– И что нам делать? В смысле, человечеству? Как этого избежать?
– Дорогуша, а зачем избегать? Смысл?
– Ну… А если нас поглотит черная дыра?
– И что?
– Как это?! Мы же перестанем существовать! Все и всё!
– Иногда мне кажется, что у тебя вместо мозгов овсянка. Я же говорил, ни материя, ни энергия не исчезают. Никогда. И ты – глупое скопление звездной пыли по имени Люция Веронезе – тоже никогда не исчезнешь. Твои атомы войдут в структуру сверхновой звезды. Или прорастут поющими подсолнечниками на планете К’айрон, что в галактике Ч’иуа.
– Но я тогда уже не буду Люцией Веронезе!
– Что значит имя? – усмехнулся Софус. – Набор случайных звуков. Как твое тело – набор случайно соединившихся атомов и девяносто процентов пустоты…
– Это неправда, – из глаз под мышками у меня потекли слезы. – Я не верю в случайности. Я верю, что все происходит так, как надо…
– Кому надо?
– Я… я не знаю. Всему сущему!
– Не плачь, глупышка. Усвой простую истину: на самом деле никому ничего не надо. Сущее – это великая Случайность, бессмысленный вихрь атомов среди пустоты.
– Я вам не верю! Если бы все было так ненужно и бессмысленно, зачем бы вы связались со мной, зачем рассказывали все это?! Чтобы я спасла Планету от продажи? Чтобы…
Мессер Софус посмотрел на меня с великой печалью.
– Я просто пытался спастись от одиночества, – тихо сказал он. – А ты такая славная девочка… Там, где на самом деле нет никакого там, тоска бывает такая, что от нее схлопываются галактики… Прости.
– Я, я ничего, мессер… Я не против, для меня большая честь общаться с вами.
– Я бы предпочел глагол «дружить»…
– Хорошо… Пожалуйста, не покидайте меня. Я тоже все время была одинокой до тех пор, пока в моей жизни не появились вы, а потом Оливия и все те, кто живет в замке ди ла Перла. И я так счастлива, что могу говорить с вами, хотя сейчас рот у меня на затылке.
– Спасибо… – улыбнулся Софус. – Знаешь что? Я попробую спасти Планету от продажи. Я выясню, кому это выгодно, я разберусь. Только ради тебя. А ты не кисни. Ты можешь гордиться тем, что ты дозарезу нужна хотя бы одному человеку.
– Оливии?
– Конечно. От ее тоски погибли восемнадцать тысяч сверхновых звезд! А с тех пор, как вы дружите, возникли четыре Солнечные системы и галактика Малая Центурия. Между прочим, очень симпатичная галактика. Оранжевый спектр.
– Как странно. Все астрологи твердят, что звезды влияют на судьбы людей.
– Шарлатаны и недоучки! Это люди влияют на судьбы звезд. Ну ладно. Мне пора. Да и тебе надо прийти в себя. Поосторожнее с инсектоидами. Если что – зови. Я теперь буду в пределах досягаемости.
– Хорошо. Удачи вам, мессер…
И наступила чернота.
Когда я пришла в себя, самой большой радостью было отсутствие полусотни ног на спине и глаз под мышками. Я лежала на кровати, до подбородка укрытая одеялом, и страшно потела. Осмотревшись, я поняла, что нахожусь в своей комнате, где вовсю топится камин, горят все свечи в канделябрах и дышать просто нечем. Да, и под ногами у меня грелка.
Я возмутилась такому количеству жары на единицу меня и попыталась встать, скинув одеяло. Но тут же услышала грозное:
– Лежи! Тебе нужен покой и тепло!
Около моей кровати сидела в кресле Оливия и хмурила брови так, что они были похожи на двух дерущихся гусениц.
– Оливия, ты поэтому решила меня зажарить? Или запечь в одеяле, как сардельку в тесте? Я задохнусь сейчас!
– У тебя было сильное переохлаждение организма.
– Почему?
– Это уж ты мне объясни почему.
– Э?
– Как мне помнится, ты отправилась на кухню за ножом, при помощи которого мы собирались взломать шкапчик с документами.
– Ну, это я помню, шла.
– Потом, по словам кухарок, ты вошла в кухню и не своим голосом попросила их налить стакан теплого молока для госпожи Оливии.
– Ну…
– Получив рекомый стакан молока, ты почему-то осталась стоять на месте, как шурупами к полу привернутая. И перестала дышать. Не реагировала ни на какие вопросы. Когда кто-то из челяди попытался к тебе прикоснуться, то заорал от ужаса, потому что ты была холоднее льда, что в морозильном подполе. И кстати, молоко у тебя в стакане замерзло. И во всей кухне стало намного холоднее.
– Оливия, я не знаю, как это объяснить.
– Лжешь.
Я помолчала. И что мне делать, мессер Софус? Выдать Оливии нашу с вами тайну?
– Хорошо. Оливия, я примерно знаю, что произошло, но пока не могу тебе объяснить.
– У тебя появились от меня тайны, сволочь ты этакая! – Оливия смотрела на меня с настоящей обидой.
– Эта тайна не только моя.
– Ты ведьма? Ты состоишь в ведьмовском сообществе?
– Нет, Оливия, все гораздо сложнее. Пожалуйста, дай мне немного времени. Я должна узнать, имею ли я право посвятить тебя во… все это.
– Я так недостойна? Вот теперь я ощущаю себя действительно полным ничтожеством, раз даже единственная подруга что-то от меня скрывает.
Может, кто-то неразговорчивый и выдержал бы такую пытку и промолчал. А я – увольте, тем более что Оливия в пылу своего бешенства назвала меня единственной подругой.
– Хорошо, я все расскажу, честно, без утайки, – сказала я. – Но сначала я вылезу из-под всех этих одеял, иначе у меня испекутся мозги. Я погашу камин и открою окно – дышать нечем.
Оливия молча следила за моими действиями, но обида с ее лица не сходила. И это было ужасно. Никогда бы не подумала, что эта лысая мерзавка будет вызывать у меня такие муки совести. Я вообще не подозревала, что у меня есть совесть.
Я села на кушетку у окна, с наслаждением вдыхая прохладный, как мятный леденец, осенний воздух. Собралась с мыслями и:
– Все началось еще тогда, когда в пансионе Святого Сердца меня заперли в карцер… Там я впервые встретила мессера Софуса…
Оливия слушала мой рассказ поначалу недоверчиво. Потом обида с ее лица исчезла, глаза загорелись, и вся она стала похожа на охотничью собаку, только что взявшую след. Идею многовариантности вселенных, парадокс времени, существование иных цивилизаций она поняла и осознала так же легко, как и утверждение, что вода – мокрая. Кстати, неудачное сравнение – вода имеет три агрегатных состояния, ой, ладно, а то и я запутаюсь.
Я выложила ей все. Вплоть до слов о том, что, возможно, нашу Планету кто-то собирается купить.
– Надо найти эту девицу в розовом, – загорелась Оливия. – И прижать к стенке – пусть сознается, на кого работает. Черная дыра – это все нелепые отмазки. Наверняка в самой глубине этой дыры сидит какой-нибудь мерзкий вселенский мультимиллионер и потирает грязные ручонки. Дрын ему в зад, а не Планету!
– Согласна, – сказала я. – Ставлю сто против ста, что она появится в поместье во время визита теодитора. Суета, суматоха, никто никого не узнает… Она найдет Себастьяно и заберет у него свою туфельку.
– И сделает Себастьяно своим рабом!
– А вот дрын ей, а не Себастьяно! Принципиально! Не позволю, чтоб простого парня с нашей Планеты окрутила какая-то межгалактическая фря!
Часы на каминной полке возвестили, что пришла полночь, а значит, наступил день приезда Его Высокоблагочестия.
– Экселенса, тебе надо поспать, завтра, то есть уже сегодня – нелегкий день. Давай пока отложим в сторону всякие космические проблемы и вернем свои мозги в замок Монтессори. Кстати, ведь завтра и его светлость приезжает. Так что, экселенса, давай я провожу тебя до твоих покоев, ты пообещаешь мне, что ляжешь спать, а не примешься немедленно искать вторженку по всему замку.
– Пф! Проводит она меня! Сама докостыляю!
– И точно ляжешь спать?
– Чтоб мне выйти замуж за Юлиана Северянина!
– Верю слову благородной герцогини.
Она встала, подхватила свои костыли и заковыляла к двери. На пороге она обернулась:
– Спасибо, Люци.
– За что?
– А ты догадайся.
Дверь за ней захлопнулась. Я догадалась, и от этого даже немножко захотелось поплакать. Но я решила не тратить время на слезы, а отоспаться. Мне снилось, что наши с Оливией атомы объединились и стали основой какой-то очень, очень далекой галактики…
Проснулась я ни свет ни заря. Нет, я с удовольствием повалялась бы в постели еще пару-тройку часов, но в дверь моей комнаты упрямо стучали.
– Иду, – простонала я.
В комнату ворвалась служанка и принялась трещать, так что ушам становилось больно:
– Вставайте, сударыня! Великий день настал, все уже готовятся, все собираются, одна вы дрыхнете, как суслик в шпинате! Умывайтесь, одевайтесь – вот для вас парадное платье, и чулки, и туфли, и геннин с вуалью, и немедленно ступайте готовить ее светлость к визиту высокого гостя!
– Она уже наверняка сама приготовилась. Она у нас герцогиня быстрого приготовления.
– К ней стучались, но она кричит, что только своей компаньонке она позволит одеть ее, как подобает.
– Все, все, уже иду. Геннин я после приколю.
– Я пока приберусь в вашей комнате. Вдруг высокий гость захочет осмотреть все комнаты в замке!
Наивная…
Оливия впустила меня в свои покои, находясь в самом лучезарном настроении.
– Ты сияешь, как новая монета номиналом в двести флоринов, – сказала я ей.
– А че б мне не сиять-то? – язвительно ухмыльнулась она. – Приезжает возлюбленный папаша, везет с собой всякую почтенную публику – праздник к нам приходит! И ради этого я впервые за много лет надену самое настоящее платье и даже геннин.
– Вы будете украшением торжества, экселенса.
– Да, и тебе тоже придется, не надейся увильнуть. Главное – обращай внимание на публику в розовом. И за Себастьяно следи. Он со своей туфлей неразлучен, мало ли что она ему прикажет вытворить…
Облачать в торжественный наряд Оливию было крайне сложно, тем более что обе мы понимали, насколько глупо выглядит эта показная торжественность. Уж в чем в чем, а в ненависти ко всяким регламентам, правилам и распорядкам мы были с нею едины как никогда.
В платье с кринолином и пышными рукавами, затянутая в корсет, чулки и туфли, Оливия выглядела чудовищно. Собственно, я была не лучше. Торжественные платья были неимоверно неудобными, тяжелыми и колючими из-за обилия парчи, бисера и подвесок из драгоценных камней. При каждом шаге они гремели, как жестяные ведра, в них невозможно было сидеть и уж тем более – справить нужду. Когда даме в торжественном кринолине приспичивало так, что беда, ее эвакуировали с мест торжества в особую комнату, где юркая служанка подныривала под подол с горшком. Полагаю, фасон этих платьев был разработан в аду. Как и фасон головного убора, кстати. Я уже объясняла ранее, что так