– Послушай, Миа, насчет свадьбы… – тихо сказал он.
– Ты же успел поговорить с бабушкой? – спросила я.
– Бабушка уже разослала приглашения. Я имею в виду – на свадьбу.
Что?!
Блин. Блин. Это катастрофа! Катастрофа!
Папа, видимо, понял по выражению моего лица, о чем я думаю, потому что сказал:
– Миа, не волнуйся. Я все сделаю. Просто оставь все это мне, ладно?
Да как же не волноваться? Папа, конечно, хороший – во всяком случае, он старается. Но речь-то ведь о бабушке. О БАБУШКЕ. Никто не смеет ей возражать. Даже принц Дженовии. И пока, похоже, папины доводы – что бы он там ни говорил – ее не убедили. Она вместе с Виго по уши погрузилась в предсвадебные хлопоты.
– Нам уже прислали подтверждения, – гордо объявил Виго, когда я зашла в номер, – от мэра, от мистера Дональда Трампа, мисс Дианы фон Фюрстенберг, шведской королевской семьи, мистера Оскара де ла Ренты, мисс Марты Стюарт…
Я промолчала, потому что представила, что сказала бы мама, увидев в зале Дэвида Хасселхоффа и Марту Стюарт. Скорее всего, выбежала бы с криком ужаса.
– Прибыло ваше платье, – добавил Виго, вопросительно шевеля бровями.
– Мое что? – не поняла я.
К сожалению, бабушка меня услышала. Она так громко хлопнула в ладоши, что Роммель кинулся прятаться, наверное решив, что на нас упала ядерная ракета.
– Чтобы я никогда больше не слышала от тебя «что», – яростно выдохнула бабушка. – Говори: «Прошу прощения?»
Я покосилась на Виго – он с трудом сдерживал улыбку. Ха! Похоже, ему смешно, когда бабушка злится. Если в Дженовии дают медали за храбрость, Виго обязательно надо вручить такую.
– Прошу прощения, мистер Виго? – вежливо спросила я.
– Пожалуйста, пожалуйста, – махнул он ручкой. – Просто Виго. Ни к чему этот «мистер», ваше высочество. Теперь скажите, что вы об этом думаете?
Он одним движением вытряхнул платье из коробки.
И я пропала.
Это было самое прекрасное платье из всех, какие я только видела! Прямо как у доброй волшебницы Юга Глинды из «Волшебника страны Оз», только не такое сверкающее. Но оно было розовое, с длинной пышной юбкой, с маленькими розочками на рукавах. Едва я его увидела, как поняла, что хочу такое платье, как никогда не хотела никакое другое.
Мне необходимо было его примерить. Срочно.
Бабушка наблюдала за примеркой, а Виго крутился рядом, время от времени предлагая подлить еще сайдкара. Бабушка потягивала любимый коктейль, курила длинную сигарету и выглядела еще более чужой и официальной, чем обычно. Она указывала сигаретой на недочеты, приговаривая: «Нет, не так» или «Амелия, ради бога, не сутулься».
Было решено, что платье великовато в груди (ну кто бы сомневался?) и его надо немного ушить до пятницы. Виго обещал проследить, чтобы все было готово к сроку.
Только тогда я вспомнила, по какому случаю привезли платье.
Ну что же я за дочь такая ужасная?! Ведь я не хочу этой пышной свадьбы, и моя мама не хочет. Так зачем же я примеряю платье к свадьбе, которая не нужна никому, кроме бабушки, и которая – если у папы все получится – даже не состоится?
С болью в сердце я сняла платье и повесила обратно на обтянутую атласом вешалку. Это была самая прекрасная вещь из всех, какие я видела и тем более носила. Вот бы Майкл посмотрел на меня в розовом платье – эта мысль возникла сама собой. Ну или хотя бы ДжоКош. Может, тогда он преодолел бы свою застенчивость и напрямую сказал то, в чем до сих пор признавался лишь письменно… И если это не тот парень, который орет из-за чили, мы, возможно, даже начали бы встречаться.
Но такое платье можно было надеть только на свадьбу, и, как бы оно мне ни нравилось, я категорически не желала свадьбы по бабушкиному сценарию. Мама и так была сама не своя от всего происходящего. Вдруг свадьба с Дэвидом Хасселхоффом в качестве приглашенного гостя, который еще, не дай бог, возьмет и запоет, окончательно сведет ее с ума?
И надо же такому случиться, что именно в этом платье я впервые в жизни почувствовала себя настоящей принцессой!
Как грустно, что я больше никогда его не надену.
Среда, 29 октября, 10 часов вечера
Короче, сижу я, перескакиваю с канала на канал, отдыхаю от попыток вспомнить самый волнующий момент в своей жизни, который нам задали описать в дневнике по английскому. Совершенно случайно попадаю на шестьдесят седьмой – канал общественного телевидения, и там идет шоу «Лилли скажет все как есть» – сюжет, который я еще не видела.
Это было очень странно, потому что шоу Лилли обычно идет вечером по пятницам. Потом я сообразила, что в эту пятницу – Хэллоуин, поэтому, наверное, шоу перенесли, а в ее время будут показывать парад в Гринич-Виллидж.
Я стала смотреть шоу. Это было то самое, которое мы записали в субботу, где девчонки рассказывали, как целовались взасос, а я кидала из окна баклажан. Лилли честно вырезала везде мое лицо, так что, если не знать, что Миа Термополис – это та, которая в пижаме с клубничками, то ни за что и не догадаешься.
В общем, все вполне себе пристойно. Ну, может, какие-то совсем уж пуританские мамаши и расстроятся из-за поцелуев, но таких во всех пяти районах Нью-Йорка днем с огнем не сыщешь, а дальше шестьдесят седьмой канал уже не ловится.
Потом камера дернулась, а когда изображение снова стало четким, я увидела собственное лицо крупным планом. Ага, СВОЕ ЛИЦО. Я лежала на полу, подложив под голову подушку, и говорила словно в полусне.
Тут я вспомнила: после того как остальные уже заснули, мы с Лилли еще долго болтали.
Выходит, ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ ОНА МЕНЯ СНИМАЛА!
А я все бормотала: «Больше всего на свете я хотела бы открыть приют для бездомных и брошенных животных. Вот когда мы были в Риме, там по улицам среди памятников бегало больше восьмидесяти миллионов кошек. Они умерли бы с голоду, если бы их не подкармливали монахини. Так что первым делом я заведу в Дженовии приют для бездомных животных. И, знаешь, запрещу их усыплять, ну, кроме тех случаев, когда они смертельно больны. Там будут и кошки, и собаки, и, может быть, дельфины, и оцелоты…»
Голос Лилли спросил: «А в Дженовии есть оцелоты?»
«Надеюсь, – ответила я. – А может, и нет. Но это неважно. В моем приюте будут принимать всех животных, у которых нет дома. А еще, может быть, я приглашу туда работать кинологов, которые учат собак на поводырей, и мы будем бесплатно раздавать слепым собак-поводырей. А котов можно приносить в больницы и дома престарелых, чтобы больные и старики их гладили, потому что людям от этого становится легче. Ну, кроме тех, кто не любит кошек, но для них мы будем приводить собак. Или оцелота».
И снова голос Лилли: «Это будет твое первое дело как правителя Дженовии?»
«Ну да, наверное, – сонно сказала я. – Хорошо бы весь дворец отдать под приют, как ты считаешь? И пусть хоть со всей Европы приходят. И кошки из Рима тоже».
«Думаешь, твоей бабушке это понравится? В смысле, все эти бездомные кошки во дворце?»
«Она к тому времени уже умрет, поэтому какая разница?» – проговорила я.
Ой, бли-ин… Хоть бы только в «Плазе» не ловилось общественное телевидение!
«А что тебе в этом не нравится больше всего? – спросила Лилли. – Ну в том, чтобы быть принцессой?»
«Ну это понятно. То, что невозможно просто выйти в магазин за молоком, а надо сначала вызвать телохранителя. И невозможно пойти куда-нибудь с тобой вдвоем. И возня с ногтями. Ну кому какое дело, что у меня с ногтями? Какое это вообще имеет значение? В общем, все в таком роде».
«Ты волнуешься? – продолжала расспрашивать Лилли. – Волнуешься из-за своей встречи с народом Дженовии в декабре?»
«Ну не так чтобы очень… просто… не знаю. Вдруг я им не понравлюсь? Всяким там фрейлинам и остальным… В школе я ведь никому не нравлюсь, так что и в Дженовии, скорее всего, не понравлюсь».
«В школе ты всем нравишься», – сказала Лилли.
И тут я заснула прямо перед камерой. Хорошо еще, что не захрапела, а то завтра в школе умерла бы от стыда.
В это время на экране появились слова: «Не верьте другим интервью! Только сейчас перед вами была настоящая принцесса Дженовии!»
Как только шоу закончилось, я позвонила Лилли и спросила, что это было. На что она, как всегда, ответила с чувством глубокого превосходства:
– Я просто хотела, чтобы люди увидели настоящую Мию Термополис.
– Неправда, – рассердилась я. – Ты хотела, чтобы один из ведущих каналов купил у тебя интервью и заплатил тебе за него кучу денег.
– Миа… – Кажется, Лилли и правда обиделась. – Как ты могла такое про меня подумать?
Она даже растерялась, так что, наверное, я все-таки ошиблась.
– Ты могла бы предупредить, – сказала я.
– А ты бы согласилась?
– Н‑ну… наверное, нет.
– Ну вот видишь, – заметила она.
Все-таки мне кажется, что в интервью с Лилли я не выглядела такой уж болтливой идиоткой. Просто слегка свихнувшейся на кошках. Даже не знаю, какой вариант хуже.
Но на самом деле я уже не так сильно психую из-за этого, как раньше. Наверное, то же самое происходит со всякими знаменитостями. То есть сначала ты переживаешь, что там о тебе пишут, а потом начинаешь думать: «Да пофиг».
Интересно, а Майкл видел это интервью? Понравилась ему моя пижама? Она классная такая.
Четверг, 30 октября, английский
Сегодня Хэнк не пошел со мной в школу. Позвонил с утра пораньше и сказал, что неважно себя чувствует. И ничего удивительного. Вчера вечером бабуля с дедулей спросили меня, где на Манхэттене самые лучшие стейки. Я спросила совета у мистера Джанини, поскольку сама практически не бываю в заведениях, где подают мясо, а он заказал столик в популярном ресторане. Потом, невзирая на мамины яростные возражения, мистер Дж. заявил, что приглашает в ресторан всех – меня, Хэнка, бабулю и дедулю, – чтобы поближе познакомиться с родственниками жены.
Тут мама не выдержала. Она выползла из постели, накрасилась, надела лифчик и отправилась с нами – по-моему, чтобы защищать мистера Дж. от бабули с ее рассказами о том, сколько отцовских машин угробила мама в родных полях, когда училась водить.