– Сопроводите брата Юлиуса в его покои, – бесстрастно повторил герцог.
– Да, и не калечьте его по дороге, Фигаро, – мы бы сами, – прошептала я, когда дверь за Фигаро и незваным гостем закрылась.
Герцог и мы молчали – каждый в своем коконе отчаяния, гнева, беспомощности. Тут-то я и поняла, что выражение «сорвать ради кого-то пуп» вполне применимо ко мне, и я этот пуп сорву, но предоставлю герцогу нужные рукописи. Как – мое дело, главное сейчас – все сыграть так, чтобы убедить невидимых наблюдателей-жучков, паучков и гусеничек, коих в изобилии с некоторых пор расплодилось по замку, что рукописи уже есть, герцог просто их прячет из соображений собственной безопасности и повышенной скромности.
– Ваша светлость, – осипшим, но твердым голосом заговорила я. – Пусть судьба послала вам испытание в лице брата Юлиуса, это вовсе не повод доводить себя до пределов смирения. Да! Я знаю, куда вы прячете рукописи стихотворений, созданных для Святого престола. Вы считаете их малоталантливыми, слабыми, сырыми и так далее, но я прошу вас, умоляю: представьте их Юлиусу! Пусть он увидит их такими как есть, и я уверена, даже в неограненном виде, каждое из этих стихотворений – алмаз.
– Как вы… – начал герцог, но я не дала ему все испортить:
– Да! Я следила за вами. Ибо для меня всегда было огромным наслаждением исподтишка наблюдать за тем, как вы творите! Как черкаете пером, как мнете лист бумаги длинными, изящными пальцами, как ваше прекрасное лицо озаряется светом вдохновения!
– А-а, – проскрипел герцог, но я еще не закончила:
– Где бы вы ни находились, сочиняя свои шедевры, я таилась рядом, я даже знаю, что вы уже дали общее название этим стихам – «Похвала плодам». Так отбросьте ложную скромность, откройте ваш тайник, достаньте оттуда рукописи, и завтра брат Юлиус будет посрамлен!
– Н-но…
И тут я выдала мощный завершающий аккорд: бросилась на шею своему работодателю с воплями «О, мой гений!» и шепнула:
– Там, где будет белый бант.
Тут же я отскочила, словно устыдившись своего нескромного порыва. У Оливии был разинут рот, как у больной родимцем, да и герцог не производил впечатления человека, обогащенного словарным запасом. Надеюсь, он понял про белый бант! Вот только где я возьму этот белый бант?! И где возьму рукописи стихов об овощах и фруктах, написанные рукой герцога Альбино? И это мне надо сделать за ночь! Но первое – необходимо заставить герцога сделать вид, что он все понял и принял мое предложение.
Слава Святой Мензурке, герцог все-таки был не дурак. А может, он просто ошалел от моих объятий и дал себя увести с ласковыми увещеваниями: «Дорогой мессер отец, позвольте мы с Люци проводим вас в опочивальню. У вас завтра трудный день. Вы выглядите таким утомленным!», «Ваша светлость, вам нужно просто лечь в постель и уснуть. Как говорят в народе россов, утро вечера мудренее, так что отдыхайте, набирайтесь сил!»
Это ж как я могу манипулировать людьми, что здоровенного мужика уломала лечь в постель без чистки зубов и задавания лишних вопросов? И при этом в арьергарде у меня имелась бурлящая вопросами Оливия, у которой с каждой минутой лицо делалось похожим на ядро, только что вылетевшее из жерла фальконета.
Едва мы вышли из покоев мессера Альбино и взяли курс на спальню Оливии, я посмотрела ей прямо в глаза и шепнула:
– Тихо! Иди спать!
И что бы вы себе думали? Я просто адский манипулятор – Оливия онемела. И покорно пошла в свою комнату, немая, как райская рыбка гуппи.
Вот теперь можно было отправиться к себе и подумать, как за оставшееся время написать почерком герцога Альбино двенадцать стихотворений из цикла «Похвала плодам». Конечно, вы понимаете, что с головой у меня полный порядок, и раз уж я взялась играть в эту игру, есть у меня на руках кой-какой козырь. И зовут его мессер Софус. Правда, когда я его зову, он предпочитает не слушать, но тут случай исключительный. Именно поэтому я заперлась в кладовке для метел. Сидя в полной темноте на бочонке с жидким мылом, обоняя пыльный запах половых тряпок и щеточек для чистки ковров, я пришла в такое состояние тоски, отчаяния и всепоглощающего горя, что сама себе порадовалась.
– Ах, – всхлипнула я. – Мессер Софус, где же вы, вы бы меня спасли!
– Интриганка, – через некоторое время в пустоте послышался его мягкий, насмешливый голосок. – Тебе в театре играть. В пьесе «Школа злословия» писателя Шеридана, был такой в одной Солнечной системе. Тоску изобразила так натурально, что в Кривовидной туманности рванули два красных гиганта. Ты так всю метагалактику на пыль пустишь!
– Мессер Софус, как я рада вас… э, слышать!
– Не собираюсь материализовываться в кладовке для метел. Ниже моего достоинства.
– Но здесь нас никто не подслушает! Чулан – это место, где точно нет подслушивающих жучков-паучков святой инсектоидной юстиции! Здесь дустом посыпают!
– Значит, дело секретное?
– Еще какое! Зачем бы иначе я стала вас беспокоить!
– В таком случае, извини, но я материализуюсь у тебя на коленях.
– Это делает честь моим коленям, мессер.
– Что да, то да. Докладывай ситуацию.
Я доложила. Потом хотела еще доложить – для ясности, но мессер уже поднял искрящуюся голубым светом лапку:
– Я все понял. Я знаю, что тебе нужно. Правда, векторы туда расчислять замаешься, и Большое Кольцо сейчас в противовесе, но…
– Но?!
– Что не сделаешь ради хорошего друга! Тем более что ты так дисциплинированно отправляешь мне отчеты о пребывании в замке туфельки-паразита…
– Я. Э-э… стараюсь.
– Ладно. Почеши-ка мне спинку.
– О?
– Мне надо за несколько секунд совершить серию пространственно-временных перемещений, в то время как моя матрица будет находиться по-прежнему у тебя на коленях. А моя матрица очень уважительно относится к почесыванию спинки.
– Я могу и за ушками почесать, и подбородочек…
– Отлично! Приступай и не задавай вопросов. Да, у тебя могут возникнуть слуховые, зрительные или обонятельные галлюцинации. Не обращай внимания. Это все издержки вневекторных подпространств.
– Поняла. Вневекторные подпространства – чего проще!
Я принялась ласково поглаживать и почесывать шелковистую шерстку на спинке мессера Софуса. Кстати, очень приятное ощущение. От его шерстки шло легкое покалывание, особенно когда после бледно-голубого он начинал светиться ярко-фиолетовым или розовым. В какой-то из моментов мне стало страшно: глазки мессера вспыхнули ярким золотом, выскочили из орбит и, держась на тоненьких ниточках, немного покружили в пространстве чулана. К счастью, они быстро вернулись на место и приняли свой обычный вид. После этого в кладовке запахло клубникой и паленой резиной, хотя я сроду не знала, что такое резина, да еще паленая. На стенах моего убежища веерами сияли разноцветные полосы, в прутьях одной из метел вдруг появилась мордочка существа, напоминающего скопище маленьких мыльных пузырей. Неожиданно одна из стен кладовки пропала, за ней оказались заросли огромных растений с сиреневыми листьями и красными цветами, перепрыгивающими со стебля на стебель. Это почти довело меня до состояния острого когнитивного диссонанса, но то, что я непрестанно поглаживала ушки мессера Софуса, вернуло мое сознание к приемлемой реальности.
И как только я поняла, что вполне могу смириться с изобилием галлюцинаций, и это даже забавно, как все кончилось. Мессер Софус перестал сверкать, как новогодняя туя, и слегка задрожал.
– Мессер? – спросила я. – Вы уже тут?
– Место относительно, конечно, – пробормотал мессер, – как и время, но, дорогуша, да, спасибо, основной своей частью я вернулся. Судя по состоянию моей спины, ты ее очень интенсивно поглаживала. Копчик перестал болеть, а ведь шесть веков с ним мучился. Похоже, у тебя есть дар целительницы. Но об этом позже. Изволь, дорогая: вот то, что тебе нужно.
И мессер Софус обеими лапками вручил мне белоснежный кубик матового льда, размером примерно с половину моей ладони. И холоден кубик был, как лед…
– Это… – я не знала, что сказать.
– Это – вещица из очень далекого и нездешнего будущего, – сказал мессер Софус. – Ее изобретет некий инженер-механик, очень мечтающий прославиться, как поэт. Я позаимствовал его изобретение еще на стадии разработки, то есть, по сути, из его головы. Поэтому возможны некоторые сбои в его работе. Головы инженеров – это такие дебри, знаешь ли…
– То есть это предмет?
– Скорее, материализованная идея, наделенная разумом. Механическим, искусственным разумом. Поэтому не жди, что он станет твоим полноценным собеседником. Он задуман для выполнения определенной задачи – сочинения стихов. Его создатель назвал его анапестоном.
– Ух ты! А почему?
– Ну, слушай, мне там было не до того, чтобы доискиваться глубинных причин названия сего изобретения. Хорошо хоть это рабочая модель, до конца продуманная. Но опять же, не без сбоев. Так что тебе придется с ним потренироваться, прежде чем он выдаст нечто достойное.
– У меня только эта ночь.
– Ой, ну время-то я для тебя замедлю, это не проблема…
– А почему он такой ледяной?
– Энергию аккумулирует. Для полноценного функционирования. Потеплеет – значит, работает, процесс запущен. Да, вот еще что: чтобы привести его в рабочее состояние, нужно сказать: «О’кей, анапестон!»
– Волшебные слова?!
– Ой, ну какие волшебные! Техника и волшебство – это как компот и варежки!
– Варежки?!
– Забудь. Неудачный пример для твоей реальности. Так, давай опробуем приборчик. Мне тоже интересно, как процесс пойдет. Давай, говори ему.
– Что?
– Люция, у тебя творог в мозгах, что ли? Слова кодовые говори!
– Простите, мессер, это от волнения. Ладно. Итак… О’кей, анапестон!
Поначалу ничего не случилось. А потом кубик засветился голубоватым свечением и монотонно забормотал:
– Активирован: числа, месяца, года. Место активации: Кастелло ди ла Перла, Старая Литания, Планета, Система Желтого солнца, галактика А-778, кластер 0-12Z. Язык: старолитанийский, западная версия. Прошу авторизации.