– Мы должны вернуться.
Мы нашли Елену насквозь промокшую и такую же прекрасную, как и прежде, сидящей на берегу бегущей сквозь город реки.
С ней была Афродита. Богиня любви и красоты исцелила ее. Заметив меня, она резко развернулась.
– Злая девчонка! Тебе повезло, что я смогла ее исправить, – богиня добавила, почти промурлыкала: – Возможно, даже улучшить.
Елена взяла меня за подбородок, и ее лицо оказалось в паре сантиметров от моего.
– Ты оса, корчащаяся от зависти. – Взгляд у нее был пронзительный и острый, такой я ее никогда прежде не видела. – Ты видишь хоть один изъян?
– Нет.
– Бедняжка, никто не захочет пожертвовать всем ради тебя. – Она отпустила меня. – Никто даже от завтрака ради тебя не откажется. Ты ненавидишь меня, но не можешь устоять передо мной. – Выражение ее лица смягчилось, стало задумчивым. Она вскинула голову и, приоткрыв губы, мягко улыбнулась. Ее глаза почему-то казались больше, чем были на самом деле, и ее пристальный взгляд словно ласкал меня.
Афродита сказала:
– Елена уникальна.
К горлу подступила желчь. Эта женщина больше не имела надо мной власти.
Афродита выглядела пораженной, но Елена ничего не заметила.
– Ради тебя никто не развяжет войну. Я жалею тебя и прощаю.
– Эта женщина мудра. – Афродита коснулась атласной щеки Елены. – От злости портится кожа.
Я сказала Эвру, что хочу вернуться домой. Когда мы оказались в воздухе, я зарыдала, прижавшись к его спине. Я все сделала неправильно.
Он приземлился на поле, покрытом травой и валунами.
– Твои рыдания сотрясали меня до самых костей, и я поднял в море бурю.
– Прости. – Я села на траву.
Он опустился рядом со мной.
– Как так получилось, что сначала мы добились успеха, а потом потерпели неудачу?
– Ты возненавидишь меня…
Он нахмурился.
– Ты убила одну из моих священных птиц?
– Какая у тебя священная птица?
– Дикий гусь. Они не читают надоедливых стихов.
– Я не убивала гуся.
– Ты срубила одно из моих священных деревьев? – Он прочитал в моих глазах вопрос и сразу ответил: – Орешник! – Бог всплеснул руками. – Почему ты не знаешь, какое дерево для меня священно? – Его руки опустились. – Потому что я малый бог. Ты срубила орешник?
Я запрокинула голову.
– Нет.
– Тогда за что мне тебя ненавидеть?
– Если бы я кого-то убила, но не причинила вреда ни твоей птице, ни дереву, ты бы все равно хорошо ко мне относился?
– Не знаю. Ты кого-то убила?
– Я пыталась разрушить жизнь Елены, и ожоги – это очень больно. Хотя, возможно, ты этого и не знаешь, – не глядя на Эвра, я рассказала ему о том, что сделала.
– На несколько минут ты спасла много жизней.
– Но теперь они снова умрут. Единственное изменение осталось в прошлом, когда я намеренно обожгла лицо Елены.
– Ты бы сделала это снова, если бы считала, что все получится?
Я кивнула, чувствуя подступающую тошноту.
– Аполлон видит прошлое и будущее. У своего алтаря, когда он впервые заговорил со мной, он знал, что я сделаю сегодня. Думаешь, он проклял мой дар в наказание за это?
Эвр взлетел на несколько дюймов и тяжело приземлился.
– Если бы он оставил тебя в покое, ты бы не знала о Елене до тех пор, пока твой брат не привез бы ее в Трою.
– Я могла бы испугаться, что начнется война, и тоже обжечь ее, чтобы Парис отослал ее обратно к Менелаю. Я могла бы сделать это в любом из вариантов будущего.
Эвр опустился на колени и схватил меня за плечи обеими руками.
– Тогда в каждом будущем, – бог приблизил свое лицо к моему, – ты была бы героиней. Храбрая Кассандра. – Он отстранился.
Храбрая неудачница.
– Ты мне не веришь. Вот если бы я был великим богом, ты бы мне поверила.
Я невольно рассмеялась.
– Я бы поверила, скажи это моя мать. – Не все сводилось к тому, великий ты бог или малый.
Он неуверенно улыбнулся.
Я в изнеможении легла на спину.
– Елена подозревает, что из-за нее развяжут войну. И гордится этим.
– Я бы хотел слетать туда и снова ее обжечь.
– Это разозлило бы Афродиту.
– Вот именно. Спи! – скомандовал он, словно был Гипносом, богом сна.
Меня разбудило пение птиц. Они пели так звонко и радостно, словно в этом мире не существовало бед и несчастий.
Рядом со мной стоял Эвр, из его бороды торчала длинная травинка. Я улыбнулась и ему, и этому зрелищу. Мои собственные волосы, должно быть, снова превратились в гнездо.
Тоже улыбаясь, бог спросил, отнести ли меня куда-нибудь еще, помимо Трои.
– В этом мире есть чудесные места… Тебе не обязательно становиться рабыней и умирать.
Я села.
– Разве храбрая Кассандра оставила бы свой город?
Он пожал плечами.
– Настоящий друг остался бы в живых, чтобы продолжать быть моим другом.
– Где бы я ни была, когда сгорит Троя, это разобьет мне сердце, и я перестану быть хорошим и веселым другом. – Я подняла руку, чтобы прервать уже собравшегося было возразить бога. – Менелаю потребуется время на то, чтобы собрать воинов и корабли. – Видимо, во сне мой разум не переставал обдумывал нашу ситуацию. – Прежде чем он закончит, Парис и Елена прибудут в Трою – через шесть недель от настоящего момента. Если мой отец не позволит им остаться, мы все будем спасены. – Я вскочила на ноги. – Нам нужен план.
– И он у нас будет. Ты отлично придумываешь планы.
Вот только не самые удачные.
– Это будет наш последний шанс – последняя ступенька. Если мы потерпим неудачу, это будет конец.
Эвр подпрыгнул в воздух вместе со мной, и мы, словно два воробья, устремились в небо – девушка и малый бог.
16
Первый день полета я предавалась сожалениям обо всем, что случилось в Спарте, и изводила себя бесконечными вопросами «что, если?».
Но следующие два дня я уже думала о воссоединении с родителями, Гектором и Майрой. Я придумала историю, объясняющую, куда я пропала, и на пробу рассказала ее Эвру. Бог назвал меня ужасной лгуньей и предложил просто ничего не говорить.
Но я не могла так поступить! Добавив деталей, я представила себя в обстоятельствах, которые придумала: пока я молилась Аполлону, меня укусила змея, я пережила ужасную боль, бредила наяву, а после пришла в себя на берегу реки Скамандер возле Иды. Как я искала дорогу домой, передвигаясь только ночью из страха перед львами. Попробовав снова рассказать свою историю, я была настолько убедительной, что мой собственный голос начал срываться.
Эвр промокнул глаза краем туники.
– Это подойдет.
Он так мне сочувствовал.
Мы прибыли в Трою к утру, через четырнадцать дней после того, как покинули ее. Эвр оставил меня у западных ворот, и я бросилась по переулкам этой части города, сталкиваясь с телегами, ослами и людьми, спеша скорее добраться до родителей и избавить их от лишних мгновений печали.
Майра встретила меня на площади перед дворцом. Я обняла ее, а любимица лизала мое лицо и отчаянно виляла хвостом.
Оказавшись внутри, я помчалась вдоль колоннады, предвидя, что мать, отец, мои братья и советники отца будут в гостиной. Только про Гелена, моего близнеца и тоже пророка, я не могла сказать наверняка.
На пороге я дала Майре знак подождать, но затем и сама остановилась, колеблясь. Отец, должно быть, недавно молился, потому что я чувствовала запах благовоний. В комнату со двора падали косые солнечные лучи. Все стояли и пили медовую воду из розовых и голубых глиняных чашек, в руках у слуг были кувшины на случай, если напитки потребуется обновить. Глубокие мужские голоса гулом отдавались у меня в груди. Дом. Драгоценный дом.
Мать и отец стояли раздельно, каждый с мягким выражением лица слушал нескольких советников. Почему они не выглядят опечаленными?
Живот матери казался огромным, скоро уже должен родиться мой младший брат – Полидор. Ему будет всего десять, когда он погибнет в резне, охватившей город.
В комнате был и Гелен, он стоял рядом с Гектором и следил за Деифобом.
Один из советников заметил меня, и словно гигантская рука прошлась по комнате, приводя все в движение. Люди оборачивались ко мне и сразу после – к моим родителям.
– Отец? Мать? – Я побежала к ним.
На мгновение мать вздохнула с облегчением, но затем ее лицо покраснело.
Я остановилась. Она злилась на меня?
Губы отца сжались в прямую линию. Он точно злился! Царь повернулся ко мне спиной, живот свело, словно кто-то с силой в него ударил.
Мать сделала знак слуге, который взял меня за локоть и повел в женскую часть дома. Поскуливая, Майра увязалась следом. Я заплакала.
Наверху, как обычно, царил гул голосов и станков, но, стоило нам появиться в поле зрения, все затихло, словно некое божество задуло свечу. Сквозь слезы я увидела, что мой ткацкий станок больше не стоит рядом со станком матери. Едва передвигая ноги, я прошла мимо женщин к своей кровати и ничком упала на нее, рыдая. Майра вскочила следом и принялась лизать меня в шею.
Мать с отцом ненавидели меня? Они больше не гордились мной?
Когда я наконец села, то увидела, что мои кузины столпились у входа в наш уголок.
Мело смотрела с любопытством, Аминта с сочувствием, а Кинфия почти с восторгом.
– Оставьте меня в покое!
Мело и Аминта ушли, Кинфия только встала поудобнее.
– Твой брат сказал, что рано или поздно пастухи от тебя устанут.
– Какие пастухи?
Она ухмыльнулась.
– Хитрая девчонка. Я бы тоже так ответила.
– Что сказал Гелен? – Речь могла идти только об этом брате.
Ей не терпелось рассказать мне. Сначала все верили, что какая-то беда постигла меня на пути к священной роще или обратно. Отец собрал поисковый отряд, но Гелен встретил их на выходе из города. Он сказал, что видел, как я резвилась и предавалась любовным утехам с дюжиной пастухов и пастушек в полях между Троей и Идой, и предсказал, что в конце концов я вернусь домой.
Они поверили ему – поверили, что я стала бы причинять им такую боль и беспокойство без уважительной причины.