволен, как прошла подготовка к великому дню.
– Да уж, – усмехнулась одна из дам, – мы трудились просто как рабы на галерах!
– Не говорите, что вам это не понравилось, баронесса, – язвительно встряла ее соседка. – Вы же ковры выбивали в одном исподнем! В кои-то веки вам выпал шанс обнажить свои немощные прелести!
– Нахалка! – баронесса угрожающе подняла вилку. – Да вы сами полуголая обжимались на чердаке с каким-то слишком мускулистым молодчиком под предлогом выноса плетеного кресла!
– Кхе-кхе, – напомнил о себе неизменно благородный Фигаро. – Дамы и господа, прошу вас воздержаться от распрей и оскорблений. Ваш труд будет щедро вознагражден, я лично доложу его светлости об этом. К тому же все вы сподобитесь удивительной возможности поклониться святому теодитору. Однако я предлагаю вам оставшееся до приезда Его Высокоблагочестия время провести в очищении своих душ и тел, выборе нарядов и украшений. Все служанки замка будут в распоряжении дам с вечера сегодняшнего дня. До этого они закончат уборку в ваших комнатах.
– А мне неинтересно сидеть и бездельничать! – заявила довольно молоденькая княжна, и я подумала, что со временем из нее выйдет толк. – Что, если во все вазы замка поставить живые цветы? Кажется, за западной стеной замка есть огромный сад, где цветут осенние цветы – я видела это из окна своей спальни. Я когда-то училась составлять букеты, уверяю, я справлюсь, только дайте мне садовые ножницы и несколько корзин.
– Я добавлю вам в помощь двух служанок…
– А вот и нет! – подала голос Оливия. – Княжна, мы пойдем с вами, надеюсь, вам не наскучит наше общество.
– Это большая честь для меня, герцогиня! – радостно воскликнула княжна.
– Можете называть меня просто Оливией, а мою компаньонку – Люцией.
– Тогда я – просто Марыся.
– Вы дочь пшепрашамского кнеса Милюковича?
– Смидовича, с вашего позволения.
– Ладно, сейчас не до этого.
Едва все покончили с завтраком, как общество разделилось: наиболее ленивые дамы отправились принимать ванны и потрошить свои гардеробы, мужчины решили, что праздность – это порок, и попросили располагать ими в делах по окончательной очистке двора. Фигаро пообещал трудягам несколько бутылок коллекционного крепленого «Лиль де Валуа», а на закуску еще оливье, что вызвало всеобщий одобрительный гул.
И снова в замке закипела работа. Оливия была удивительно бодра, и в сад почти побежала на своих костылях. Я заметила, что вот уже много недель она не пользуется своим тяжелым калечным креслом. Может быть, она понемногу исцеляется? Из-за моих ли ежедневный растираний, или оттого, что мы постоянно шпыняем друг друга и будоражим кровь? Впрочем, что об этом думать! Главное – новый день все-таки заставил ее улыбаться.
В западной стене замка были ворота, опутанные плющом и хмелем до такой степени, что становилось ясно – ими лет сто никто не пользовался. Фигаро дал нам ключ – большой, из начищенной бронзы, с затейливой головкой. Мы с Марысей раздвинули ветки плюща, а Оливия нашла замóк и отперла ворота. Они подались с протяжным скрипом, и мы друг за другом вошли в безлюдную тишину осеннего сада.
– Я даже не знала, что этот сад существует, – сказала Оливия. – Он весь зарос, за ним никто не ухаживает… Почему?
– Думаю, его светлость слишком занят возделыванием того сада, что у него в голове. Имею в виду поэзию, – молвила Марыся.
Я уже не думала о герцоге Альбино так снисходительно. Если у него в голове и есть сад – то мертвый, где стоят сожженные гордыней, презрением и высокомерием деревья прошлых грез. Ничего я выразилась?! Да я любого менестреля заткну за пояс всякими гиперболами, литотами, метафорами и анафорами! Может, я бы тоже стала великим поэтом, если б не считала поэзию делом никчемным. Вот мореплавание – это да!
В саду были разбиты огромные клумбы, на которых цвели одичавшие розы, хризантемы, георгины и астры. Яркие фонарики физалиса, пестрые циннии, бугенвиллеи, гвоздики – они выглядели и пахли какой-то сказкой, которой еще не придумали конца.
– Я ужасно мечтала попасть в этот сад, – Марыся восторженно прижала к груди садовые ножницы. – Ах, если мне разрешат ухаживать за этим садом, я вложу в него всю свою душу и сделаю его прекрасным уголком!
– Да пожалуйста, разрешаю, – махнула рукой Оливия. – Об этом куске земли никто не вспоминал ни разу на моей памяти. Я вообще не знала, что он существует.
– Просто его видно только в окно моей спальни, – сказала Марыся. – Я сама не своя от цветов и деревьев и с тех пор, как гощу у вас, мечтаю об этом саде.
– Приятно, когда ты можешь исполнить чью-то мечту, верно, Люци? – спросила меня Оливия со странным блеском в глазах.
– Безусловно, экселенса, – кивнула я.
Марыся оказалась настоящей находкой. Прежде всего она под корень срезала ряды крапивы, болиголова и борщевика, чтобы мы могли пройти к клумбам, не обжигаясь об эти злонравные сорняки. Травяными соками, цветами, вишневой смолой и яблочной падалицей пахло так упоительно, что хотелось плюхнуться в ближайшую клумбу и наслаждаться остановившимся мгновеньем. Но с Оливией не понаслаждаешься. Действуя костылем как указкой, она показывала, какие цветы, по ее мнению, достойны попасть в вазы. В плоские плетеные корзины мы с Марысей собрали воздушные султаны спаржи и плети физалиса, шпалерные розы и хризантемы с огромными бутонами цвета сливочного масла… Марыся, увлекшись, не брезговала и какими-то простыми цветочками и веточками, и я поняла, что эта маленькая княгиня уже составляет праздничные букеты в своей голове. Вот умница!
– Слушай, а она отличная девчонка, – вполголоса сказала я Оливии.
– Да, и не такая испорченная, как мы. У меня есть идея.
– Коварная?
– Смотря для кого.
– Оливия, прошу, не делай ей каверз, для этого у тебя есть я…
– Кто тут вообще говорит о каверзах? – невинно пучила глаза Оливия.
– Никто. Марыся, как вы считаете, вот эти маленькие лохматенькие цветочки…
– Настурции, Люция, – немедленно отозвалась Марыся.
– Может быть, из них выйдут отличные маленькие букеты, которые можно приколоть к гобеленам?
– Вы правы! А знаете, что еще я думаю? Нужно попросить плотника сделать арку, прямо перед входом в замок. Мы обовьем ее цветами, хмелем, виноградными лозами. Будет очень красиво…
Предвосхищая события, скажу, что и арка была сделана плотником Джиакомо, и цветами мы ее украсили, и конец дня встретили донельзя вымотанными. Попрощавшись с Марысей, я отвела клюющую носом экселенсу в ее покои, помогла раздеться и умыться и уложила в постель. Она уже видела десятый сон.
Придя к себе, я посмотрела на свое отражение в зеркале – в волосах застряли веточки, листики, какая-то паутина и прочая дрянь. Что ж, недаром я сегодня подумала, что я самостоятельная девушка и могу не зависеть от принятых в обществе правил. Переодевшись в пеньюар, я взяла свечу и поспешила на этаж, где жила прислуга.