Менелай велел жене развлекать меня и брата. Елена обняла его.
– Не уезжай! Помни, что я люблю тебя, что ты – моя первая любовь. Не оставляй меня наедине с…
Мой брат громко, судорожно вздохнул.
– …моей скорбью!
Менелай мягко похлопал жену по спине.
– Дорогая, в чем дело?
Дело было в побеге с Парисом, но еще Елена хотела оставить себе шанс на возвращение, если ей того захочется.
Красавица покачала головой, разразившись слезами.
– Я просто глупая женщина. Ты ведь всегда будешь прощать мне мою глупость?
Он усмехнулся.
– Конечно. Хорошо позаботься о наших гостях.
Отстранив супругу, он подхватил Гермиону на руки и поднял ее над головой.
– Что привезти тебе с Крита?
– Маленького бычка!
Отец рассмеялся и опустил девочку на землю. Гермиона улыбнулась ему в ответ. Отправившись на войну, он вернется только через десять лет, и, если я не добьюсь успеха, она будет расти без родителей.
Агамемнон снова подошел ко мне. Я ненавидела себя за тот ужас, что испытывала перед ним.
Но выражение его лица было лишено враждебности.
– Если твои мысли спутаны, тебе могут помочь теплые ванны, массаж и спокойный сон. Еще я советую нанести масло примулы на веки – это превосходное средство.
– Мой брат воображает себя врачом, – пояснил Менелай. – Елена, любовь моя, может кто-нибудь проследить, чтобы нашей гостье дали все, о чем сказал мой брат?
Гермиона тут же возразила:
– Она не будет такой интересной, если у нее в голове все не будет вверх тормашками.
Менелай рассмеялся.
Агамемнон коснулся моего плеча.
– У меня есть чувство, что мы еще встретимся. Буду ждать этого с нетерпением.
С этими словами он вскочил на белую кобылу. Менелай оседлал пегого коня и сказал мне:
– Серый выздоровеет.
Словно исполнение моего пророчества ничего не значило.
– Насчет остального я тоже буду права.
Он пришпорил свою лошадь. Улица опустела. Гермиона потащила меня в дом, чтобы приступить к перечисленным Агамемноном процедурам, но после массажа я убедила ее, что мы должны помочь Елене развлекать Париса.
Мы нашли их прогуливающимися по берегу медленной реки, протекавшей сквозь Спарту. Мой брат что-то говорил и жестикулировал, то и дело касаясь обнаженных рук Елены. Та смеялась и не пыталась отстраниться.
Гермиона подбежала к ним, подпрыгнула и хлопнула моего брата по плечу.
– Я чемпион по прыжкам в высоту.
Он обернулся, прогоняя с лица недовольную гримасу.
– Как ты думаешь, Кориф тоже будет атлетом? – не дожидаясь ответа, я сказала Елене: – Кориф – сын Париса. – Я обняла брата за талию. – Возможно, он не говорил вам, на какую жертву пошел, оставив жену, чья красота затмевает солнце.
Вот оно.
Парис с силой стиснул меня в ответ, явно желая причинить боль.
– Ни один порядочный брат не сделал бы меньшего.
Вероятно, цитируя отца, Гермиона заявила:
– Все тяготы путешествий искупает радость возвращения домой.
– Я уже скучаю по своему мужу. И могу утешиться только этим. – И Елена прыгнула в реку. Через мгновение она снова показалась на поверхности, весело смеясь.
Парис прыгнул следом, обрызгав царицу и тоже рассмеявшись.
Мы с Гермионой наблюдали за происходящим с берега. Она сказала:
– Мама любит плавать и стоять на голове. А вот матерью ей быть не нравится – так мне сказала Прагора.
Я положила руку ей на плечо.
– Полагаю, моему брату тоже не нравится быть отцом.
– А моему отцу нравится. – Девочка сказала, что я еще не принимала теплую ванну. – И я бы предпочла побыть с тобой наедине.
Я ушла вместе с Гермионой. У меня еще будут другие возможности.
Всю следующую неделю Елена и Парис были неразлучны. Брат торчал возле ее ткацкого станка, когда царица работала. Он стоял на кухне, пока она присматривала за слугами или сама готовила, что, по ее словам, ей нравилось.
Я делала все, что только могла придумать, чтобы их разлучить. Даже в присутствии Париса я предупреждала Елену о недостатках брата, которые видела в будущем, – что он рассказывает длинные, запутанные и неинтересные истории; что весь дворец сотрясается от его храпа; что он ленив, – и о тех, которые выдумала сама: что его мучают фурункулы; что он дергается, когда нервничает; что слуги избегают его из-за издевательств.
Елена слушала меня с безмятежным выражением лица. Парис только улыбался.
Однажды, когда они прогуливались по конюшням, я рассказал о пророчестве, которое было сделано при рождении Париса.
– Вместе вы станете причиной падения Трои.
Елена шла передо мной спиной вперед.
– Бедный Парис, как родители могли так с ним поступить, – сказала та, которая вскоре собиралась бросить собственную дочь.
Тоже вышагивая передо мной спиной вперед, брат раскинул руки, словно собирался обнять весь мир.
– Думаю, что все вело меня к этому чудесному моменту, сюда, в Спарту, ко всем вам.
Когда они оседлали лошадей, я хотела было отправиться с ними, но Гермиона настояла на том, чтобы я осталась и поиграла с ней в салочки.
– Моя дочь любит тебя, – рассмеялась Елена. – Со мной, в отличие от тебя, она никогда не хотела проводить так много времени. Прошу, порадуй ее.
Я не могла отказаться и знала, что день их побега еще не настал.
Тем же вечером я принесла Эвру подношение с кухни Менелая и попросила его послать дождь, чтобы удержать Елену и Париса в доме, где за ними будут присматривать.
Но они все равно отправились на прогулку.
Я проверяла и перепроверяла каждую минуту перед их побегом, надеясь найти возможность…
И нашла – но план был отчаянным и опасным. После такого меня посадят в тюрьму, если Эвр не успеет вовремя унести меня прочь.
Моя идея была жестокой и настолько ужасной, что мне было слишком стыдно рассказывать о ней даже Эвру. Я попытался придумать что-то другое, но больше ничего не давало мне столько же шансов на успех.
Если бы Фемида, богиня правосудия, взвесила мой план на своих весах, на одной чаше оказались бы страдания Елены, а на другой – Троя, тысячи погибших, тысячи порабощенных. Фемида назвала бы мой план справедливым.
Но она бы испытала ко мне отвращение, как и я сама к себе.
В Спарте, как и в Трое, готовили в горшках и сковородках, установленных на угольных жаровнях. Дым выходил через отверстие в потолке, и на кухне всегда было темно и душно, а освещалась она глиняными лампами, от которых дыма было еще больше.
Был поздний вечер, и приготовления к ужину шли полным ходом. Парис развалился на скамейке, вытянув ноги, Гермиона сидела на тростниковой циновке на полу с куклой на коленях. Я стояла, прислонившись к дверному косяку. Я могла показаться расслабленной, но сердце мое бешено колотилось.
Елена работала за трехногим столом, на котором выстроились глиняные банки с приправами. Неизменно изящная, она наклонилась вперед с идеально ровной спиной, с улыбкой глядя на Париса.
– Спарта славится похлебкой, которой я вас еще не угощала. – Она рассмеялась. – Но сегодня я это сделаю, поскольку у меня заканчиваются способы произвести на вас впечатление. Запомни мою стратегию, Гермиона.
Девочка подняла голову.
– Да, мама. – И снова склонилась над куклой.
Елена продолжила:
– Вкус похлебки зависит от уксуса. Слишком много – вы ее выплюнете. Слишком мало – вы ее выплюнете. Ах. – Взяв кувшин, она его откупорила. – Я покажу вам, как ее готовить.
– Можно мне попробовать? – Я подошла к стоящему на жаровне котелку, его содержимое уже вскипело и бурлило. На табурете рядом с жаровней лежал глиняный черпак. Мое сердце заколотилось еще сильнее.
– Конечно, ты можешь ее попробовать. – Елена встала со мной рядом. – Парис, все дело в локте.
Я взяла черпак, как они и ожидали. Рука, пожалуйста, перестань дрожать. Это ради Трои. Моих родителей. Гектора. Меня.
Елена налила столько уксуса, сколько сочла нужным. Прежде чем она успела выпрямиться, я набрала полный черпак кипящего варева.
Ну же! Сделай это!
Заставив себя пошевелиться, я выплеснула похлебку ей в лицо. Ожоги изуродуют Елену. Она больше не будет нужна Парису. Все закончится здесь и сейчас.
15
Елена вскрикнула и выбежала вон. Гермиона зарыдала.
У меня закружилась голова.
Слуги не двигались, словно окаменев, слишком удивленные, чтобы схватить меня. Пол, казалось, накренился, и я широко расставила ноги, чтобы не потерять равновесие.
Парис поднялся, шагнул было следом за Еленой – ему явно не мешали колебания земли, но затем повернулся ко мне.
– Ты испортила ее! – И занес руку.
Ударит ли он меня?
Он этого не сделал.
– Думаю, Энона примет меня обратно. – Он опустился на свою скамью.
– Эвр, пожалуйста, приди, – прошептала я и, пошатываясь, направилась к двери. Через шаг или два земля выровнялась.
Позади раздался крик одного из слуг: «Поймайте ее!»
Я пробежала через дом, за спиной раздавался топот преследователей.
Будущая Троя больше не горела! У меня словно выросли крылья. Эвр ждал меня прямо за дверью. Я обняла его, чего никогда раньше не делала. Он обнял меня в ответ.
Когда мы отпустили друг друга, его лицо сияло, словно маленькое солнце.
– Мы спасли Трою! – Мы оба. Без него меня бы здесь не было.
Мгновение спустя мы уже летели на север, и я снова заглянула в будущее.
Отец продолжит свое мирное правление. Гектор станет его наследником. У них с Андромахой родится семеро детей. У меня тоже будут дети, меня не поработят и не убьют.
Я смотрела на процветающее будущее города и не искала своей новой смерти. Не важно, какой она будет, и случится она тогда, когда придет мое время.
Гера! Смотри, на что способна маленькая рыбешка.
Но затем стены Трои снова окрасились алым. Поднялись столбы дыма.
Я закричала:
– Не-е-е-ет!
Ветер Эвра словно запнулся, бог опустил меня на холм за пределами Спарты.