– Ну что? – спустя мгновение спросила я.
– По ощущениям – ничего.
– То-то и оно. А ты заладила: целительница, целительница. Еще этого нам не хватало! Узнает святая юстиция – башку мне снесет. Право на целительство есть только у нее, да у Святого престола города Рома. Так что давай эту тему не поднимать во избежание житейских осложнений. Меня волнует другой вопрос: твой отец что, не хочет, чтобы анапестон написал за него оставшиеся стихи?
– Об этом надо его самого спросить. Но лучше не лезь. Ты видела – у него глаза стали, как крыжовник?
– Зеленые?
– Круглые и кислючие! Когда у него делаются такие глаза, даже Фигаро принимается размышлять о том, на что станет жить без выходного пособия. Но ты заешь что? Ты все равно дай задание своему анапестону написать оставшиеся стихи. Пусть будут на всякий случай: на такой же бумаге, отцовским почерком… Даже еще можно, типа, варианты сгородить – черновики, типа…
– У тебя в речи опять появились слова-паразиты?
– Кстати, о паразитах. Давно мы с тобой не имели счастья лицезреть милейшего и прекраснейшего Себастьяно! Где же это он шляется? В каком углу замка милуется со своей туфелькой? Пойдем поищем. Все равно делать нечего, а моя природная злоба и коварство многих поколений герцогов Монтессори требуют выхода. Ни отравить тебе никого, ни прирезать в темном углу… Я слишком правильно живу, и это ужасно скучно…
И мы отправились блуждать по замку в поисках Себастьяно Монтаньи, дабы морально терзать его и калечить.
Как ни странно это прозвучит, но Себастьяно оказался в зале для рукоделий, среди многочисленных огромных станков, на которых были растянуты начатые гобелены.
Себастьяно сидел в нише высокого окна, похудевший и печальный, ни дать ни взять – герой романтической баллады. Свой бледный лик он обратил к пустынным просторам, расстилавшимся за окном. Просторы не обещали ничего хорошего – осень, чай, на исходе, так что едва хлопнула за нами дверь, мученик стеклянной туфельки воззрился на нас.
– Себастьянчик, – радостно помахала рукой я. – А это мы!
– О-о, – испустил обреченный вздох Себастьяно.
– А ты кого ждал? – Оливия уже раздула мехи своего кровного коварства. – Ты свою босоножку ждал? Романтическую возлюбленную? Чтобы туфлю ей вручить?
– Да, вместе со своим исстрадавшимся сердцем, – мрачно сказал Себастьяно. – А тут вы. Чего вам от меня надо, кровопускательницы?
– Мы соскучились по хорошему обществу, – сказала Оливия и уселась напротив окна. Я встала за ее спиной, изображая истинную компаньонку. К тому же я держала костыли Оливии. А то она часто стала их забывать и вскакивала с места безо всякой опоры, а при ее болезни это вредно. Совсем себя не бережет. – А покажи нам свою туфельку!
– Зачем? – нахмурился Себастьяно.
– Просто посмотреть. Интересно же. Форма жизни для нас неизвестная.
– Знаю я вас, чего вы хотите! – Себастьяно стиснул кулаки. – Вас святая юстиция подослала – это они все время следят за тем, как бы на Планете не появился кто-нибудь, кроме инсектоидов и людей! И животных! Они меня сразу в ереси обвинят и в колдовстве, а ничего такого нет! Сожгут на костре, а туфельку уничтожат! А она такая… такая… Она ведь все понимает, только по-нашему не говорит…
– А по-какому говорит? – немедленно встрепенулась Оливия, как гончая при звуке охотничьего рожка.
Себастьяно скрестил руки на груди и мрачно набычился, давая понять нам, что за туфельку стоять будет насмерть.
– Себастьянчик, ты дурак, извини, – сказала я. – Где святая юстиция и где мы? Да чтоб мы еще были стукачками! За одно такое обвинение тебя надо вызвать на дуэль и как следует натрепать по ушам! Разве ты не знаешь, что мы состоим в Сопротивлении?
– В каком Сопротивлении? – Себастьянчик разинул рот. Оливия, кажется, тоже. Странно, что ее до сих пор удивляют финты моей безграничной фантазии. Могла бы уже привыкнуть.
– В каком, в каком, – таинственно понизила голос я. – В каком сопротивляются.
– Ой, – тихо сказал Себастьяно и сделал большие глаза. – Ну вы, девчонки, даете…
– Да, – гордо сказала я. – Ты думаешь, этого священного Жука вместе со своими жужжащими приспешниками просто так взяло и ветром сдуло? Этот ветер не простой! Это ветер перемен, Себастьянчик! Впрочем, я даже не знаю, следует ли посвящать тебя в такие опасные дела… На нас-то уже пробы ставить негде, а ты существо нежное… Любовь у тебя, опять же…
– Я – потомственный кавальери! – напыжился Себастьяно. – И все, что вы доверите мне, умрет вместе со мной!
– Никому ничего не выболтаешь?
– Могила!
– Ну, слушай. У Сопротивления есть тайный знак – перечеркнутое изображение жука. Где увидишь, знай: там побывали наши.
– Наши! – кивнул Себастьяно.
– Еще есть пароль: «Смена всех!» – и отзыв: «Даешь молодежь!» Запомнил?
– Ага!
– Вот видишь, теперь ты с нами. Мы тебя как-нибудь познакомим с руководством. Кстати, знай: Фигаро – не тот, за кого себя выдает.
– Шпион святой юстиции?!
– Наоборот. Он – наша связь с Центром. Если у тебя есть сообщение в Центр, а нас с Оливией уже схватили и пытают, просто подойди к Фигаро и тихо ему скажи: «Примите сообщение». Он примет и передаст куда надо.
– Ух ты! Обалдеть! Ну, девчонки! Не соскучишься с вами! Ладно. Раз мы в одной лодке, так и быть…
И Себастьяно достал из-за пазухи стеклянную туфельку. Оказывается, за пазухой ценные вещи носят не только женщины.
– Вот она, моя хорошая, – ласково сказал Себастьяно. – Вы можете ее погладить, только нежно и осторожно. Тогда она станет какого-нибудь цвета и, может быть, даже заговорит…
– Ну, здравствуй, туфелька, – с максимальной нежностью в голосе сказала я. – Как поживаешь? Не скучно тебе все время сидеть за пазухой у Себастьяно?
Я погладила стеклянный бантик и увидела, что туфелька из прозрачной стала бледно-розовой.
– Каблучок ей почеши, – посоветовала Оливия. – Ей понравится.
– Оливия, с проявлениями иномирной органической жизни нужно быть терпимыми и ласковыми. У-тю-тю, какая у нас туфелька, какая вся розо… зелененькая, то есть синенькая, э-э-э, желтая в белый горошек. Ну, расскажи нам, туфелька, где была, расскажи-ка, милая, как, э-э, дела?
– Рамбатон, – мелодично сказала туфелька. – пум рабутап.
– Ага, – медленно кивнула я. – Понятно-понятно.
– Цырлах! – туфелька взвизгнула так, что все мы вздрогнули. – Чипирла бут рамбатон бурлам-бурлам!
– Святая Мензурка, ужас-то какой, – подала голос Оливия. – Чего она стала вся такая черно-фиолетовая? И в желтую полоску?! Она не взорвется? Давайте смываться, а?
– Цырлах! – рявкнула туфелька, и это явно прозвучало как «Всем оставаться на своих местах!». – Кондроцупо румбутан бут чипирла, у, у…
– Она же плачет! – поняла я. – Она разлучена со своей парой, и поэтому… Слушай, у меня идея!
– Ну, – и Оливия, и Себастьяно-подкаблучник глянули на меня с большим интересом.
– Думаю, что мой прибор, – я сняла с шеи мешочек и достала белый кубик. – Сможет распознать этот язык и перевести нам, что говорит туфля.
– Что это такое? – Себастьяно потрясенно глядел на анапестон.
– Новейшая разработка нездешних ученых, – небрежно сказала я. – Не спрашивай, как он у меня оказался, это жуткая тайна. Ну что ж, попробуем перевести. О’кей, анапестон!
– Готов к эксплуатации, – отозвался кубик. – Какие будут задания, Люция Веронезе?
– Анапестон, ты сколько языков знаешь?
– Назвать точное число? И живых и мертвых? Пространственных и подпространственных?
– Э-э, нам нужен один. Там вот слово есть… Э, рамбатон.
– Это словосочетание. Межгалактическая семиотическая полугруппа, Кривовидная туманность. Может переводиться как «Где я?» или «На ком я?» Еще тексты на указанном языке будут?
И тут туфелька разразилась целым потоком слов, а возможно, и словосочетаний и даже нецензурных выражений, не принятых в Кривовидной туманности. Я их здесь не привожу – смысл? – лучше дам перевод от кубика:
– Существа! Существа, среди которых, я надеюсь, есть цивилизованные! Я органоид из Кривовидной туманности, само не местное. Я отстало от органо-носителя, не имею энергетического заряда, самостоятельно перемещаться не могу. Прошу помощи! Прошу помощи! Захвачено в плен местным органическим монстром, связь с носителем потеряна. Нахожусь в опасности самоуничтожения. Прошу помощи! Прошу помощи!
– О как, – грустно сказал Себастьяно. – Я ей, значит, монстр. А еще бархоткой ее полировал…
– Себастьянчик, это – оно. Средний род. Но не это главное. Опасность самоуничтожения – это вам не шутки. А если она самоуничтожается с таким взрывом, что весь замок по камушку разнесет?
– Нужно найти ее носителя, – сказала Оливия. – Девицу, да, Себастьян?
– Выглядела как девица, – кивнул наш романтик. – А там кто знает.
– Вот что, – придумала я. – О’кей, анапестон! Переведи этому… существу: мы тебе не враги. Мы хотим найти твоего органоносителя, но не знаем, где и как. Подскажи нам, что делать.
Анапестон, умничка, перевел. И ответ тоже:
– Я не знаю, – сказало существо. – У меня мало интеллектуальных способностей, чтобы провести полный анализ ситуации и выдать конструктивное решение.
– Что с туфли возьмешь, – пробормотала Оливия.
– Но, может быть, тогда не надо самоуничтожаться? Ты пока спокойно сиди за пазухой у Себастьяно, а мы будем искать твоего органоносителя.
– Но мне грустно, – молвила туфелька. – А чем мне становится грустнее, тем ближе опасность самоуничтожения.
– Голубушка, ну мы ж не комедианты, чтоб тебя веселить. У нас дела. Важные. Анапестон, переведи.
– Вот что, – тут осенило Оливию. – Пускай тебе Себастьяно книги читает – сказки там, стихи…
– Я же ни слова не понимаю, – опять расстроилась туфелька. – Одно расстройство! Ой, сейчас как самоуничтожусь…
– Шантажистка, – я развела руками. – Себастьянчик, придется мне доверить тебе свой секретный прибор. Пусть прибор общается с туфелькой на языке ее родины, но как только завидишь кого чужого – прячь! О’кей, анапестон, проведи авторизацию Себастьяно Монтанья, теперь он тоже станет твоим пользователем.